миски, здесь готовилась, капалась целыми днями неустанно вода для Божеств через конденсацию, здесь любая тряпочка была священна, столы чистились только коровьим навозом, как дезинфицирующим и рекомендованным духовными учителями средством, как и все полочки и посуда, кастрюли и сковороды. Это было место достаточно почитаемое, требующее строгости, старания и пота, ибо дежурные здесь работали, не покладая рук, готовя пищу и на матаджей, которых иногда было более двадцати, и на прихожан, которые претендовали на прасад, а некоторые откровенно приходили сюда, чтоб просто поесть вдоволь; здесь пекли хлеб, варили компоты или напитки, с четырех часов утра и до позднего вечера, хотя ели матаджи строго два раза в день, в десять утра и шесть-семь вечера.
Прямо по коридорчику была расположена комната, отнюдь не большая, выходившая своим единственным низеньким окошком в проход; там матаджи спали, переодевались, когда были гости (ибо переодеваться необходимо было в разные одежды по многим поводам, согласно ведической культуре), отдыхали, здесь же был свой склад ведической литературы, которую развозили и распространяли по Ростовской области и которая кормила матаджей и прихожан и средства от которой хоть как-то направлялись на самые неотложные нужды этого маленького храма; были также полки с личными вещами и почти не было столов, разве что на кухне.
Напротив второй кухни по коридору была – сама храмовая комната, примерно метров двадцать, с многочисленными полками по периметру, где у каждой матаджи были, опять же, свои книги, свой набор вещей, ибо комната была еще и жилая, где спали, ели, шили одежду Божествам, делали гирлянды, готовясь к предстоящей встрече с духовным учителем, здесь вели долгие беседы с Тунгой Падрой и внимали ее наставлениям, здесь поклонялись Туласи деви, проводили утренние и вечерние арати, киртан, встречали и прихожан, усаживая их на подстилки на пол, и здесь же угощали их прасадом после молитв и лекций, прямо на полу на подстилках, щедро насыпая в тарелки прасад и передавая сидящим, вожделеющим на аромат и особый вкус вайшнавской еды.
Из этой комнаты вела небольшая, всегда плотно прикрытая дверь в крошечную комнатушку-спаленку, выходящую окнами на улицу, где также был и погреб, где приходилось хранить картошку, морковь, бурак и прочие овощи, поскольку в храме жило порой матаджей более двадцати пяти, или значительно больше, когда они не были в разъездах. И каждая новая матаджа, желающая жить в храме, обращалась к Тунге Падре, и та заставляла тесниться других, хотя иной раз на ночь и негде было расстелить матрас.
Самой Тунге Падре в таких условиях, учитывая ее возраст, было жить крайне непросто, а потому ей единственной было позволительно спать на раскладушке, а иногда и отсыпаться, ибо была больна, страдала от постоянных болей в желудке, что было связано с постоянной острой пищей, и брала на себя буквально все, полное руководство храмом, проведение всевозможных религиозных ритуалов киртана, арати, буквально следовала глазами за всеми, за каждой матаджей во время проведения службы, не упуская из виду, следила за каждым проявлением каждой, наставляла о здоровье, требовала от матаджей следить за своим здоровьем, и непременно вела ежедневные долгие беседы по Бхагавад-Гите и Шримад-Бхагаватам и самим матаджам давая здесь возможность учиться говорить, направляя, подсказывая, делая замечания, будучи в таком преданном служении в утреннее и вечернее время, и работая с прихожанами, отвечая на все вопросы, вникая во все события храма, давая наставления и советы вновь приходящим, поясняя и комментируя стихи из Святых Писаний, которые не были поняты другими.
Спать матаджи ложились в девять вечера и поднимались в четыре утра, начиная день с обмывания и джапа-медитации. Содержался храм, как было сказано, за счет распространения книг Шрилы Прабхупады, для чего матаджи ездили по Ростовской области, продавая также изображения Бога Кришны, четки, мешочки для четок, труды духовных учителей, благовония, специи, сари… Также матаджи занимались украшением храма, шили, готовились к приезду духовных учителей, делая из лепестков роз, других цветов гирлянды, прибирая храм в Батайске и лучшим образом все организуя, особенно к вайшнавским праздникам, претерпевая великие аскезы в такой степени, что по приезду духовных учителей после изнурительных ночей труда буквально падали в сон, не в силах себя побороть и достойно внимать духовным наставлениям.
За года полтора до моего прихода женский ашрам вошел в силу, заработал, стал иметь свое лицо усилиями Тунги Падры, стал действующим и авторитетным, давая место и тем, кто учился в вузах, и тем, кто бежал от родителей в поиске смысла жизни, и тем, кого Бог привел, дабы решить свой жилищный вопрос, да и обосновался. Здесь была в основном молодежь, за исключением самой Тунги Падры, Ратнавали, очень смиренной матаджи, лет тридцати пяти, живущей здесь с тринадцатилетней дочерью, и еще одной матажди, нашедшей здесь укрытие со своей пятилетней дочерью, будучи по каким-то причинам изгнанной из другого храма во Владикавказе. Постоянных жильцов здесь не было. Переходили из храма в храм, уходили в мир, возвращались к родителям.
Но всяк, приходящий вновь и обосновавшийся, сразу становился в подчинении у старшей матаджи; и пока мог это терпеть, как и условия жизни, оставался, пока однажды не исчезал, бесследно растворяясь в путинах материального мира, ибо далеко не все могли выдержать суровый аскетизм бытия и многие ограничения, накладываемые религиозными принципами преданного служения. Но и это было по Плану Бога на тех, кто должен был столкнуться с преданным служением по первому кругу и именно в этом его рождении.
