ПУТЕШЕСТВИЕ СКВОЗЬ ВРЕМЯ

просто неисчерпаема.   
        С чем мы имеем дело в этом интересном и волнительном случае? С перекрестком на месте совокупления, суммирования. Широта – это горизонт. Высота и глубина – это вертикаль. Таков крест пространства. Ни убавить, ни прибавить. Но говорят: есть еще измерения пространства. Есть, но уже не прямые, правильные, а косые, кривые. И вкривь, и вкось. Может быть, им нет числа, как нет числа ошибкам, но никак не без качества, которое определено как конечная величина. Правда, эта конечная величина в случае бесконечного количества может быть предельной как уже не потенциальная, а актуальная бесконечность, то есть, не бесконечная конечность (и еще конец, затем другой конец, и так далее до бесконечности, - ну, сколько можно?) как безразмерная дыра отношения/сношения, а конечная бесконечность как устойчивая вертикаль абсолюта. Интересная получается концептуальная картина. Чистый концепт на-стоящего концептуализма.
        В рассуждении о месте исподволь, не проговаривая, речь шла и о времени совершения акта возможности, реализации потенции. Эта реализация, конечно, пока чисто концептуальная, смысловая, то есть, материальная лишь по идее, в чистом, не смешанном виде, шла от прошлого к будущему через горизонт событий как настоящее. Прошлое и будущее – эта вертикаль времени - скрываются за горизонтом события настоящего. И здесь мы видим тот же крест существования как события настоящего, одновременно являющегося со-бытием прошлого с будущим: это событие полно зачатием прошлого и обещает разрешение от бремени нового в будущем.
        Так что выходит, что пространство есть разметка акта потенциирования, а время есть сетка последствий, которая ложится как калька на место разметки. Шестимерная структура пространства-времени, в котором одно измерение одновременно есть одно в другом и другое в одном: широта, полнота в настоящем и настоящее в широте, полноте, так же как и два других измерения места: высота и глубина в широте, и два измерения времени: прошлое и будущее в настоящем, есть константа. Все прочие измерения есть переменные. Неизменно одно расширение пространство и времени за счет вертикали пространства и времени. Соответственно этому растет, расширяется и сознание сознательных существ в различных мирах. Просто в этих местах расширение и пространства-времени, и сознания или, наоборот их снижение, если речь идет не о градации миров, а их деградации, события могут течь с разной интенсивностью, качеством развития, в том или ином темпе.
        Именно эта особенность и стала, вероятно, причиной временного сдвига, скачка во времени относительно Петра Петровича. Другими словами, то, что он оказался в прошлом, но еще живом времени, объяснялось тем, что он стал жертвой темпоральной флюктуации из одного мира с повышенной интенсивностью смены событий в другой, где течение событий происходит с пониженной интенсивностью.
        Можно ли было сказать, что пространство было мужским местом, а время женским, ведь мужчина любит глазами, наблюдает, блюдет, надзирает, спускает… шкуру, так сказать, а женщина любит ушами, объемлет не место, сама являясь местом проникновения, но время зачатия, ношения и рождения? Наверное, можно. Они связаны друг с другом, но нельзя сказать, что они одно и то же, а если одно и то же, но не такое, а другое, иное, чем есть в противном случае, ибо не женщина причиняет, а мужчина, и не мужчина рожает, а женщина. Мужчина ищет и находит женщину как место, на котором время становится уместным.
        От идей Я и пространства-времени Петр Петрович перешел к идее уместности наряду с идеальностью, возвышенностью и материальности, низменности. Они немыслимы друг без друга. Но и в реальности не существуют ни одна, если не существует другая. Они есть полюса, которые притягивают к себе и то, что есть в нас высокого, и то, что есть низменного. Так и получается у него в размышлении: он думает об идее, мечтает о возвышенном, но низменное рядом. В нем он находит наглядное воплощение возвышенного, которое само по себе ненаглядно, как например, красота. Красота настолько ненаглядна, что ей нельзя наглядеться, налюбоваться. Она очаровывает и зачаровывает. Чтобы разочароваться, ее нужно объяснить через прямо ей противоположное, - безобразное, снизить ее пленительный образ, опасный тем, что она отвлекает нас от прозы жизни, которая единственно гарантирует самосохранение человека как живого существа. Эта проза жизни и есть быт, о которую разбивается магия красоты, любви как влечения к ней. Низменное оттеняет возвышенное, принуждая идеалиста искать идеальное не в отрыве от действительности в мечтательном мире иллюзий, а в самой что ни на есть обычной жизни, что лежит между ними. Конечно, в ней мы не находим того, что влечет нас в ввысь и поэтому клянем ее почем зря, не задумываясь о том, что противоположности на пределе обращаются друг в друга.
        В результате мы, взлетая вверх в мир идей, падаем камнем вниз в мир их теней, по пути в бездну хватаясь за первый попавшийся навстречу материальный предмет, чтобы удержаться между ними. Красота становится красотой на безобразном фоне. Но это не означает, что необходимо приукрашивать безобразие, любоваться злом и увлекаться пороком, потворствовать лжи. Петра Петровича отталкивала эстетика зла. Он не желал врать самому себе. Но в нем, во зле, в безобразии как явлении хаоса он находил силу, которую нужно было «поставить в угол», найти ему позитивное применение. На словах такое применение модно найти в соленой шутке, остроумном примере.
