на электрическом столбе и перилах моста через ручей. Они спустились в низину, прошли сквозь облачко мошкары, висевшее над дорогой и стали подниматься в горку. Дорога превратилась в узкую тропу. Здесь уже был лес, и они по пути набрали хвороста. За горкой их ждал залив. Каждый раз, когда Колька шёл по этой тропинке, задевая плечами еловые ветви, и впереди, между деревьев показывались волны, – в ясную погоду синие, а в пасмурную светло-серые, – его охватывало сладкое нетерпеливое волнение, и ему хотелось бежать со всех ног вперёд, к морю.
Лес резко обрывался, открывая суровую красоту берега лежащего внизу. Направо вдоль воды тянулась цепь наваленных друг на друга больших камней, оставленная отступавшим на север ледником. Среди этих детей ледника выделялся гигант в два человеческих роста, похожий на пирамиду. Под ним обычно разводили костёр. Перед ним располагался уютный участок береговой полосы, покрытый галькой и небольшими камнями. Между камней цвёл шиповник, над которым в хорошую погоду всегда кружились шмели. Слева в небольшом отдалении виднелся, похожий на перевёрнутый стакан, железный причал. Его так и называли: стакан. Он стоял в воде, на расстоянии от берега, и соединялся с ним висячим мостом. У него была своя тайна: он хранил память о каком-то большом ледоколе, причалившем к нему один раз. От ледокола остался кусок цепи. Всего несколько одинаковых чёрных звеньев. Она была похожа на велосипедную, только огромная. И когда Колька смотрел на неё, он пытался и никак не мог вообразить размеров того ледокола. На висячем мосту и на стакане стояло несколько человек с удочками.
По выступавшим из земли корням, как по ступенькам, мальчишки аккуратно спустились вниз. Побросав хворост, они радостно подбежали к берегу. Женька потрогал воду и встряхнул рукой. Колька вскочил на ближайший камень, с него запрыгнул на другой и на третий. Все камни на берегу были разные размером и формой, некоторые отличались цветом: были темнее других. Один украсил себя жёлтым лишайником. Колька вернулся к первому камню. На нём было много глубоких трещин. Поверхность его была покрыта маленькими острыми углами и многогранными осколками. Осколки и большие куски камня валялись также вокруг него. Колька взял один осколок и стал разглядывать. Его коричневатые с чёрными прожилками грани были гладкие, как будто отполированные и блестели в лучах вечернего солнца. Колька зацепился пальцами за одну из трещин и сильно дёрнул на себя. Большой плоский кусок камня отслоился и упал, чуть не ушибив ему ногу.
– Петруха, давай спички! – крикнул Серёжка.
Он уже установил хворост домиком на месте старого костра и готов был его поджигать.
Первые несколько спичек погасли без результата, и ребята решили защитить костёр от ветра, поставив сбоку плоский, отвалившийся от коричневатого камня осколок. Колька нашёл несколько пористых палочек сухого камыша и засунул их внутрь будущего костра. Их удалось зажечь одной спичкой, и костёр быстро разгорелся. Мальчишки ещё раз сходили за хворостом. Когда углей стало достаточно, Серёжка закопал в них картошку, орудуя обугленной веткой.
Солнце медленно опускалось за горизонт. Приближались летние сумерки. Ребята сидели вокруг костра на камнях. Женька подложил под себя пустую сумку, а фляжку держал в руках. Серёжка ломал об колено хворост и то и дело подкидывал новые палочки в костёр.
– Скорей бы картошечка испеклась, – сказал Женька.
– Сейчас, уже будет готово, – деловито сказал Серёжка.
– Да уж, скорей бы, – сказал Колька, – а то мне сегодня долго нельзя гулять. Завтра вставать рано: мы с родителями на Кирпу пойдём.
– Что? На Кирпу?! – воскликнул Серёжка. – Везёт же!
– Что за Кирпа? – спросил Женька.
