и поцеловала в губы. Поцеловала легко дружески. Затем отстранилась от мены, не разжимая рук, посмотрела внимательно мне в глаза, и вновь прижалась к моим губам. Но уже с настоящим поцелуем, которым целуются неравнодушные друг к другу мужчина и женщина перед сексом.
Не ответить на ее поцелуй я уже не мог. Да и не хотел. И я остался у нее до позднего вечера. И я понял, что все, что произошло между нами, не было случайностью. И эта моя помощь в оформлении газеты должна была стать прелюдией последующего секса. Так оно и случилось. И не могло случиться по другому. В отношениях между мужчиной и женщиной мужчина всегда делает то, что хочет женщина. А она захотела углубления наших отношений. Она-то захотела. Но ей двадцать с небольшим, а мне под шестьдесят. И у меня жена и двое детей. Мнда-а-а!
Интимные наши отношения продолжались месяца три. И за это время мы выпустили целых шесть номеров газеты нашего Лито. Мы с Юлией делали у нее дома сигнальный образец на двух отдельных листах, переносили его на диск. А уже с диска она у себя на работе печатала контрольный образец газеты на двух развернутых листах. С этого контрольного образца с помощью сыне мэра печатали на городской печатной фабрике сто экземпляров газеты, которые распространялись в местных городских книжных и почтовых киосках. Газета шла нарасхват.
А я все больше и больше увлекался Юлией. Я уже смотреть на нее не мог равнодушно – меня сразу же бросало в жар. А она со всеми коллегами по Лито и со мной внешне держалась свободно, легко и непринужденно. А в часы наших уединений она превращалась в настоящую сексуальную фурию, страстную, ненасытную и буквально исходящую сексуальными желаниями и доводящую меня за несколько часов наших объятий до полного физического и психологического истощения.
И я не знаю, чем бы все закончилось, если бы в наши интимные отношения не вмешалась сама ее поэзия. Я как раз закончил повесть про современную деловую женщину под названием «Очаровательная Юлия», в которой использовал с десяток ее стихов, чуточку изменив их для вписывания в смысловой контекст повести. В конце этой повести в постскриптуме я написал, что в повести использованы стихи Подмосковной поэтессы Юлии Ч. в авторской редакции. Повесть я сбросил в интернет на сайт «Библиотека Мошкова»
Юлии я сказал об этом на нашей встрече в Лито. Вечером она позвонила мне. Она была в такой истерике, что даже говорила с трудом. И поначалу я никак не мог понять, о чем она мне кричит. Потому что она на самом деле, не говорила, а буквально кричала мне:
-- Зачем ты это сделал?! Зачем?! Я так верила тебе! Я доверяла тебе! Я думала, что ты понимаешь меня! А ты?! А ты?! Ты в душу мне плюнул! Немедленно убери стихи из повести! Это не мои стихи! Это дешевая подделка! Слышишь, убери! Я не хочу, чтобы люди связывали эти стихи с моим именем! Или ты их убираешь из повести, или я знать тебя не хочу!
Всерьез ее слова я не воспринял. И стихи из повести не убрал. Повесть в общем-то получилась неплохая. И получилась неплохой именно из-за ее стихов. Ну, подумаешь, стихи ее кое где я подправил! Ну и что?!
Несколько раз потом я пытался ей позвонить. Но телефон ее не отвечал на мои звонки. В Лито она не пришла. А потом жизнь моя резко изменилась и мне стало совсем не до наших с ней личных и литературных проблем.
На работе мне предложили поехать на год Главным сварщиком в Иран на атомную станцию в Бушере, в строительстве которой принимало участие наше управление «Атоммаша». Семья моя дала мне добро на эту поездку и через неделю я улетел в Иран. Вернулся я домой не скоро, лишь через год с небольшим. Естественно, что о Юлии за время своего отсутствия я ничего не знал. Но забыть ее не забыл. Не мог забыть.
Сколько было их, случайных встреч....
Догорал огонь в молчанье свеч.
А потом в окно стучалась грусть,
Все осталось позади - и пусть.
Только буду вспоминать я вдруг
Шепот мне твоих знакомых губ,
Взгляд до боли мне знакомых глаз.
Было все, как только в первый раз.
А потом остался холод дней,
Тихо скрипнет вдруг входная дверь,
Подкрадется черной тенью ночь
И прогонит боль иллюзий прочь
Сколько было их забытых встреч...
Догорал огонь в молчание свеч.
Подойдя к окну, спугну я грусть.
Все осталось позади - и пусть.
И порой мне приходила в голову простая до ужаса мысль о том, что мой отлет в Иран был организован свыше, потому что оказалась для меня по настоящему спасительным. Потому что он избавила меня от больших пребольших неприятностей в жизни. Но об этом я узнал позже.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Через несколько дней после моего возвращения домой, я сел за свой компьютер. Сел просто так, без всякой задней мысли. Глянул свою почту. И среди множества сообщений я увидел вдруг одно, от которого у меня екнуло сердце. Это было стихотворение со странным названием «Неродившемуся». Вот оно.