        Так к какому выводу пришел Петр Петрович в ходе своего размышления? Он интерпретировал, что было дано ему в восприятии в том смысле, что попал в параллельную вселенную, где все то же самое, что в его вселенной. Его вселенная это наша, общая для нас, то есть, его, вас, любознательный читатель, и меня, вселенная. Он попал в нее случайно или не случайно, но не закономерно, ибо вселенные параллельны, то есть, они не пересекаются во времени (однако такое нельзя сказать о вечности), а по произволу, по воле высшей силы, если верить в ее существование. Если в другой вселенной время течет иначе, в ином, более медленном темпе, чем в нашей вселенной, то в ней можно попасть в то прошлое, которое прошло для нас. Случай не следует объяснять, если он только случай, то есть, случаен. Но если он не случаен, но есть проявление некоторой закономерности, то есть нечто поверх параллельности вселенных. Что это? Объемлющий их масштаб следования событий, инвариантный сценарий, мировая линия событий, упорядочивающая их как свои варианты, вариации.
        Но это так, только для этого тотального масштаба, для парадигмальной (образцовой, совершенной, божественной) точки зрения вечности, или в результате пересечения рядов данных вариаций времени, согласно их сближению по синтагме (по соседству). Однако для такого соседства, чтобы получилось взаимодействие временных рядов, следует совершить скачок как перерыв постепенности следования по ним обоим, то есть. необходимо попасть в нечто среднее для них. Это среднее для них как среда есть уже не время, а вечность. Но что означает встреча с вечностью даже на мгновение для такого путешественника во времени, как Петр Петрович? Она означает смерть для времени, из которого он выходит для того, чтобы существовать уже в другом. Но это так, только если мы интерпретируем переход во времени через мгновение как безразмерную точку пересечения в вечности линий времени в терминах аристотелевской двузначной логики «или (да) - или (нет)». В трехзначной логике «возможностей» возможно живое временное перемещение по вечности. Но как возможно рядоположенное оперирование терминами разной модальности: тем, что возможно, наравне с тем, что реально, существует не потенциально, а актуально, и тем более по необходимости? Такая логика есть логика уже не исчисления количества, а анализа качества, и поэтому ее индексирование числом «три» теряет свой логический смысл.
        Для логического анализа следует логично объяснить переход с одного уровня качества модальности на другой уровень оной. Такое объяснение возможно при условии включения формальной логики анализа в диалектическую логику синтеза как момент перерыва непрерывного движения мысли во времени. Но такое движение возможно только одновременно во всех временах, то есть, в вечности. Вот для чего нужна вечность! Она нужна для жизни. Только оказавшись в вечности, путешественник во времени не умирает вместе с утраченным временем и попадает уже в другое время. Но для него эта вечность, которая его объемлет вместе со временем, является скрытой, скрытым качеством самого времени, связанным со всеми другими временами. Это скрытое качество времени и есть мгновение как граница между временами: прошлым и будущим. Что это такое, как не искомое живое настоящее? Настоящее мгновенно. Оно еще есть и тут же уже его нет, но есть уже другое настоящее. Находясь в настоящем, мы его фиксируем своим вниманием, замечаем, узнаем его как настоящее, не успевая заметить, что это уже другое настоящее.
        Прошу вас, терпеливый читатель, простить Петра Петровича и заодно меня за столь пространные рассуждения и отправиться, наконец, следом за ним в гостиную, где его родичи заждались своего героя.
        По пути в гостиную Петр Петрович вспомнил, как совсем недавно, еще в своем времени, повторно смотрел фильм Феллини «Восемь с половиной». Только теперь он осознал, что понял его только потому, что смотрел повторно. Такие фильмы, которые считаются обывателями классикой кино, на самом деле вторичны, есть не шедевры, а вторсырье. Они повторительны. Только их и можно повторить. В данном случае понять со второго раза. И поэтому классикой является не то, что естественно, само по себе живо или тем более сверхъестественно, то есть, естественно всегда и везде, но только то, что может вызвать подражание. А подражание может вызвать не неповторимое произведение, шедевр, подлинный артефакт, а многократно повторимое, искусственный шаблон, «одно, да потому». В этом калейдоскопе кадров он не заметил ничего, кроме деланной, сконструированной машинным образом эстетики и крикливой инфантильности, свойственной итальянскому характеру. Даже Данте, и тот, не мог сдержать своей детской мести, поместив собственных гонителей в ад. 
        Так и с бесконечным множеством бесконечных миров (вселенных). Если в них происходят одни и те же события, пусть даже с разной скоростью и ускорением оных, то в чем их смысл? Зачем умножать сущности без необходимости их повторения? Бессмыслица какая-то. Другое дело если в каждой вселенной не только количественно. Но и качественно по-своему проигрывается не один и тот же сюжет, но то, что в них во всех есть не одна бессмыслица повторения, но в каждой из них есть свой неповторимый смысл.
        Тут Петр Петрович поймал себя на том, что кто-то прыснул у него за спиной. Он отвлекся от своих размышлений и понял, что стоит неизвестно сколько времени в проходной комнате, а из-за двери кто-то смотрит на него сквозь дверную щель. Он подумал: «Это кухаркины дети». И у него моментально всплыл в