Я себе напоминаю арманьяк:
как коньяк, меня водой не разбавляют.
Мою крепость, как и то, что я - маньяк,
только ты и знаешь. Но не избавляет
это знание тебя ни от чего,
хотя, может, что-то добавляет?
Не печаль высокое чело,
ты же помнишь то, что забывают
абсолютно все, кроме тебя
и меня, и нас с тобою вместе,
как слоны довольные, трубя,
мы вдыхаем радостные вести
об освободившихся часах,
тех, которых явно нам не хватит,
как не хватит места на кровати,
как не хватит гирек на весах
тех, что измеряют нашу страсть
с разумом в соседней с нею чаше.
Ни одна не может вниз упасть,
как не могут перевесить наши
души, ни твоя и ни моя,
соразмерны, равные по весу,
ты влечёшь меня, к себе маня,
превращая рыцаря – в повесу,
мудрую и любящую мать –
в дерзкую, смешливую девчонку.
Лишь теперь я начал понимать,
отчего всю жизнь бежал вдогонку
за тобой, ища тебя в других,
вглядываясь с тающей надеждой
в лица, души, но я видел в них
лишь тебя. Такую же, как прежде:
тянущую в рот малину с ветки,
ищущую материнской ласки...
Я всю жизнь мечтал из будней клетки
выпустить тебя навстречу сказке
той, в которой будешь ты по праву
королевой. Может быть, принцессой.
Что придется более по нраву,
думаю, поймешь уже в процессе.
Или кроличья нора заманит,
ты же любопытнее Алисы,
мышка Соня чай тебе протянет
с ароматом кофе и мелиссы.
Мир моих безумных сновидений
я передаю довольно точно,
череда волшебных превращений
ждет тебя за скважиной замочной.
Я котом Чеширским улыбаюсь,
глядя, как растешь и как мельчаешь,
каждый день с утра в тебя влюбляюсь,
ну а к ночи... Впрочем, ты же знаешь,
ты сама все чаще замечаешь:
обо мне все шепчутся предметы,
и, куда бы ты не шла, встречаешь
связанные лишь со мной приметы.
Я в тебе. Все больше и все глубже.
Далеко Изольде и Тристану
до меня с тобой. Вскипают лужи,
если рядом я случайно встану.
Я горю. И внутреннего жара
моего ты чувствуешь волну,
это родственник того пожара,
у которого и ты в плену.
|