Серёжка встал, положил руки на пояс и вздохнул полной грудью.
– Кирпа, – сказал он, – это лучшее место на земле. Мы туда ходили в прошлом году. Черника там вот такая, как черешня, – и Серёжка соединил колечком большой и указательный палец, показывая её размер. – Грибов видимо-невидимо. А берег не такой как здесь: галька да серый песок. Там песочек мелкий-мелкий и белый, как манная крупа. Дно тоже песчаное, мягкое, волнистое. И народу нет никого.
– А где это? – спросил Женька.
– Далеко. На той стороне полуострова, – ответил Серёжка. – По красной дороге идти надо. Километров семь, а может больше. Вообще-то я тебе не завидую, устанешь, – обратился он к Кольке. – Меня обратно родители на себе несли.
– На себе? – усмехнулся Колька.
– Ничего смешного. Знаешь, какие тяжёлые сапоги становятся, когда долго идёшь? – обиделся Серёжка. – Вы, может быть, вообще туда не дойдёте. По пути корзинки наполните и обратно повернёте.
– Нет уж, мы точно дойдём, – сказал Колька уверенно.
– А где эта красная дорога, и почему она красная? – спросил Женька.
– Ты знаешь? – спросил Серёжка, глядя на Кольку.
Тот помотал головой.
– Если идти по шоссе вдоль берега, в сторону пионерлагеря, – стал объяснять Серёжка, шевеля веткой в костре, – на полпути будет поворот в лес. Это и есть красная дорога. Но можно на неё выйти и по дороге из домиков, по которой мы в лес ходим. Она с красной дорогой соединяется за вторым ручьём, в середине леса. А красная она, потому что в начале, если каблуком землю копнуть, там песок красноватый. А дальше обычная лесная дорога.
Серёжка разворошил угли и выкатил из костра одну почерневшую картофелину. Кожура её превратилась в толстую обугленную корочку.
– Надо всю доставать, а то сгорит, – сказал он и, поднимая в воздух пепел, выкинул из костра оставшуюся картошку своей деревянной кочергой.
Подождав немного, мальчишки брали картошку, перекидывали её в своих ладонях, чтоб не обжечься, потом разламывали, дули на белую дымящуюся мякоть и ели, пачкаясь углем, запивая холодной водой из Женькиной фляги.
Сумерки сгустились. На небе появились едва заметные звёзды. Ветер утих, и мелкие волны своим мерным плеском не нарушали всеобщего покоя.
Серёжка сидел напротив друзей, прислонившись спиной к большому камню, и смотрел вдаль, на силуэты рыбаков. Он прихлопнул комара на своей чумазой щеке и, не глядя, кинул в костёр. Колька посмотрел на ремешок от его часов, торчавший из нагрудного кармана рубашки, и хотел спросить, сколько времени, но в этот момент Серёжка как будто что-то вспомнил, глаза его засверкали, и он таинственным голосом произнёс:
– А вы знаете, что на Кирпе Коля-рыбак свою жену похоронил?
Женька открыл рот и удивлённо поднял брови.
– А кто это? – спросил он, переглянувшись с Колькой.
– Коля-рыбак – это местный житель, дом у него здесь. Значит, не знаете? Ну, так я вам расскажу, – ответил Серёжка.
Он вытер нос всем предплечьем и начал рассказ:
– Была у этого Коли жена. А жили они плохо, потому что этот Коля всё время пил.
– Что пил? – спросил Женька, посмотрев на свою флягу.