Представляла рученьки,
Ворошила сны –
Маленький, измучилась,
Крест в открест – уйми…
Облака буравила
Взглядом - пополам,
С голубем отправила
Поцелуй к ногам.
Мне тебе вечернюю
Песнь не запевать,
Поутру поспелую
Ягоду не рвать
За себя не выстрадав.
За тебя – в поклон –
Я черешню сладкую
Набрала в подол.
Подписи не было. Но я понял сразу, что это Юля. Но почему заголовок такой странный? Я посмотрел на число прихода письма от нее. Это было примерно через неделю после моего отъезда в Иран. Значит, она не знала, что меня в городе уже нет. Тогда зачем в письме одно лишь стихотворение, да еще без подписи? И тут меня словно током прошибло! Господи, какой же я идиот! Ведь мы с ней сексом занимались всегда без презерватива. Не до него было всегда. Страсть гнала вперед, не позволяла остановиться и подумать.
Ну, ладно она, молодая, глупая. но я-то, старый дурак, мог бы и не гнать и подумать о последствиях! Мог бы, но не подумал. А она, видать, забеременела. И после нашей размолвки она таким образом мне сообщала мне о своей беременности. А я был уже за тридевять земель! И ни в чем ей помочь уже не мог. И что же с ребенком? Судя по названию стихотворения, она сделала аборт. Или, может, нет? Надо позвонить. Скорее надо позвонить.
Я начал искать свою старую записную книжку с телефонами. Но не нашел. Фирму, где она работала, я не знал. Тогда я сунулся в свое Литобъединение, но она там не была уже давно. И никто про нее ничего не знал. А без нее мне в Лито вдруг стало пусто и совсем, совсем неинтересно. И я перестал туда ходить. Я смирился с потерей Юлии. Вынужден был смириться. Ведь ничего другого мне не оставалось. Судьба нас развела намертво.
Но потом, через несколько лет я как-то в выходной занялся сортировкой своих старых бумаг, чтобы освободить места в своем книжном шкафу и наткнулся на папку с ее стихами.
Я сел за стол и начал перебирать листы бумаги с ее стихами. И на одном листе увидел ее телефоны, написанные мне когда-то ее рукой. Там был и ее мобильный и ее домашний. Ну, про мобильный можно уже и забыть. Давно это было. А вот домашний мог и сохраниться. Если адрес они не поменяли.
Я набрал номер телефона и услышал женский голос:
-- Ало, у телефона Мария Николаевна.
Это была ее мать. Мы знали друг друга. И я сказал:
-- Здравствуйте. Мария Николаевна. Это Виталий Владимирович. Я хотел узнать про Юлию.
Ответом мне была пауза. Потом ее разом изменившийся голос с трудом произнес:
-- Вы что, Виталий, действительно ничего не знаете?
-- Ничего не знаю. А что я должен знать?
-- Она погибла в автомобильной катастрофе. Давно уже. Четыре года назад. Я еще удивлялась, почему вас на похоронах не было.
И здесь у меня непроизвольно вырвалось:
-- А ребенок?
-- Ваш ребенок? Так она же аборт сделала. Она хотела его оставить, но вы как-то не так себя тогда повели. Она очень переживала, но потом решилась на аборт.
Я медленно опустился на стул. Мне стало не по себе. Трубка немного помолчала, потом в ней раздался голос Марии Николаевны:
-- У меня к вам, Виталий Владимирович, очень большая просьба – не звоните сюда больше.
Естественно, что я больше туда не звонил. Но чувство некой вселенской моей вины перед Юлией и перед всеми женщинами мира, у меня не проходило. И тогда я решил написать повесть про нее, такую яркую и такую красивую девушку и про ее удивительные стихи. Не знаю, как она у меня получилась, эта повесть, но я ее написал. И в этой повести главное, не ее сюжет, а стихи ее главной героини, Юлии Ч.
Сомненье глаз, неверность рук,
Какой-то странный холод губ,
Движеньем вечность разделяли,
И веселились и страдали.
И за тобою наугад
Могла идти я без конца.
Твой след в метели различая,
Боясь, что вдруг, в пути конца,
Твое дыханье, хрип прервется,
И жизнь стрелою вдруг сорвется,
Вольет дыханье в чью-то плоть,
Вольет твою не то – любовь,
Не – то твое сомненье,
Но нет, пока еще в ночи
Твой след мне виден, пусть нечетко,
Еще я слышу, слабо, но
Еще живет твой голос, нотка,
Пол звука, крик…
Вот – вот молчание прервется.
И с музыкой твой стих сольется,
И песней скажет мне о том,
Что ты дошел.
Тяжелый вздох…
Как беспощадно ожиданье.
Вернув сомненье глаз,
Смятеньем вечность разделяет.
Но за тобою наугад
Я не могла идти…
Твой след метели заметали.
КОНЕЦ
