Риск потерять своё лицо.
И собственное достоинство.
Ольга пришла работать в женскую колонию в середине июля. Слова декана их факультета: «Диплом института иностранных языков – это ключ к любой двери» оказались в некотором смысле пророческими. Бывшие однокурсники Ольги работали не только в школах. Выпускников ин’яза можно было встретить и в представительствах совместных предприятий различных уровней, и в министерствах, и даже в посольствах. Те, к кому судьба оказалась не столь благосклонной, работали в редакциях газет, в переводческих бюро, а так же в секретариатах различных фирм.
Дело было ещё и в том, что окончание института пришлось для Ольги аккурат на начало «лихих девяностых». Нововведением для их курса стало объявление, внезапно появившееся на информационном стенде. Написанное большими буквами, чтобы его можно было увидеть издалека, это объявление гласило… Даже нет. Скорее - оно кричало, и даже не столько кричало, сколько вопило о том, что для выпускников всех трёх педагогических факультетов распределение… отменялось. Переводческий факультет, над которым «дамоклов меч» отмены распределения пока ещё только завис, но всё же не решился опуститься, стоял особняком. Так ведь на то этот факультет и был переводческим! «Блатным», «элитным», «международным» - как только его не именовали среди студентов-«педагогов» - но, как бы то ни было, студентам переводческого факультета о поисках будущей работы в тот год задумываться пока ещё не приходилось: видимо, государство ощущало значительную потребность в переводчиках, а не в учителях.
Вот так нежданно-негаданно, диплом бывшей студентки факультета немецкого языка Ольги Мироновой оказался «ключом к двери» женской колонии общего режима. Туда вчерашнюю студентку взяли без колебаний. Да и как было не взять, если она написала в резюме, что параллельно с изучением немецкого и английского языков ей была знакома общая психология. Кроме того, она четыре года занималась на военной кафедре.
Решивший подшутить над ней заместитель начальника исправительного учреждения по оперативной работе Александр Степанович Колесов, который спросил, чем отличается немецкий танк от нашего, российского, некоторое время удивлённо смотрел на стоявшую перед ним молодую барышню, которая, словно считывая текст из книги, последовательно называла ему одно отличие за другим. После этого, вопросов подобного рода ни заместитель, ни сам начальник колонии Ольге больше не задавали (скорее всего, потому, что знаниями в области тактико-технических характеристик отечественной и зарубежной военной техники сами они обладали весьма поверхностными), а отправили её сразу в отдел воспитательной работы, который чаще называли сокращённо - ОВР.
Там Ольгу про военную технику, уже не спрашивали; в отделе воспитательной работы ей пришлось отвечать на вопросы, прямо или косвенно связанные с психологией. Правда, то, о чём её просили рассказать, к пройденному в институте курсу этой науки относилось весьма отдалённо. Тем не менее, начальница отдела видимо осталась довольной, выслушав Ольгу, потому что предложила ей сразу две должности – начальника отряда и учителя иностранного языка в школе, которая там же, на территории колонии, и находилась. «Правда, - тот час же оговорилась, строгая подполковник внутренней службы, - англичанку (так, по-обывательски, она назвала учителя английского языка) в эту школу уже подыскивают, так что вполне возможно, что ограничимся пока только тем, что дадим Вам отряд, где нет начальника. Со школой решим ближе к началу сентября».
Затем Ольга попала в оперчасть, где её строго предупредили: «Учтите, что Вам надо будет пройти серьёзную проверку по линии МВД и ФСБ. Так что если в семье есть судимые или если кто-то из Ваших родных и близких привлекался хотя бы к административной ответственности, Вас сюда не возьмут, будь у Вас хоть диплом с отличием, хоть ещё какие-то заслуги перед родиной. Закон есть закон».
На лице Ольги помимо её воли нарисовалось искреннее удивление. Диплома с отличием или каких-либо особых заслуг перед родиной у неё не было. Равно как и судимостей или приводов в милицию ни у её родни, ни у родственников мужа не было тоже. Так что проверяй – не проверяй, если уж ничего нет - так нет.
Потом было долгое заполнение разного рода бумаг и не менее долгий, а поэтому довольно скучный инструктаж в отделе кадров, а так же проверка умения стрелять из пистолета Макарова.
Когда Ольга взяла ПМ в правую руку, то принимавший зачёт по стрельбе симпатичный черноволосый майор заулыбался и посоветовал держать оружие сразу обеими руками.
«Вам так будет удобнее, - сказал он, и, заметив Ольгин недоверчивый взгляд, добавил уже серьёзно, - это при стрельбе разрешается».
Ольга пистолет перекладывать не стала, так и стреляла одной рукой.
Деревянные силуэты, которые именно для того и стояли в тире, чтобы поглощать пули, выпущенные не только из пистолетов различного калибра, но так же и из винтовок, на сей раз, видимо, только слышали свист пролетающих мимо них холостых снарядов. Самих же выстрелов, производимых Мироновой Ольгой Геннадьевной, они не почувствовали, а поэтому простояли, не шелохнувшись, всё то время, которое было отведено на подготовку и стрельбу.
