59.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 25(4). В БОГЕ.

проверять тетради всегда, надлежащим образом…

Как-то Марья Васильевна, завуч, курирующая математику по всем классам, особенно в классах коррекции, спросила у моего ученика, а сделал ли он математику. Она рассказала мне, как была удивлена, когда подросток достал из сумки тетрадь и показал домашнюю работу. Я никак не могла разделить ее восторженный рассказ, заметив, что, скорее всего, все сделано неправильно, поскольку ребенок абсолютно не воспринимал предмет, на что мне было сказано, что  он вообще, за всю историю его пребывания в стенах школы не пытался даже хоть как-то сделать домашнюю работу ни у одного учителя, а потому даже попытка, работа для отвода глаз, хоть какое-то общение с тетрадью по математике – виделась немалым успехом учителя и отражало его отношение к педагогу. Увы. Я знала цену этому успеху. Так просто отозвалось в ребенке человеческое, участливое к нему отношение. Но это не гарант знаний, это не казалось и малой победой. Трудные дети отзываются на доброту неплохо. Но любая доброта имеет свойство и расслаблять, никак не входит в душу хорошим пониманием и желанием учиться. Здесь надо иначе… И не все под силу человеку. На каждого у Бога Свой План.

Я была переполнена своими личными переживаниями, была крайне собой не удовлетворена, никак не могла умиляться такого рода удачам, ибо видела успех учителя в обоюдном процессе, непременно плодотворном, результативном, в скрупулезном личном труде, все чаще и чаще видя и понимая, что материальный мир устроен как-то иначе, живет по своим законам, где есть место всему, что здесь невозможно гореть в труде, как бы ни желал, что здесь много своих тормозов, человеческий фактор, личные проблемы, непременно все обусловлено и временем и материальной базой, и пониманием в семейном тыле… Я натыкалась на то, что бытие не торопится удовлетворять самые благостные намерения, что кроме учебы есть что-то другое главное… Я только входила в совершенные духовные знания и едва училась смотреть через эту призму, понимая, что очень много теряет мир материальный, не видя за всем Волю Бога, а потому  настойчиво гнущий без скидок свою линию, опираясь на условности материального мира, требующие и еще раз требующие образованности и достижение этой цели без особой сентиментальности, ставя это во главу угла, каковы бы ни были результаты опыта и практики в этом направлении.


Но и такая позиция материального мира – тоже Воля Бога, ну, может быть без знаний духовных лишенная гибкости мышления и прощений. Но и ограничение в совершенных духовных знаниях – непременно необходимо, ибо материя должна мыслить материальным, здесь развиваться по своим законам. Все в свое время. И лишнее может быть и во вред. Но… каждый мыслит и понимает по своим качествам и ступени. Мне предлагалось моим материальным положением учителя мыслить, поступать и видеть, как все, и это было бы правильно, но так идти я уже не могла, я начинала здесь биться, естественно выбиваясь из общей колеи. Религия делала свое дело. Я уже шла на уроки, как на пытку, ибо не видела плоды, и уходила с работы часто  в ночи,  обливаясь слезами…

Я уже входила в то состояние, где я не могла отдавать материальному миру, привносить в него, как и не могла из него брать ни смысл, ни интерес… И малая благость в человеке делают его более обезоруженным. И тогда на помощь приходит Сам Бог. Бог стал приходить ко мне на помощь страданиями, воочию показывающими некую несовместимость меня и школы, как бы меня еще здесь не хвалили. Все виделось шатким, где моих никаких сил не хватит.

Многие решения в моей жизни приходили неким озарением, как нечто радикальное, невозможное, но и спасительное, выводящее из некоего кризиса, тупика, сулящее освобождение… Что-то во мне сначала отвергало эту мысль, потом приголубливало, а потом разворачивало именно сюда, отчего меня называли и решительной и рискованной…  И вдруг, в накале переживаний и стрессов:  А что… если оставить школу?
Сначала эта мысль показалась безумной, была тотчас отвергнута. Но она с каждой болью всплывала вновь и вновь, все настойчивей требуя, чтобы я остановилась на ней, вошла в нее, стала ее рассматривать, извлекая плюсы и минусы. Всякая очередная неудача придавала ей силы, утверждала ее нежеланием и невозможностью систематически  проверять  тетради и самостоятельные, которые я, следуя наставлениям Марьи Васильевны,  проводила каждый день в течение пяти минут, завершая ими уроки, дабы знать, как материал усвоен и что  следует закрепить или повторить. Самостоятельные накапливались, желание проверять их таяло, ибо практически не оставалось и капли времени… Школа уже не рассматривалась, как работа, но некоторая дань, пожертвование, уже не связанное с  положительными эмоциями, состояние становилось изматывающим, тягостным, неразумным, перечеркивающим, сводящим на нет  мои помыслы и представления. Школа становилась не местом, где можно было радостно и творчески передавать знания берущим, но местом неразумного, неравного, беспросветного поединка с тем, что слабо, неразумно в большей части, разношерстно и не имеет качеств достаточных, чтобы достойно и с хорошим результатом войти в этот обоюдный процесс.

