Лайза Мюллер. Моне отказывается от операции

Простите, доктор, вы сказали, что вокруг
парижских фонарей не возникает гало,
и всё, что вижу я, лишь аберрация,
недуг от старости. Но говорю вам:
я жизнь потратил, чтобы научиться
за газовыми фонарями видеть ангелов,
чтобы смягчить, размыть и уничтожить
края, столь важные для вас, узнать,
что линия, которую я называл горизонтом,
не существует, а вода и небо,
столь разные, вообще одно и то же.
Лет пятьдесят назад я видел, что
собор в Руане весь построен
из параллельных солнечных столбов,
а вы теперь хотите мне вернуть
ошибки юности: застывшие
понятия о верхе и о низе,
иллюзию трёхмерного пространства,
глицинию отдельно от моста,
вид на который прикрывает.
Как убедить вас, доктор,
что здания Парламента
в ночи обычно тают и становятся
текучим сновидением Темзы?
Я не вернусь в унылую вселенную
с чужими, незнакомыми предметами,
как будто острова — не потерявшиеся дети
огромного материка. Весь мир текуч,
свет переходит в то, чего касается,
становится водой, кувшинкой на воде,
и над водой, и под водой,
становится лиловой розовой и жёлтой
и белой и лазурной лампой,
и маленькие кулачки так быстро
передают друг другу свет,
что я поймать его могу лишь длинными
струящимися волосками кисточки.
Я нарисую скорость света!
Материально-вертикальные тела,
соединяясь с воздухом, горят
и возвышают кожу, кости и одежду
до газа. Доктор, вот бы вы
могли увидеть, как небо обнимает землю,
и сердце расширяется безмерно
и наполняет этот мир,
всю бесконечность голубого пара.

2025 (перевод)

Послесловие:

Lisel Mueller. Monet Refuses the Operation

Doctor, you say there are no haloes
around the streetlights in Paris
and what I see is an aberration
caused by old age, an affliction.
I tell you it has taken me all my life
to arrive at the vision of gas lamps as angels,
to soften and blur and finally banish
the edges you regret I don’t see,
to learn that the line I called the horizon
does not exist and sky and water,
so long apart, are the same state of being.
Fifty-four years before I could see
Rouen cathedral is built
of parallel shafts of sun,
and now you want to restore
my youthful errors: fixed
notions of top and bottom,
the illusion of three-dimensional space,
wisteria separate
from the bridge it covers.
What can I say to convince you
the Houses of Parliament dissolve
night after night to become
the fluid dream of the Thames?
I will not return to a universe
of objects that don’t know each other,
as if islands were not the lost children
of one great continent. The world
is flux, and light becomes what it touches,
becomes water, lilies on water,
above and below water,
becomes lilac and mauve and yellow
and white and cerulean lamps,
small fists passing sunlight
so quickly to one another
that it would take long, streaming hair
inside my brush to catch it.
To paint the speed of light!
Our weighted shapes, these verticals,
burn to mix with air
and change our bones, skin, clothes
to gases. Doctor,
if only you could see
how heaven pulls earth into its arms
and how infinitely the heart expands
to claim this world, blue vapor without end.