«Ничего, - снова улыбнулся Ольге своей лучезарной улыбкой майор, - Вам нужна только практика. Походите сюда месяц-полтора, потренируетесь и… он сделал паузу – получится из Вас Ворошиловский стрелок». Он взял бумаги из рук Ольги, сделал в них какие-то пометки, и они распрощались.
***
Ольга работала в женской колонии уже два месяца. За это время она ни разу не усомнилась в своём выборе. Блеском и шиком здания исправительно-трудового учреждения не отличались. Более того – некоторые из них давно уже требовали уж если не капитального, то вполне серьёзного ремонта. Например, дощатый пол в клубе, где два раза в неделю осужденным показывали кино, откровенно зиял в нескольких местах дырами внушительного размера. Плотники из вольнонаёмных пытались тщательно заделать эти дыры, регулярно вставляя туда новые доски. Но проходила пара-тройка месяцев – и пол начинал рушиться в других местах, настойчиво напоминая о том, что клуб по меркам истории давно уже перешагнул свою молодость. Да и о какой молодости можно было говорить, если деревянному зданию с портретом Ленина на фасаде было уже давно за пятьдесят с очень приличным «хвостиком»!
В спальном корпусе, где располагалась Ольгина бригада, полы были ещё относительно крепкими. Там ухитрялись даже репетиции к разным концертам проводить, топая и приплясывая, не жалея ног. А вот крыша, как только начинался дождь, текла нещадно. И тогда старшая дневальная Наталья Быкова ставила под появляющиеся с потолка струи воды тазики и ведёрки. Даже глубокие миски – и те при особо сильном дожде шли в ход!
Но даже, несмотря на то тут, то там появляющиеся неудобства, Ольга ничуть не завидовала своим знакомым, работавшим в чистеньких, с евроремонтом, офисах. Так, её соседка Ниночка, собрав на лавочке у подъезда толпу слушательниц - по большому счёту, близких к пенсионному возрасту или уже получавших свою заслуженную долгим и упорным трудом пенсию - то и дело заводила разговоры о том, что у них на работе (а работала она в филиале крупной московской компании, занимавшейся продажей лечебной косметики) установили целую компьютерную сеть. При этом её глаза её расширялись то ли от восторга, то ли от желания продемонстрировать «крутизну» принявшей её на работу компании. Сама же она с плохо скрываемыми горделивыми нотками в голосе говорила: «Компьютером, конечно, сейчас никого не удивишь. Но если он на предприятие один-единственный, это плохо. А вот у на-а-а-с (она намеренно тянула гласную, чтобы произвести эффект) этих компьютеров целая сеть! Для внутриофисного обмена!»
Слушательницы удивлённо, как казалось Ниночке, качали головами, затем какая-нибудь из соседок произносила: «Ну, повезло же тебе, девка! Это же надо, в настоящем компьютерном царстве работаешь! Прямо компьютерная царица!» А когда «царица» скрывалась за дверями подъезда, женщины, только что восхищённо ахавшие по поводу счастливой Ниночкиной судьбы, которая занесла её в самое, что ни на есть «компьютерное царство-государство», начинали тихонько посмеиваться: «Вертихвостка-то наша длинноногая, поди, и разбираться-то в этой заумной технике ещё не научилась, а разговоров-то… А гонору-то…» Затем дамы, для которых слова о внутриофисном обмене были не более, чем пустой звук, переключались на темы более приземлённые, сводившиеся, в основном, к обсуждению их любимых болезней и постоянно одолевающих проблем. Так что через пять минут о Ниночкиных рассказах уже никто и не вспоминал».
А Ольге по поводу наличия или отсутствия компьютеров думать было некогда. В колонии, куда она теперь ходила на службу, компьютер был, как сказала бы Ниночка, «всего-то один-единственный». И стоял он у начальника исправительного заведения – Антипова Анатолия Петровича. Ходили слухи, что в бухгалтерию скоро тоже поставят ещё одно такое устройство, только помощнее и посовременнее. Остальные работники, а так же оперчасть и рабочая зона обходились пока что без электронных помощников и работали «по старинке» с карандашом и бумагой. Да с калькулятором, если таковой требовался.
По правде говоря, Ольгу отсутствие умной машины в её собственном кабинете ничуть не смущало. Компьютер был для неё неким роботом – техническим устройством без души и без языка. А осужденные женщины – с какой стороны ни посмотри, всё же были живыми существами. И пусть они оступились в этой жизни, некоторые уже не в первый раз, но работать с людьми Ольге нравилось гораздо больше, чем проводить время у железного ящика, к которому прилагался экран вроде телевизора, называемый монитором. Умением поддержать разговор или провести беседу ни сам ящик, ни его помощник в сером пластиковом каркасе не обладали, а поэтому работа в живом коллективе привлекала Ольгу намного больше.
С другой стороны, вокруг неё царила вроде бы обычная рабочая атмосфера, но атмосфера эта была тюремная. Ольга не раз удивлялась самой себе, представляя со стороны эту картину: вот она идёт по улице, самой обычной, которых в её большом городе несколько сотен. Вот минует ворота, где во дворе под берёзой сидят мужчины в форме и при погонах и ещё кто-нибудь из «гражданских». Сидят одной компанией, курят, смеются над анекдотами. И здесь пока ещё ничего не напоминает о том, что буквально в нескольких десятках метров находится место заключения. Но вот дежурному предъявляется
Хорошо написано.