неприязненными взглядами. Как одноклассники, так и учителя.
Парни стали к ней липнуть. И она, к их удивлению, теперь не отталкивала их. Она разрешала им к ней приблизится и даже уединится. А уединившись с каким-нибудь парнем в тихом школьном закутке, позволяла ему с собой делать все, что он не захочет, заводя его и себя чуть ли не до исступления, до потери сознания. Но до главного, до секса, дела не доводила никогда, ухитряясь во время остановится, оставив парня до состояния полной прострации. Она словно бы играла и забавлялась с парнями, наслаждаясь своей властью над ними. Почему? Наверное, потому, что были у нее на то причины.
И они, эти парни, как бы понимали интуитивно, что они не для нее, не для Юлии, что им просто разрешили на мгновение прикоснуться к этому чуду природного обаяния, обаяния Женщиной в лице их одноклассницы Юлии, ставшей для них настоящей Богиней, и плохо о ней не говорили. Наоборот, они смотрели на нее покорными и преданными глазами, готовыми пойти на все, лишь бы она снова позволила им приблизиться к ней и уединиться с ней.
А она затем дома или на уроках писала стихи:
Довела тебя до заката,
Уже руки не чувствуют рук.
Вороженный на кровь,
Заклятый на плоть мою и на дух.
Моим запахом и пеплом
Пропитался, моим.
Да пороги держат крепко,
И расчетливый глаз луны
На безликих тех с интересом,
Испытующе на меня не гляди
Я дружила с ветром
И подруга моя – колея.
Что б теперь прокутить бездорожьям,
Четырем сторонам отдать –
Я клинки заводила в ножны,
Когда разум велел карать.
Я взбешенная прячу силу.
Я равняюсь на малый спрос.
Чтоб лучами тебя не сушило
Восходящего взгляд – не прост.
Но с рассветом, пропащем жадно,
Я глотаю остудный лед.
Онемевшие пальцы разжавши
У нетронутой вязи болот
Выжидаешь, отрезок вымерял –
Можешь помыслом задушить,
По спине моим хлещешь именем
Я бездействую навзрыд
Надо сказать, что десятый класс для стал для нее особенным во всех отношениях. И дело было не только в том, что окружающие как-то сразу и вдруг заметили в ней красивую девушку с буквально брызжущей из нее женственностью и сексуальностью. Причем сексуальностью яркой и притягивающей. Дело было еще и во много другом. В чем? А кто его знает?! Но она познал в эти каникулы себя, как женщину, познала через первого в своей жизни мужчину и поняла, для чего женщине нужен мужчина, и чем он сможет стать для женщины. Может стать. Но может и не стать!
Раскроила платье, цвета неба звездного,
И прошу на паперти взгляда увлеченного.
Соткала да выткала, ракровила рученьки.
А теперь не выпрошу – выплачу!
Запустила в волосы руки горем стиснуты,
Я тебя не вымолю – вылюблю.
Грустью лошадиную заражу и вылечу.
Анной, перед казнью обернусь – выживу.
Онемев к заутреней, что под страхом топчется,
Я тебе не выкажу, не ударю обухом,
Задохнусь от запаха, прикоснусь дыханием,
Тылом к тылу руки сцепит поминание.
Но она действительно в эти каникулы раскроила себе платье цвета неба звездного. Она увидела, познала парня, мужчину совершенно с незнаемой и не познанной ею прежде стороны Она стала женщиной.
В молдавском селе, как и в любом другом селе России, по вечерам бывали танцы. Либо в сельском ДК, новом, очень большом и красивом, либо в своем парке на открытой танцплощадке на высоком берегу Дуная под местный национальный оркестр. Народу собиралось много. И молодежь, и взрослые сельчане, и приезжие отдыхающие. Юля стала ходить на эти танцы вместе со своим двоюродными братьями и сестрами. И Юля там всегда танцевала. И оказалось, что она от природы очень музыкальна, гибка и пластична. Она легко схватывала особенности местных народных танцев и очень ярко их воспроизводила движениями своего юного, гибкого и прекрасного тела.
Сначала она танцевала одна. Для себя. Потом к ней стали присоединяться местные парни. Но они все явно проигрывали на ее уровне. А потом ближе к августу появился парень, не местный, приезжий, студент из Ленинграда, с которым у ее получалось танцевать очень даже неплохо. Если не сказать, что хорошо! Сначала он долго смотрел на нее, потом подошел к ней и включился в ее танец. Они танцевали вместе весь вечер, а потом он пошел ее провожать. А здесь начал накрапывать дождик и они спрятались на большом бревенчатом сеновале.