Это было одностороннее движение, где постоянно кто-то вылетал на встречную полосу там, где ее не должно быть по замыслу. Школа – это был неутомимый человеческий фактор, требующий чувств, эмоций, любви и все в этом направлении преимущественно. День за днем это состояние усугублялось и что-то во мне стало приголубливать эту мысль, склонять в эту сторону, реально показывая, какая великая гора будет сброшена с плеч. Как только я посмотрела в эту сторону пристальней, я реально, воочию почувствовала саму легкость бытия вне стен школы, небывалую свободу и мир в себе. Мгновение и… что-то щелкнуло. Я взяла эту мысль, появилась решительность, появилось впереди просветление. Я не думала ни о чем, положилась на Бога, едва понимая, что это его План. И что дальше… - знать не могла.

В феврале 1993 года я подала заявление на увольнение, посреди учебного года, чем вызвала великое недовольство у администрации, начавшей уговаривать меня, суля любую нагрузку, самые лучшие варианты в новом учебном году, подчеркивая отношение ко мне администрации и мои заслуги, ибо считали, что я себя зарекомендовала старательным и добросовестным учителем, которого любили дети и с радостью шли на мои уроки. Увы, я так не думала.

Бог избавил школу от проблемы с учителем и привел в школу двух молодых педагогов, разделивших мои классы. Бог был прав. Религиозному человеку в стенах материальной школы не просто, и польза от него неизменно идет на убыль, ибо меняются методы, переоцениваются ценности чуть ли ни диаметрально… И материальные отношения Бог устроил совершенно, как и требования, и подменивать их религиозными – увы, но не на пользу. Тем более – в школе. Всему у Бога в материальном мире есть свое место и свое время.

Школа… школа…  Здесь с любовью религиозной делать нечего, Бог не даст. Здесь нужна еще Воля и Благословение Бога, дающего и сами условия, и материальный быт, и внешность, и характер, более основанный на материальных убеждениях. Придя к Богу, я была обязана оставить сей путь. Бог, не щадя, отрезвил мою благость ее неуместностью, вещами непредвиденными. Благость не могла работать во всех случаях, все неугодное духовному развитию убирая с пути. Дети шли своим путем, по своим ступеням, не обязаны были подчиняться тому, до чего не доросли, что не было основой их суждений. Бог позволил ненадолго посеять в них семена других отношений, но изменить их суть предстояло Богу условиями взрослой жизни и ни одной. А потому был и детский произвол, и глупость, и бездушие, и предательство… За оскорбление я как-то дала пощечину девочке в классе коррекции, за что получила удар ногой в живот, очень не слабый, смех класса, неадекватность… Все осталось между нами, дети повинились… но боль… Вот, чтобы дети начали уважать, надо пройти и через такое и увидеть реакцию учителя. Не было крика, не вызывались родители, не ставился вопрос на педсовете… Было унижение, боль, обида, молчание, отстранение, поддержка понимающих, решение вопроса собственными силами, просьба о прощении… все без выхода наружу…

Школа лично меня учила выходу на диалог, очень доброжелательный и  требовательный, достаточно строгий и поясняющий, с учетом ступени понимания ребенка. И все же школа требовала непреложных истин – соблюдать дистанцию, не оставлять неозвученным, не идти путем нравоучений, но находить слова и строгие, и действенные, и убедительные, затрагивающие душу, к ней оперирующие, выуживающие из нее человечность, располагающие, миролюбивые и твердые, связанные с нравственностью и хорошо бы с Богом. Да, школа требовала и качества йога, невозмутимость, контроль ума и речи, как и чувств, как и желаний. К тому же Бог учил меня здесь отрешенности, учил видеть мир иначе, его обусловленность вещами низшими, правящими чувствами и поступками. Бог вырывал меня из этого непочатого поля деятельности, но на самом деле имел в Планах все мои деяния направить на преданное служение и долги, которыми были мои дети. Мое сознание еще не представляло себе, как это все будет выглядеть в мире. Куда пойти работать потом? Как содержать себя и детей? По сути, начинался не слабый путь бедствий, который еще более усугублял то, что было. Я же лелеяла мысль о работе непременно, но несколько другой, пусть меньше оплачиваемой, но дающей время на детей, на Бога. И казалось, Бог здесь был со мной за одно, ибо с той ступени, ступени учителя большее не виделось и не ожидалось. Продолжение следует.