Ольге такое поручение досталось впервые. Она только знала, что она должна следовать за осужденной так, чтобы ни на секунду не упускать её из вида. В это же самое время руки, закованные наручниками, должны были находиться только сзади. Они прошли уже половину пути, как Шац внезапно остановилась и обернулась к Ольге. «Указав глазами на висевший на поясе пистолет, она хрипло, словно они всё ещё находились в кабинете Антипова, сказала: «Убей меня, что ли?»
- Марш вперёд! - нахмурившись, скомандовала Ольга. Больше говорить она ничего не стала, потому что увидела, как из оперчасти вышел помощник Мухоркина – молодой лейтенант Юра - и направился к ней.
- Выйду отсюда – порешу вас всех, гадов, - в каком-то неистовстве произнесла Шац, но, тем не менее, продолжила движение вперёд.
- Ольга Геннадьевна, Вам помочь? – спросил подошедший Юра, которому внезапная остановка конвоируемой осужденной и выражение её лица явно не понравились.
- Спасибо, товарищ лейтенант, - по-уставному ответила ему Ольга, - идти-то нам осталось – она кивнула на помещение, к которому они направлялись, метров пятьдесят.
- Ну, я за Вами тогда издали послежу, - сказал Юра, - уж очень мне рожа этой тётки не нравится.
Ольга метнула на него быстрый взгляд (оскорблять осужденных считалось делом неподобающим) и не услышала, как Лариса Егоровна тихо сказала себе под нос:
- Ты на свою рожу посмотри лучше, а то как бы она мне тоже в один прекрасный день не понравилась…
Решив, что раз день так плохо для неё начался, Шац снова забыла об осторожности, и всю дорогу до каменного здания тихонько бормотала какие-то угрозы.
Когда они проходили через железные ворота штрафного изолятора, Ольга громко произнесла: «Дежурный штрафного изолятора, на выход!»
И не дав осужденной сориентироваться, ещё громче добавила: «Принимайте на десять дней!»
Лицо Ларисы Егоровны, которая была уверена, что последние свои два месяца она проведёт «в камере», Ольга вспоминала ещё долго. Вспоминала она и то, как та резко остановилась. Причём настолько резко, что шедшая за ней Ольга невольно натолкнулась на серо-чёрную телогрейку. И непонимание, и внезапно задрожавшие губы, и то ли горькую, то ли счастливую улыбку, которая появилась на лице одновременно со слезами, предательски покатившимися из глаз нарушившей распорядок Ларисы Егоровны, - всё это тоже долго не выходило из Ольгиной памяти...
***
Ольга! – услышала она своё имя и, обернувшись на знакомый голос, узнала Ниночку, которая быстрыми шагами приближалась к ней.
- С работы? – спросила Ниночка, скорее всего потому, что ей надо было что-то спросить. Как и весь их большой двор, Ниночка прекрасно знала, в какое время Ольга возвращалась домой.
- Со службы. У нас говорят – «со службы», - устало улыбнулась Ольга соседке.
- У вас… - усмехнулась та. – Это в тюрьме, что-ли?
- В исправительно-трудовом учреждении, - не меняясь в лице, таким же ровным тоном ответила Ольга.
- Ну, какая разница, - даже не собираясь исправлять свою оплошность, поморщилась Ниночка, - я сейчас не о том. Пошли на скамеечку присядем, я расскажу тебе кое о чём.
И не успели они опуститься на скамейку, которая находилась около детских качелей, и на тот момент пустовала, как Ниночка выпалила:
- Слушай, подруга, я тебе работу хочу предложить.
- Ты? – искренне удивилась Ольга, которую Ниночкины слова буквально за одну секунду ошеломили дважды. Во-первых, она никогда не считала Ниночку своей подругой. Ну, не тянуло её к Ниночке, хоть что угодно делай. А не тянуло потому, что общего, как совершенно справедливо полагала Ольга, общего у них ничего не было. И вторая фраза – про работу, тоже показалась Ольге странной. А всё потому, что если бы даже Ольге вздумалось поменять место своей трудовой деятельности, то первым человеком, с которым она поделилась бы своими соображениями по данному вопросу, была бы явно не её соседка с пятого этажа. Поэтому Ольга даже не столько спросила, сколько слова, полные неподдельного изумления, сами вырвались наружу:
- Работу? И какую же? Подработку что ли?
