… В воспоминаниях мы дома, А в настоящем — мы рабы Неза́пной бури, перелома Желаний, случаев, судьбы.
Одна в убежище безбурном Нам память мир свой бережёт, Пока детей своих с Сатурном Сама в безумье не пожрёт. … Когда ж придётся нам, прохожим, Доспехи жизни сбросить с плеч, И посох странника отложим, И ратоборца тяжкий меч, —
Пусть наша память, светлой тенью Мерцая на́ небе живых, Не будет чуждой поколенью Грядущих путников земных.
(Пётр Вяземский. Родительский дом)
Плач солдатки
Уехал наш батька сражаться на битву с нещадным врагом карателем дискриминаций — порушить растленный содо́м. Сказал: "Обернусь я с победой, ты жди храбреца — не забудь!" Потом, поскорей отобедав, потискал мне ласково грудь… И, взяв вещмешок с провиантом, ушёл наш солдат за порог — не мог пребывать толерантным, супруг мой иначе не мог! Я стала штудировать прессу по сводкам с военных полей про кризис "больших" интересов и тренды в среде отраслей, – кто мирную гладь баламу́тит устроив из родины сцену; как пунктом прописаны люди в подробном инвойсе расценок. Смотрю репортажи до жути, бросаясь ругательством: бл@ть! В прострации бедные люди, но кто-то их должен спасать. В наплывах цунами житейской, рождённой на лжи и изве́те по милости чьей-то третейской, страдают несчастные дети… Я честь ратоборца восславлю, он жизнью там платит за всех! "Люблю" SMS-ку отправлю, что взял на себя чей-то грех, – попла́чу немножко в подушку и двинусь в детсад — я же мать. Там дочке приглажу макушку, – нам силы нужны, чтобы ждать.
Послесловие:
Мадлен Хайдарова— Безнадёжным – надежда!
Полина Барскова. Новая Илиада
Сюзи Зонтаг пишет о войне.
Хорошо бы, собственно, и мне
Севастопольский зачать рассказ
и, как Зощенко, ипритный выпить газ.
Не могу. Хотела б — не могу.
Вот Вермеер — всё одну серьгу
сотни лет пытался рисовать.
Так и я, себя адресовать
обществу не в состояньи. Мне
хорошо, где дырочка в стене,
где носок потерянный в углу
как магнит притягивает мглу. Дерптский жемчуг — жёлтая серьга.
Жёлтые российские снега.
Дедушка Чудинов Алексей
похоронен, видимо во всей
нереальности, так Гегель говорил.
Смерти нет — так Гегель говорил.
Лишь ленивый так не говорил.
Я не знаю... Дар ли мой убог
или же морально я — грибок
под ногтём народа моего,
только я не знаю ничего.
Я не знаю, почему Конь Блед
словно Конь Мюнхаузена пьёт
эту жидкость красную. Она
вытекает из него, чёрна́,
льётся-льётся в угол, где носок,
где седой твой бьётся волосок. На твоей красивой голове мой Патрокл, скажи, что делать мне в этом разукрашенном шатре на безукоризненном холме?
Мой Патрокл, известный мой солдат, пыльный мой, проглоданный копьём! Я не знаю. Звёздочки глядят, как с тобой мы без тебя живём.
Мальчишу́, конечно же, привет. Только нам-то с этого чего? Смерти нет. Возможно, что и нет. Ничего нет больше, ничего. (2003 год)
