Привыкшая добиваться своего достаточно легко, за год до окончания музыкальной школы, Тома заявила оторопевшей преподавательнице, что играть скучные симфонии и фуги, которые можно было исполнять только в медленном темпе, она больше не будет, даже если ей к виску приставят дуло револьвера.
- Но, Томочка, - возразила мягкая и доброжелательная Мария Михайловна, - этого требует программа, менять которую мы не имеем права.
Тома, которая не имела абсолютно никакого понятия о том, что пьесы, которые ей приходилось разучивать и исполнять на отчётных концертах, входили в какую-то там программу, посмотрела на Марию Михайловну, чуть-чуть сузив свои карие глаза, и… глубоко вздохнув, согласилась, наверное, впервые в своей жизни. Правда, согласилась частично. Изрядно надоевшие фуги и инвенции ей всё же пришлось играть в последний год обучения в музыкальной школе, но бóльшую часть её репертуара теперь составили техничные произведения вроде первой части «Патетической сонаты» Бетховена, «Масленицы» из «Времён года» Чайковского и тому подобных классических вещей. Турецкое рондо Моцарта Тома выучила за три дня, и, несмотря на то, что оно не относилось к произведениям, которые положено исполнять в быстром темпе, играла его дома исключительно для своего собственного удовольствия.
Однажды, проходя мимо кабинета, где более младшие по возрасту пианисты и скрипачи занимались изучением музыкальной литературы, она случайно услышала «Badinerie» Баха, которая всем музыкантам, да и не музыкантам тоже, больше известна как «Шутка». Тома несказанно удивилась тому, что этот композитор мог написать такую дивную, а главное – быструю по темпу – вещь. Ведь, по её мнению, ни на что другое, кроме занудных мелодий, когда-то предназначенных для исполнения на клавесине, этот чудной сочинитель музыки с забавным париком из светлых, туго завитых волос, способен не был. Когда же Тома узнала, что фортепианной партии “Badinerie” не существует, её охватило такое расстройство, что она целую неделю не ходила в музыкальную школу. Правда, хорошенько подумав и обстоятельно взвесив все имеющиеся в наличии факты, она поняла, что от того, продолжит она посещать уроки хора, специальности и сольфеджио или нет, Иоганн Себастьян Бах не воскреснет и партию “Badinerie”, предназначенную для фортепиано, специально для неё не напишет. В музыкальную школу она в итоге всё-таки вернулась, но ещё где-то с неделю ходила с печальным выражением лица и хмурила брови.
Обратив внимание на не желающее улучшаться настроение своей ученицы, Мария Михайловна и тут оказалась на высоте. Договорившись с одной из своих коллег, она в один прекрасный день предложила Томе послушать и оценить, что такое фортепианный дуэт.
- Если тебе понравится, Томочка, - как всегда мягко и ненавязчиво произнесла Мария Михайловна, - эта учительница, с которой я буду исполнять произведение, даст тебе в напарники очень хорошего мальчика. В том, что её задумка реализуется, Мария Михайловна не сомневалась ни на йоту, привыкнув за шесть лет к холерическому темпераменту своей ученицы.
Тома, которая вначале воспротивилась тому, чтобы сидеть за одним инструментом с очкариком заумного вида по имени Игорь, была совершенно потрясена красотой увертюры Максима Дунаевского, написанной к кинофильму «Дети капитана Гранта», которую Мария Михайловна вместе с другой учительницей исполнили перед продолжающей пребывать в дурном расположении духа юной пианисткой.
Будучи тонким психологом, Мария Михайловна не ошиблась в выборе. Когда Тома мысленно представила себя в роли исполнительницы мелодии, которая на рояле звучала ничуть не хуже, чем в оркестре, она поняла, что ей всё равно, кто будет сидеть с ней рядом. А «заумный очкарик» Игорь, который в исполнительской технике поначалу отставал от своей партнёрши, сам того не ведая, оказал на Тому очень положительное влияние. Рядом с ним, она научилась не суетиться при игре, стараясь чувствовать настроение второго исполнителя. После того, как вся вторая четверть ушла на репетиции, увертюра зазвучала так, словно два юных музыканта посвятили ей всю свою жизнь. Сначала Тома с Игорем играли только в стенах родной школы, потом объездили весь район, затем побывали в области, и везде, где бы они ни играли, их встречали громкими аплодисментами.
После одной такой поездки, Тома вдруг поняла, что и в плане отношения к жизни, и в плане поведения она очень сильно проигрывает интеллигентному и умеющему держать себя с достоинством Игорю.