- Ну почему же? – обиженно промолвила Ниночка, - ты думаешь, что я тебе о какой-то ерунде рассказываю?
- Да ничего я не думаю, - смутилась Ольга, подумав, что она ведёт себя несколько некорректно. Ведь Ниночка, судя по всему, действительно хотела предложить ей что-то стоящее, а она, Ольга, даже не выслушав, придала своему голосу недоверчивые нотки.
Стараясь загладить ошибку, к которой привёл пошедший не по правильному руслу разговор, Ольга попыталась сделать заинтересованное лицо:
- Ну, и что за работа? А главное – где?
Вот тогда-то Ниночкины глаза так и засияли: «У нас в офисе!»
- В офисе? – не скрывая удивления, произнесла Ольга, - а как же ты?
- А я… - Нина выдержала длиннющую паузу, какую она обычно делала в разговоре с соседками по подъезду. И вдруг выдала: «А я замуж выхожу. За нашего коммерческого директора. И уезжаю…» Здесь Ниночка сделала вторую паузу, вдруг скоропалительно добавила: «В Москву!»
Ольга улыбнулась. «Я очень рада за тебя, Нина! - совершенно искренне сказала она, - желаю тебе счастья тебе в личной жизни! А я-то здесь причём?»
- Как причём? – непонимающе уставилась на Ольгу Ниночка. – Ты и вправду не въезжаешь в ситуацию?
- Нет, - честно созналась Ольга, у которой мысли были очень далеки и от офиса, и от Москвы, и от какого-то там коммерческого директора, за которого Нине предстояло выйти замуж.
- Так место же моё освобождается, - нетерпеливо стала объяснять Ниночка, и им теперь нужен новый секретарь-референт. – Понимаешь – референт! – повторила она, пытаясь вложить в произнесенное полушёпотом слово какую-то особую значимость.
- Я уж им про тебя рассказала, и что ты языки знаешь тоже, - принялась тараторить соседка в своей обычной манере, - и они тебя ждут в четверг. Так что будешь ты теперь на хорошем месте, и люди приличные будут тебя окружать, не то, что твои эти… заключенные.
- Осужденные, - снова поправила сияющую от ощущения собственного достоинства Ниночку Ольга.
- Да какая разница! – воскликнула Ниночка.
Ольга хотела было объяснить Ниночке, которой вскоре предстояло пополнить ряды москвичей, в чём состоит разница между заключёнными и осуждёнными, но тот час же поняла бесполезность таких объяснений. Вместо этого она спокойно сказала:
- Спасибо, конечно. Но я менять работу не собираюсь.
И пока Ниночка подыскивала слова для ответа, добавила:
- Да и языками я с окончания института не занималась, а у вас там, наверное…
- Да Бог с ними, с языками, - замахала руками Ниночка, - надо будет – всё вспомнишь.
- Да вот и дело всё в том, что мне это не надо, - покачала головой Ольга.
- Да ты что! – ахнула Ниночка, - ты же счастье своё теряешь! Ну, может быть, не счастье, а уж удачу – точно! Где ты ещё такую должность, да тем более – она понизила голос – такие деньги найдёшь?
- Счастье? – вставая со скамейки, усмехнулась Ольга… Я же в вашем компьютеризированном офисе ничего и никого не знаю.
- Познакомишься, - не терялась Ниночка.
- Да не собираюсь я ни с кем знакомиться. Мне и в нашем исправительном учреждении хорошо. Работать, естественно, хорошо, - поправилась Ольга. И, помахав соседке на прощанье рукой, неспешным шагом стала удаляться от сидящей на скамейке Ниночки, которая никак не могла взять в толк, как это можно отказаться от такого места и – главное! - от таких денег, которые за это место предлагали.
