Глава шестая. Философ и здоровье
Наш философ был одержим идеей здоровья. Помимо философской гигиены он практиковал режим здоровой жизни, видимо потому, что имел слабое здоровье. Он говорил, что если не заниматься здоровьем, то оно займется тобой, и тебе не сдобровать. Поэтому он мог заниматься философией, если здоровье не занималось им. А так как он всегда болел, то у него были проблемы с философией, для которой у него никогда не хватало времени. Но когда болезнь отступала, то он радовался всякой мысли как ребенок. Для него важно было не забыть то, что он выдумывал, то есть, то, что он выводил из своей думы.
Возникает вопрос: из своей ли думы он выводил мысль или она выводилась из самого мышления? Но таким вопросом он не задавался, ибо мышление понимал как свое собственное изобретение. Наш философ полагал субъект мышления определяющим фактором ментальной предикации. Он был фихтеанцем и свое эготическое, точнее, эгоцентристкое наукоучение строил на логических основаниях как гегельянец-панлогицист.
В отличие от Гегеля он производил субституцию не частного целым, а, наоборот, целого частным, то есть, у него частное играло роль целого по схеме pars pro toto. Для этого он придумал понятие эпицентра как рефлексивного центра или центра самого центра собственной активности, в том числе ментальной. Для чего он продублировал центр личностной структуры самим собой? Скорее всего, для того, чтобы укрепить свою независимость против случайностей индивидуального существования, сделать самого себя более самостоятельным во всех проявлениях своего бытия. Правда, для этого проекта самосборки употребление слова «эпицентр» вряд ли уместно, логически релевантно, ибо оно буквально означает не центр в центре, а некий смещенный вариант его центрирования относительно того, что принято за его инвариант, проекцию изначального центра или гипоцентра абсолютной божественной вечной и вездесущей духовной активности в качестве искры божией на план относительного мира как пространства или места, да и времени, человеческого творчества. И все же так ли необходим этот второй центр, если сама рефлексия вполне возможна при наличии одного центра?
С точки зрения Х эпицентр обеспечивает не просто абстрактную центрированность конкретного человека в процессе его жизненного пути, но и конкретно выраженную особенность этого пути в горизонте развития всеобщего, личностную форму способа существования всеобщего, потенциально свойственную только человеку. При такой интерпретации введение дополнительного личностного параметра всеобщего понятно, но все же не вполне обоснованно.
Не является ли оно показательным примером умножения сущностей без необходимости, введения избыточного «скрытого качества»? Вероятно, является, ибо и без введения этого эпицентра можно выразить конкретизацию личностного начала в человеке средствами стандартной диалектической логики гегелевского типа: всеобщим-особенным-отдельным.
Так человек, занятый духом в пору своего совершеннолетия, становится личностью с развитым не просто сознанием и даже самосознанием, но разумным пониманием себя как Я в качестве особенной формы существования всеобщего начала в единичном экземпляре человеческого рода. Такой человек является не особенным выражением всеобщего содержания человеческой жизни частичного индивида, но целостным феноменом существования самого всеобщего в отдельно взятом (единичном) индивиде, социальность которого является только одним из измерений его человеческой сущности. Другими измерениями его сущности можно полагать духовность и материальность как противоположно направленные силы свертывания и развертывания, сопряжением которых выступает социальность.
Глава седьмая. Работа над «русской философией» Семена Франка
Х был сторонником собственной расовой теории, согласно которой люди появились на Земле на Ближнем Востоке в качестве серых, одинакового цвета существ. В ходе генетического развития посредством деления и разделения, в общем, различения они стали различаться цветом, стали цветными, условно желтыми. Среди них выделился светлый, белый элемент. Люди такого цвета оказались в привилегированном положении, ибо белый цвет как символ цветового синтеза, раскладывается на все остальные цвета и все их содержит в себе. Белый цвет символизировал в цветовом аспекте максимальное разнообразие человеческих возможностей и потому лучшую выживаемость его носителей. Поэтому именно этот цвет предпочитали женщины в выборе своих партнеров по жизни. Численность белой расы стала расти и очевидным образом стала угрожать общей численности всей цветной расы. Поэтому белые люди были изгнаны туда, где им самое место, - на север, где белым-бело. Именно в этих трудных условиях белая раса или арии закалила свой характер и выработала способность опираться только на свои собственные силы и развивать свои творческие умения и культурные навыки в борьбе с природой, в знании ее законов как лучше с наименьшими потерями для себя осуществить это.