Обнаружив в себе ворох отрицательных качеств, которые раньше воспринимались за самые обыденные, Тома для начала, как могла, проанализировала ситуацию, а затем принялась за её исправление. Первое, что подверглось изменениям, стала речь. Теперь Тома бдительно следила за тем, чтó она произносит, стараясь употреблять как можно меньше неподобающих для воспитанного человека слов. Гардероб тоже стал потихонечку преображаться. Находящимся в шкафу брюкам пришлось потесниться и уступить место платьям и юбкам.
Однако больше всех остальных произошедшим переменам была удивлена Дарья Ивановна, или просто тётя Даша, давнишняя знакомая родителей Томы. Тётя Даша работала в местной парикмахерской, и вот уже более четверти века стригла и укладывала волосы, подравнивала чёлки, красила и завивала барышень и дам всей округи. В тот день, когда севшая в кресло Тома вместо обычного «под молодёжную» вдруг произнесла «ступенчатое каре», ножницы внезапно обрели нетипичную для неодушевленных предметов прыть, и, выпав из руки мастера по стрижкам и причёскам, с грохотом упали на пол. А Тома, перегнувшись через ручку чёрного кожаного кресла, подняла инструмент и повторила с милой улыбкой: «Каре, пожалуйста». И, придав лицу более серьёзное выражение, уточнила ещё раз: «Ступенчатое».
Всё время, пока тётя Даша возилась над волосами своей клиентки, та, нагибая и поворачивая голову в разные стороны, напряжённо думала о том, какой путь в жизни ей лучше выбрать. С одной стороны, ей очень хотелось связать свою жизнь химией, которая, казалось, уже стала неотъемлемой частью жизни. С другой… Музыка, которую Тома любила не меньше, словно открыла перед ней другую жизнь.
А, может быть, в этом открытии главную роль сыграла не музыка, а Игорь, сидя рядом с которым, Тома стала чувствовать какие-то странные ощущения в груди. Эти ощущения были сродни тёплым волнам, которые перекатывались из одной стороны на другую, не успевал Игорь сесть за инструмент рядом с ней. Теперь такими же волнами перекатывались в голове Томы мысли, окраска и смысл которых менялись ежесекундно.
- «Музыка», - шептал ей наполненный романтикой внутренний голос, в котором слышалась интонация Игоря.
- «Химия!» - тот час вступал в спор другой внутренний голос. Этот, второй, был на удивление напористым, с какими-то упрямыми нотками, словно он не желал поддаваться первому и старался переубедить всех, кто встречался на его пути.
- Ну, как, нравишься себе с новым имиджем? – вытащила Тому из глубоких раздумий тётя Даша, закончив производить волшебные движения и подкатив кресло поближе к зеркалу. Тома взглянула на себя и… на мгновение зажмурила глаза: отражение, которое она привыкла видеть, было не её!
- С твоими волосами тебе спокойно химию можно делать. Полгода продержится, - уверенным тоном произнесла тётя Даша, отходя на два шага и любуясь своей работой со стороны.
- Химию? – растерянно спросила Тома, изумившись, каким это образом тётя Даша смогла прочитать в её голове то, о чём она только что думала.
- А что ты удивляешься? – послышалось в ответ, - сейчас химия в очень большой моде. Так что если решишь – милости прошу!
- Спасибо! – задумчиво произнесла Тома. И, внимательно посмотрев на Дарью Ивановну, медленно договорила: «Кажется, насчёт химии Вы правы…»
***
- То-о-ом! Тома! – кричал на весь двор, свесившийся через балкон Костя.
Тома подняла глаза на пятый этаж, приложила к ним ладонь и отозвалась:
- Чего ты кричишь? Что у тебя, пожар, что ли?
- Почти! – развёл руками Костя. – У племянника завтра контрольная работа. Не подтянешь? С меня презент.
Тома прекратила качать на качелях сына, аккуратно сняла его и, поставив на землю, спросила:
- Ну, что, Павлушка, пойдём дяде Косте помогать? А то у него куча родственников, и ни один, судя по всему, в химии не разбирается. А он тебе потом шоколадку купит.
Павлик, услышавший слово «шоколадка», радостно засмеялся и протянул к Томе руки, а она, убедившись, что во дворе нет машин, помахала рукой Косте:
- Сейчас, Коська, подожди немного. Я ведь не поднимусь с Павликом на пятый этаж так быстро.
- Что за вопрос? – немедленно отозвался Костя, - я сейчас племяша пришлю.
- Эй, грамотей! – отодвинув балконную занавеску, закричал он кому-то в глубине квартиры, - а ну, марш тёте Томе помогать, да побыстрее!
- Давно бы школьную программу по химии сам уже осилил! – засмеялась Тома, подходя к двери подъезда.
- Ну, знаешь, списывать надо было давать в своё время! – отозвался с балкона Костя, - глядишь, я бы и проникся любовью к этой науке. А сейчас уже поздно мне университеты заканчивать. Да и зачем, спрашивается, это нужно, когда в нашем доме свой химик имеется?