Но всех и по карме каждого приводил Бог, и были те, кто надолго оставался незыблемым стержнем женского ашрама, создавая ему своей жизнью почет, как и незыблемую основу для вновь входящих, оставались те, кому не было пути назад практически, кого уже никто не ждал дома, ни дети, ни муж, ни родители, кто уже не мог мыслить себя вне стен ашрама, вне служения Богу Кришне, вне духовного учителя, вне практики йоги, кто желал себе продвижения, инициаций, и готов был жертвовать многим ради Бога Кришны.
Видимо, обойти мне это религиозное направление было невозможно. Сам Бог удивительными хитросплетениями материального бытия вел меня именно сюда, в эти врата, дабы я здесь, отсюда получила первые наставления, как и благословение, ибо мой опыт, мои качества и убеждения, проявляющиеся и утверждающиеся в материальном мире, находили свой отзыв именно здесь. Душа начинала, как и у Тунги-Падры в свое время, тяготеть к совершенным знаниям, желала пристанища себе, каким бы ни был быт и окружение. Мне нужна была поддержка, необходимо было идти в унисон с чем-то высоким, абсолютным, истинным, незаменимым, дающим и мне право на то, что долго и смутно представлялось.
Я вошла в нужный час в эти врата, безошибочно угадала дверь, будучи в великом страхе разочарования. Я вошла в дом, пораженная многолюдьем, оставила у входа обувь… Матаджи тотчас как подхватили меня, легко введя в свой храм и предупредив, что при входе в алтарную комнату с порога первым делом следует поклониться, встав на колени. Далее мне был предложен коврик, на который надо было садиться.
Битая и намытарившаяся по жизни в долгих поисках себя, везде отмеченная судьбой, куда бы не являлась, я входила в сей храм Бога с великим упованием на то, что это будет конечная обитель моих внутренних странствий, уже абсолютно не реагируя на внутренние обещания моей некоей избранности, но, напротив, лелея надежду затеряться средь всех, будучи не выделенной никак, но смиренно в Боге продолжить свой путь, ни на что не претендуя и удовлетворяясь лишь тем, что это мое и на этом фоне мне легче будет жить, растить детей, строить отношения в материальном мире, зная, наконец, куда иду и зачем, ибо здесь мыслили так же, как и я, поскольку Святые Писания говорили моим языком, мыслили моей мыслью и предлагали то, на что я в тайне вожделела - восхваление Бога и служение Ему.
Мне действительно больше некуда было идти и казалось, что и нет сил таких. Откуда мне было знать, что и здесь мне суждено из всех прихожан выделиться, да так, как себе бы не пожелала. Но на самом деле - непредсказуемо и удивительным образом, впадая в милость и немилость преданных, озадаченных моим появлением в немалой степени, о чем и будет поведано.
Старшая матаджа, занятая приготовлениями к вечернему Богослужению (арати), однако, стремительно отметила меня взглядом и снисходительно и доброжелательно кивнула. Величавая, легкая улыбка чуть озарила ее лицо и легко покинула его. Она снова ушла в себя. Матаджи, едва шелестя скромными и цветастыми сари, в длинных юбках, суетились, сновали в последних приготовлениях. Удивительная, непроходящая торжественность происходящего, чистота и благость, исходящая от изображений Бога, наполнила меня почти сразу, введя в состояние легкого головокружения, уже знакомого мне, когда я читала джапу дома.
Бог встретил меня здесь, теперь уже в Своих апартаментах, среди слуг Своих неведомым ранее мне внутренним торжеством и удовлетворением, как-будто Лично, за руку привел и окружил всем здесь, как Собой. Надеясь потеряться от взглядов, я все же не была потеряна. Меня тотчас отметили постоянные прихожанки улыбкой, вопросом, касанием рук… В комнате стояло благоухание мне не знакомое.
Я оказалась в эйфории, где события проносились со мной и без меня, не запоминаясь никак своей последовательностью, поражая мое сознание непостижимостью, невозможностью это повторить, ибо молитвы пелись на санскрите, пелись великолепными, как на подбор, чудными, Божественными голосами. Поклонение Божествам рождало многие и многие вопросы, ибо я знала и готова была поклоняться только Богу Кришне, а поклонялись панча-таттве, духовным учителям, прославляли Туласи… Это была действительно великая для меня наука поклонения Радхе и Кришне, Форме Бога Кришны.
Процесс богослужения, сам ритуал поклонения был необычным, казался неупорядоченным, не умещался в моем сознании, рождая элемент паники, страха за то, что не соответствую, не могу войти в этот процесс сразу, не могу петь на санскрите незнакомые тексты молитв и восхвалений Бога Кришны, мой взгляд не отпускал пуджари, предлагающую круговыми движениями лампаду Божествам и не знала, что делать с тем, когда к тебе подводят огонь… Повторяя за другими движения, слегка коснулась огня ладонью и поднесла ко лбу, изумленная таинством, доверяясь ему и не зная о Божественной духовной силе огня, уже предложенного Самому Богу… И вот уже предложенный цветок из рук в руки достигает меня и остается в моей руке навсегда. Мне его дарят и улыбаются… Будет день, когда мне такой цветок, всех обойдя, лично в руки даст Тунга Падра, сказав: «Всех обвела взглядом, но Бог из всех подвел меня только к Вам…». Будет, но не скоро… И когда посадит от себя по правую руку и отметит при всех… И будет день, когда она объявит о моем изгнании… И будет день, когда она меня обнимет и с болью и