Это было самое счастливое ее лето. Все в нем было для нее впервые. Она впервые почувствовала себя объектом нескрываемого внимания парней и мужчин, и не могла не признать себе , что ей приятно быть в центре их внимания. Она впервые поцеловалась с понравившимся ей парнем и узнала, что это такое - настоящий поцелуй с парнем, одно лишь прикосновение которого ее заводило чуть ли не до головокружения.
Она впервые по настоящему обнималась с парнем и ласкала его своими ладонями. И он ласкал ее своими руками, своими губами, своими ладонными, ласкал ее по всему телу и даже в самых интимных и запретных его частях, ласкал и раздевал ее, и ей нравилось, что он ее раздевает и ласкает ее по всему обнаженному уже телу и сама раздевала его и сама прижималась своим обнаженным телом к его обнаженному телу.
Вот так она и стала женщиной душной звездной летней ночью в громадном молдавском селе с чудным названием Любомид на сеновале своих родственников по матери, заполненном непонятными звуками, шорохами, звоном цикад и дурманящим голову, душу и сердце букетом ароматнейших запахов подсыхающих в ночи южных трав и южных фруктов.
И эти сладостные ночи у них продолжались почти целый месяц, до конца августа, до отъезда Юлии. Ни одной ночи они не пропустили и все наслаждались и наслаждались друг другом. И никак не могли насладиться. Парень был опытный в любовных делах и делал все осторожно и аккуратно, чтобы Юля не забеременела. Ведь ей еще не было даже шестнадцати. И эти летние ночи оказались для нее без печальных в подобных ситуациях для молоденьких девчат последствий. Эти летние ночи стали для нее настоящим кусочком яркого и всепоглощающего женского счастья. Губы ее почернели от бесчисленных поцелуев, громадные глаза провалились и буквально светились нескрываемой радостью жизни.
Ка-са-ние - вот рай!
Вот - вольтова дуга!
Несу в своих руках любовь,
Ни краешка,ни дна,
Ты не забудешь не одно,
Ты вздрогнешь,так и знай,
Целебно-нежное мое
Прикосновенье - рай.
Тебе даю, а ты бери,
Смотри, не расплескай..
Рука одна тебя хранит-
Молящая рука.
Другая -к сердцу ближе всех,
Вторую жизнь вотрет.
Смотри, чтоб не задел ее
Неверности топор.
При-кос-но-ве-ние руки-
Вот зеркало души!
В своих руках несу любви
Слов тысячи на три.
Но расстались они легко. Без каких-либо взаимных клятв или взаимных обещаний на будущее. И даже без слез. Словно понимали, что расстаются навсегда. Да и не было у них никакого будущее. И не могло быть. Было лишь чудо всепоглощающего взаимного влечения молодого парня и молоденькой, зеленой и неопытной еще в любовных делах девушки, перешедшего в нестерпимую взаимную страсть на летнем сеновале в чудесном молдавском селе с певучим названием Любомид.
И они ушли друг от друга, даже и не попрощавшись
Я уйду без слез и упреков,
Только выдохнет старая дверь,
Распахнется вдогонку окошко-
Но ни взгляда в него- ты не смей!
Я уйду без сомнений и страха,
Монотонно отбив мостовой-
Ты!-мое сероглазое счастье,
Я - невыспавшийся твой покой.
Я уйду без надежд и отчаянья.
На исходе болезненной мглы-
Мы встречаем рассвет в молчанье,
Порознь , одни !
Я уйду без слез и упреков,-
Вспоминать меня - иль помин,
По моей руке одинокой,
С горсткой терпких ягод рябин.
Он проводил ее до Кишинева. Билет у нее был Москва – Кишинев и обратно Они ехали на автобусе, сидя рядом и плотно прижавшись друг к другу. Они молчали. Потому что все, что надо им был сказать, они уже сказали друг другу этими сумасшедшими Молдавскими ночами на сеновале. И больше им говорить было не о чем.
А в Кишиневе он посадил ее в вагон, дождался звонка отправления и долго бежал по платформе, махая рукой. Она стояла у окна купэ, смотрела на него, бежавшего за поездом, а в голове ее рождался стих:
Все дальше от тебя, все дальше.
Еще недалеко.
А искоса взглянув в окно-
Твое лицо в моих глазах.
В моих степях – твой голос.
Хрип немощи.
И рук беспомощны развод,
Не внемлющий.
Тоска – глубокий омут строк,
Строф, судорог и – крик!
Горит прикушенный язык-
Разрыв!
Все дальше от тебя, туда…
И где же в этом толк?
Раз искоса взглянув в окно,
Опять твое лицо.
Когда поезд набрал ход и платформа вокзала осталась далеко позади , она села на сидение, закрыла лицо ладонями и заплакала. Все! Она простилась с целым периодом своей жизни. Таким прекрасным. Но навсегда ли?
Конец первой части