– Что-что! Ты как маленький! Водку конечно! – ответил Серёжка и продолжил свой рассказ. – Так вот, он всё время пил, все деньги пропивал, и всё что в доме пропивал, и жену свою бил. А однажды вечером, когда был пьяный, он ей сказал, чтоб утром у него на тумбочке стоял стакан водки. Ищи, говорит, где хочешь, а иначе совсем прибью. Сказал и лёг спать. А жена взяла стакан и стала плакать, потому что водку взять негде, денег нет и попросить не у кого. Плакала она, плакала, и наплакала целый стакан слёз. Поставила его на тумбочку, а сама легла в свою кровать и умерла от слёзного истощения. Да-да, такое бывает, – закивал сам себе Серёжка и продолжил: – Проснулся рыбак утром, видит – стакан на тумбочке. Подумал водка. Выпил залпом – тут у него в голове всё и прояснилось. Кинулся он к жене, а она мертвая. С тех пор он больше ни капли водки не пил, а душа у него стала каменная.
– Как это: каменная? – спросил Женька.
– А вот так! – ответил Серёжка. – Не смеётся и не шутит, не злится, не ругается, и не боится ничего. Камень! – сказал он и хлопнул по большому камню ладонью.
– Откуда ты это знаешь? – спросил Женька, отхлебнув из своей голубой фляжки.
– Галя рыжая рассказывала.
Колька и Женька снова переглянулись.
– Женщина местная, – пояснил Серёжка, – мы к ней с мамой за молоком ходим. Она всё про всех знает, и всегда что-нибудь интересное рассказывает.
– А что дальше было? – спросил Колька. – Ты сказал, он жену на Кирпе похоронил.
– Похоронил, – подтвердил Серёжка, – и никто не знает того места, кроме него самого. Это чтобы санитарам её не отдавать. Потому что, когда человек умирает, его не сразу на кладбище несут. Сначала его санитары забирают. Они его тело замораживают, и как звери все внутренности из него вырывают. А если есть зубы золотые, то их тоже вырывают и себе на перстни переплавляют. Я один раз в автобусе видел такого: шевелюра огромная чёрная, но виски седые, на глазу белое пятно, верхняя губа пополам разорвана, а на руке, – и Серёжка показал тыльную сторону ладони, растопырив пальцы, – а на руке перстень золотой с большим чёрным камнем. Я как тот перстень увидел – сразу понял, что это санитар.
– А почему ты думаешь, что это был санитар? – спросил Женька.
– У моих родителей тоже кольца золотые, – сказал Колька.
– Так это кольца. Они обручальные. А там перстень с камнем. Есть разница?– ответил Серёжка. – А пятно, а виски, а губа? Столько совпадений! Вы где-нибудь такое видели?
– И правда, – согласился Женька. – Но зачем это им?
– А кто их знает. Говорю же: зубы выдирают, и перстни себе делают. А знаешь как больно? Некоторые мертвецы даже вскрикивают от боли! – сказал Серёжка и, шмыгнув носом, снова вытер его рукавом.
– Это что, тоже Галя рыжая рассказывала? – спросил Женька, и снова отхлебнул из фляги.
– Нет. А что?
– Просто, если человек умер, он уже ничего не чувствует. И сказать ничего не может и сделать ничего не может. Потому что он уже всё: мёртвый, – сказал Женька и протянул флягу Серёжке.
Серёжка сделал пару глотков, передал флягу Кольке и сказал:
– Я сам, конечно, не слышал, но люди говорят. А люди ничего просто так говорить не будут.
– Какие люди? – не унимался Женька.
– Какие, какие! Обыкновенные! – рассердился Серёжка. – Ты что мне не веришь?
Женька пожал плечами.
– Может, ты и про Кирпу не веришь? И про жену рыбака не веришь? Ладно, если хочешь, можешь не верить, но я тебе точно говорю, – Серёжка поднял вверх указательный палец, – его жена похоронена там! – И он вытянул руку в сторону леса, показывая на лежащее в семи километрах за ним лучшее место на земле.
Колька с Женькой непроизвольно проследили взглядом за его рукой и оба от неожиданности вздрогнули: наверху на краю леса они увидели человеческую фигуру.
По крутой тропинке на берег спускался мужчина в высоких болотных сапогах, брезентовой штормовке и с рюкзаком. В одной руке он держал маленькие вёсла, а в другой удочку и сачок.
