Зона риска (Часть 2)

Подполковник Олимпиада Алексеевна Евтеева, или как её за глаза по-неуставному называли «Липушка»,  была начальником первого, лучшего по всем показателям  в колонии, отряда. Женщины, находящиеся в отряде Евтеевой, имели ежедневное право выхода в город. Точнее говоря, это был не выход, а «выезд» за территорию колонии, потому что пребывание осужденных за забором зоны сводилось к работе в цехе местного завода, для чего их ежедневно вывозили из исправительно-трудового учреждения в специальных автобусах. Это была своеобразная  «полусвобода», потому что осужденные работали в одном цехе с самыми обычными работниками, вернее – работницами, с которыми в обеденный перерыв отправлялись в самую обычную заводскую столовую, а после обеда устраивали себе самый обычный перекур. Увы, среди женщин, отбывающих наказание в исправительно-трудовых учреждениях, найти некурящих было почти невозможно.
Хотя отряд подполковника Евтеевой считался образцовым, её осужденные, так же как и другие, выстраивались ежедневно на утреннюю и вечернюю проверку. Считали их и в то время, когда они садились в автобус, и тогда, когда возвращаясь с завода, выходили из него. Поблажек осужденным из образцового отряда Евтеевой начальник колонии не делал, потому что привык за годы своей работы воровскому контингенту не доверять. Видимо, были у него на сей счёт свои основания, которые один раз, увы, оправдались.

Где-то в ноябре, когда везде, и даже в исправительном учреждении чувствовалось преддверие приближающегося Нового года, на вечерней проверке не досчитались одной осужденной. И начальники отрядов, и оперуполномоченные уже несколько раз сверили списки со стоявшими шеренгами около своих корпусов женщинами. Нет одного человека – и всё тут! Стали выявлять сначала по отрядам, затем по бригадам. И тут выяснилось, что на проверке не было осужденной Сорокиной. Осужденной из первого отряда!  
«Липушка» уже третий день числилась на больничном. Стали звонить ей домой, но телефонную трубку никто не снимал – видимо Олимпиада Алексеевна настолько плохо чувствовала себя, что даже телефон выключила, хотя обычно держала его всегда «в полной боевой готовности». Тогда к дежурному помощнику начальника колонии срочно вызвали осужденную Майорову, которая отвечала в отряде Евтеевой за производственные показатели. И помимо них, за отбытие женщин из исправительного учреждения и прибытие обратно в положенное время. Майорова подошла к делу с толком, и вскоре выяснилось, что пропавшая Сорокина прибыла на завод вместе со всеми ровно в восемь утра, и вместе со всеми же оттуда в шестнадцать часов отбыла в режимное заведение.  О том, что порог зоны она переступила, свидетельствовала её роспись в журнале прибытия. Мухоркин с помощником даже почерк на нескольких листах сверили – однако нет, роспись действительно принадлежала Сорокиной, и здесь всё сходилось! Значит, «потерялась» осужденная Сорокина не за территорией зоны, а непосредственно на ней. Но где же она могла быть?

Проверка длилась уже почти час, холод потихонечку начал делать своё дело. Среди стоящих на улице женщин  прокатился ропот с просьбами отпустить их в корпуса. Но зам.начальника колонии Колесов приказал всем оставаться на своих местах, потому что понимал: стоит только нарушить отработанный до автоматизма порядок – поиск станет  ещё более сложным.
Пошёл второй час, а у работников колонии кругом пошли головы.  Снова принялись проверять документы. Обошли и обыскали всё:  хоздвор, дом матери и ребёнка, здание школы, мастерские и цеха рабочей зоны. Даже в мед.изоляторе, где находились больные женщины, проверили чуть ли не каждый метр. В  тумбочки  - и в те заглянули, как это нелепо ни казалось. Всё впустую!
Ольга предположила, что Соколова могла укрыться в клубе, где на сцену свисали длинные отрезы ткани, представляющие собой кулисы, однако и проверка клуба ничего не дала. Оперативники сбились с ног. А тут ещё с рабочей зоны надо было выпускать машину с готовой продукцией – подшитыми комплектами постельного белья. Обычно «ГАЗель» с синим тентом выпускал кто-то из работников оперчасти, но в этот вечер сделать это было некому. Поэтому машина продолжала стоять на территории зоны, периодически подавая сигналы. Однако ворота так и оставались закрытыми. Красный свет, запрещающий движение, не мигая, словно застыл над ними.  До  постельного ли  белья сейчас было, когда чуть ли не на глазах в исправительно-трудовой колонии исчезла осужденная!
 