…А у Ольги, которая отошла на несколько шагов, уже рисовались в глазах совсем другие картины. Она шагала и думала о том, как её завтра ожидает очередная утренняя проверка, затем дежурство в столовой, потом ещё посещение рабочего цеха, где за перевыполнение плана будут награждать Гаманькову.
А ещё Ольга думала о том, что на днях на имя их отряда пришло письмо недавно освободившейся Ларисы Егоровны Шац. Письмо читали всем отрядом в её, Ольгином, присутствии. О том, как бывшую осужденную встретили соседи, как она сумела устроиться на работу. На завод, конечно же, ей теперь путь был закрыт, и единственный, кто требовался на работу , как ей сообщили в местном ЖЭКе, был дворник. Но Лариса Егоровна рассудила здраво: пусть она теперь будет работать дворником, но всё же это лучше, чем быть совсем безработной! А ещё она довольно живым языком описала то, как её приехала навестить двоюродная сестра с племянником, а вместе с ними ещё какие-то дальние родственники, о которых она, к своему стыду, вообще последнее время не вспоминала. В общем, всё у Ларисы Егоровны пока складывалось довольно хорошо. И это Ольгу очень радовало. Но особенно запали ей в память последние слова из этого письма: «Девочки, передавайте большой привет и пожелания счастья нашей дорогой начальнице Ольге Геннадьевне. Слушайтесь её во всём, потому что она вам плохого не посоветует».
Когда письмо от Ларисы Егоровны пришло в исправительно-трудовое учреждение, Ольга удивилась. Но этим, душевно-проникновенным словам в свой адрес она удивилась ещё больше. Она никак не думала, что её бывшая «воспитанница» вспомнит про неё, да ещё и станет передавать ей приветы, давая оставшимся в отряде осужденным женщинам советы – «слушать гражданку начальницу». Это, как понимала в глубине души Ольга, действительно дорогого стоило.
Но самым главным событием, которое должно было произойти завтра, было то, что по решению местного суда, осужденная Валентина Красюк освобождалась из исправительно-трудового учреждения условно-досрочно. За ней и старшие дети уже приехали, побеседовав с которыми Ольга узнала, что жители всей деревни, начиная от первого дома и до последнего, написали в суд письмо с просьбой освободить Валентину Владимировну. Написали, потому что не было в их населённом пункте человека, который не считал бы, что настоящим виновником произошедшего с Красюк несчастья был никто иной, как её собственный муж. Письмо, видимо, где-то долго ходило-бродило, прежде, чем попало по нужному адресу. Но то, что оно, наконец, действительно пришло куда надо, говорил тот факт, что уже завтра Валентина Владимировна Красюк сядет в поезд и через три дня обнимет своих оставшихся дома малышей.
«А папа-то наш, представляете? - рассказывали, посмеиваясь, повзрослевшие дети Валентины, - первое лето вообще в землянке жил. Взял лопату, пошёл в лес, вырыл себе там землянку и стал там жить. Всё боялся, что мама вдруг вернётся, да окончательно заколет его».
- Он и сейчас в лесу живёт? - спросила, не поверив такому повороту событий Ольга. Да и на дворе было в общем-то холодно, и никакая землянка от морозов спасти мужчину не смогла бы.
- Да нет, что Вы, его какой-то давний друг приютил. Да и вообще он уж год как живёт совершенно в другом селе. Мы только знаем, что пить он совсем бросил, всё книжки какие-то - то ли философские, то ли религиозные читает. К этим книжкам, видимо, он через приятеля своего пристрастился.
- Мы к нему не ездили ни разу, простить не можем того, то он с мамой сделал, - сказала, сделавшись внезапно серьёзной, девочка.
- Да и некогда нам, - подхватил
Творческих удач тебе Магдалина!
Интересны судьбы женщин, поучительны.
Большое спасибо за рассказ!