Недостаток белого элемента в общем составе «цветного населения» обернулся для человеческой природы избытком темного элемента. Возрос комплекс, с одной стороны, недостатка самостоятельности в развитии, с другой стороны, избытка зависимости от природы, погруженности в ее стихию жизни. Эти обстоятельства естественно социального существования замедлили темпы роста человеческого развития. Чтобы переломить ситуацию темные или черные люди были изгнаны с Ближнего Востока. В поисках своей земли они естественно вернулись назад в земной рай Африки, где нашли оптимальные условия для своего человеческого развития на лоне природы. Так образовались расы, по мнению Х.
Как можно относиться к расовой теории Х? Взвешенно и осторожно. Разумеется, такой теории нечего делать в политкорректной среде мультикультурализма. Она имеет свой смысл и как любое идеологическое образование внутренне непротиворечива. Но в соприкосновении с научными данными эта расовая теория Х не выдерживает жесткой критики и может быть принципиально опровержима в качестве идеологической философемы. В общем, эта расовая теория представляет концептуальный интерес в качестве возможной схемы объяснения и понимания сложности развития человечества на первых порах своего существования.
Более истинным представляется то, к чему сейчас подошли историческая антропология и палеогенетика, а именно, что человек появился в Африке, а расовые различия вызваны его генетическим скрещиванием с близкими к гомо сапиенсу формами существования семейства гоминид. Иначе не понятно то, как человеческие расы переняли видовую специфику более ранних локальных форм сапиентизации, проживавших на территории традиционного расселения рас задолго до «разумного человека».
Русские, чьей философией Х увлекся в поздний период творчества, принадлежат к «белой расе». Х полагал, что за ними будущее. Но какое будущее может быть без философии для философа? Он вообще говорил о том, что если прежде мужчины в своем типологическом качестве были воинами, то скоро настанет время, когда они будут философами, то есть, самостоятельно не только мыслящими, но и живущими существа.
Естественно, возникает тогда вопрос о том, почему наш философ выбрал в качестве объекта своих философских изысканий философию самого нерусского из «русских философов» - Семена Франка? Ответ напрашивается сам собой: потому что Х сам был не совсем русский по происхождению. Он носил такую фамилию, что называл себя потомком южнорусских князей. Однако многие считали его именно из-за фамилии евреем, что Х страшно злило. Но наш философ гордился не только своей княжеской фамилией, но и тем, что был польских кровей. В недавнее время многие из наших советских людей искали у себя в родне поляков, - это было в моде. Не избежал этого и наш философ. К его пристрастиям относилось и то, что он был как англоманом, так и германофилом. Не безразличен он был и к французскому национальному характеру. Его интерес к национальным особенностям был вызван, вероятно, тайной его происхождения, возможно еврейского. Немаловажное значение имело и то, что он несколько лет учился на факультете иностранных языков на отделении германских языков, в частности, английского языка. Чувство языка давало о себе знать в его манере выражаться и писать макароническим стилем, мешая английский с русским или немецким для остроты и точности выражения своей мысли.
Свои мысли он имел обыкновение записывать в виде собственной пятичленной диалектической схемы на любом писчем материале, что попадался под руку, будь то туалетная бумага, салфетка, прокладка, короче, любой писчий мусор. Лучше если такой материал имел картонную основу, как например, пачка чая или пачка сигарет, ибо мог долго храниться и в то же время имел плакатный, наглядный характер. И в этом сказывалась его любовь к Владимиру Маяковскому как к «поэтическому демону революции».
Х имел свой интернациональный календарь: месяцы у него носили национальный характер. Например, если это был май, то он становился немцем. Хотя май скорее может ассоциироваться с Францией, ибо французы именно в мае любят украшать себя белыми розами. У нашего философа французским месяцем был июль. Объяснялось это тем, что в этот месяц как раз началась Великая французская революция со взятия ненавистной Бастилии как тюрьмы не только народа, но и всех французов, включая аристократов.
Однако вернемся к Семену Франку, который, как и наш философ, был любопытным философом. Через него Х пытался разобраться не только с русской философией, но и со своим пристрастным отношением к евреям. Если Х сравнивал русских с татарами, то евреев он сравнивал с немцами, следуя известному философскому правилу мыслить в противоположных смыслах. Кстати, тяготение нашего философа к немецкому народу в один из самых драматических периодов его истории, вызывало у близких Х подозрение в его «скрытом фашизме». Конечно, это было неверное заключение, но они уловили то, что Х присматривался не столько к фашистам, сколько к нацистам, но не как палач, а как жертва фашистской пропаганды. Общим с германским нацизмом в лице Гитлера как плода еврейско-немецкого мезальянса у него было не только историческое место их происхождения, проходящее по течению Дуная и его притоков, омывающих Карпаты, то есть, «вампирское происхождение», но и любовь к «темному гению» Ницше.
Сказать, что Х был антисемитом, это ничего не сказать. Его антисемитизм был избирательным.