Пока остальные женщины продолжали мёрзнуть, притопывая от холода ногами, а начальники отрядов, не сговариваясь, перестали отвечать на их выкрики, Колесов распорядился проверить крытый кузов машины, которая вот-вот должна была выехать из исправительного учреждения. Оперативники внимательно осмотрели содержимое кузова, но там, кроме аккуратно сложенных штабелей пододеяльников и простыней, ничего не обнаружилось. Водитель -  молодой вольнонаёмный парень, который недавно женился, потихонечку ругался про себя, понимая, что молодая жена увидит его дома теперь не раньше двенадцати ночи. Колесов про себя ругался тоже, потому что такой загвоздки у него, полковника внутренней службы, за пятнадцать лет работы в женской зоне ещё не случалось. Он уже хотел включить водителю зелёный свет, как вдруг его словно что-то осенило.
- А ну, давай сюда собак! Быстро! – приказал он дежурному оперуполномоченному, и тот моментально сорвался с места, взяв курс на хоз.двор. Три овчарки, с которыми он вернулся, запыхавшись от бега, со всех сторон обнюхали машину и   стали переминаться на месте, не издавая лая, что указывало на то, что ничего подозрительного они не находят. «Мистика какая-то», - подумал Колесов и уже второй раз хотел нажать на кнопку, чтобы включить зелёный свет, как вдруг увидел, что к нему со всех ног бежит  Майорова.
- Александр Степанович! Гражданин начальник! – издали кричала она, махая на бегу чем-то непонятным, - стойте!
- Чего ещё? – недовольно буркнул Колесов, увидев у приближающейся   осужденной какие-то тряпичные лоскутки то ли синего, то ли серого цвета.
Но Майорова, тяжело дыша, казалось, даже не обратила внимания на злое лицо Колесова и его грубый тон. Она протянула ему лоскутки, и Колесов с удивлением увидел, что это были совсем не лоскутки, а варежки, причём дырявые.
- Да ты что, Майорова, шутки, что ли, шутить вздумала? – заорал  со злости полковник, - варежки с дырами мне притащить решила? Чтобы руки у меня, что ли, не замёрзли? Сейчас как отправишься за свою дурость в ШИЗО, - продолжал кричать он во весь голос, - будешь мозгами думать, прежде чем мне какие-то грязные драные варежки носить!
И он в третий раз потянулся к кнопке, чтобы включить производственной машине зелёный свет. Но как раз в этот момент Майорова подбежала к нему и всей своей тяжестью повисла у него на руке, невзирая на то, что за такие неуставные отношения   она действительно могла оказаться в штрафном изоляторе. Водитель же, наблюдавший за этой картиной,  с тоской понял, что заводить мотор ему по всей вероятности придётся ещё не скоро.
- Это… это варежки Соколовой, - едва переводя дух, промолвила осужденная Майорова, дайте их собакам понюхать, может они по запаху что-то  сумеют определить.
Колесов, до которого уже явственно долетал шум от корпусов и выкрики окончательно замерзших женщин, не переставая про себя ругаться, сунул варежки под нос сначала одной, затем двум другим овчаркам.  И вдруг, к его несказанному удивлению, одна из собак грозно зарычала, и, приподнявшись на задние лапы, стала всем видом проситься залезть обратно в кузов.
- Да что же это за день сегодня такой! - недовольно начал Колесов…  Меж тем овчарка на согнутых лапах стала пробираться к самому дальнему углу покрытого тентом кузова, который был ближе всех к кабине, и оттуда залаяла уже так, что окружающие машину поняли: она что-то почуяла! При этом она то начинала принюхиваться, то принималась скрести когтями по пакетам с бельём. Колесов приказал вылезти водителю из машины и вместе с ним, и  ещё с дежурным оперуполномоченным, а так же с Мухоркиным, который оказался рядом, стал выкидывать из кузова прямо на затоптанный снег сложенное в штабеля и аккуратно запакованное в полиэтиленовые пакеты бельё. И вот когда они добрались почти до самого дальнего угла, то там, под широкой резиновой подкладкой, они обнаружили ту, из-за которой вся колония уж добрых полтора часа изводилась на морозе.
Сорокину, которая задумала выехать из колонии, спрятавшись в кузове за упаковками с простроченным бельём,  била крупная дрожь. Ей казалось, что она всё  спланировала с математической точностью: и сгустившиеся сумерки, когда она незаметно проникла под тент и спряталась у задней стенки, и место, где можно было надёжно укрыться, и то, что машина покинет территорию учреждения до того, как начнётся проверка. Однако где-то в её расчетах произошел сбой, и вот теперь, трясущаяся и отворачивающая голову, она стояла около той самой машины, которая едва не подарила ей путь на нелегальную свободу. Мухоркин, забыв все приличия и уставные правила, ругался так, что обычным ушам этих выражений было бы лучше не слышать.  Впрочем, в выражениях не стеснялись ни Колесов, ни водитель, ни Майорова!  Волю языкам, которые так долго молчали, дали все. Казалось, что даже собаки – и те понимали, что настал момент выместить злобу, поэтому они лаяли, захлёбываясь, хотя две из них уже были привязаны к железным воротам, а ту, которая нашла хотевшую совершить побег Сорокину, с трудом удерживал помощник Мухоркина.

Тот час же был дан приказ разойтись в спальные корпуса, и поток из синих и чёрных  телогреек с радостными возгласами хлынул с улицы в теплые помещения. Сорокину незамедлительно отправили в ШИЗО, хотя всем уже и так было понятно, что нахождение в штрафном изоляторе перетечёт в пребывание в помещении камерного типа, причём надолго. Уж слишком тяжким было нарушение, совершённое осужденной самого лучшего отряда в колонии! Фотографии осужденных, склонных к побегу, висели сразу над входом в помещение дежурного помощника начальника колонии.  Не было никаких сомнений, что теперь к этим фотографиям добавится ещё одна. Остальным осужденным женщинам из  отряда Евтеевой после такого проступка Сорокиной путь на завод теперь, скорее всего, тоже закроют. Впрочем, сейчас об этом думать не хотелось. Просто не до того было…
Водитель наконец-то увидел, как перед его машиной загорелся зелёный свет и выехал за пределы колонии, а Колесов и Мухоркин со своим заместителем уединились в одном из кабинетов оперчасти, где достали припрятанный на всякий случай коньяк, а ещё колбасу, сыр и сало. На столе оказался даже небольшой лимончик! Впрочем, это было ещё не всё. Через двадцать минут  в помещение дежурного помощника начальника колонии была вызвана осужденная Майорова, которая к тому времени уже раз десять успела пересказать другим женщинам историю поимки Сорокиной. Когда изрядно уставшая Майорова явилась к дежурному помощнику,  тот со словами «Это велел тебе передать Колесов» вручил  ей какой-то пакет.
Открыв его прямо на месте, Майорова обнаружила несколько