- IV -
Священник не служил в тот день,
Когда казнь состоялась:
То ль сердцем очень приболел,
То ли лицо помялось,
Иль то, что выражает взгляд,
Нам знать не полагалось.
Нас до полудня взаперти
По камерам держали,
Потом тюремщики, звеня
Ключами, отпирали,
Из Адов персональных нас
По лестнице спускали.
Все выползли на Божий свет
С опаской, еле-еле:
Одни от страха белые,
А те — вдруг посерели,
И я не видел никогда,
Чтоб грустно так глядели.
Не видел я их взор пока,
Чтоб полнила тоска,
В голубизну дыры вверху
Размерами платка,
Что небом узники зовут,
Где вОльны облака.
Но были среди нас и те,
С поникшей головой,
Что знали, что достойны
Сменить его собой.
Ведь он, хотя и стал концом,
Но лишь души живой.
Они ж губили мёртвых вновь,
Свершая грех двойной,
Тянули их из савана,
Тревожили покой
И заставляли души их
Терпеть позор пустой.
Как обезьяна иль в костюме
Обезьяны шут,
По скользкому двору всяк шёл,
Зациклив свой маршрут;
Безмолвно все кружили,
Как всегда мы ходим тут.
Мы молча шли по кругу, но
Сквозь каждый ум пустой
Носилась память страшная
Как ветер грозовой,
И ужас нас преследовал,
Страх крался за спиной.
Пасли нас надзиратели
Как пастухи у стад,
Одетые с иголочки
В торжественный наряд,
И только известь на ногах
Их выдала обряд.
Ведь на том месте, где была,
Могилы уж не стало,
Лишь грязи полоса у стен
О ней напоминала,
И куча жгучей извести
То место покрывала.
Покров несчастный получил,
Что не у многих есть:
Зарыт во глубине тюрьмы
Раздет, отнята честь,
Лежит, закован в кандалы,
Огнём объятый весь!
Весь в негашёной извести,
И плоть — её еда,
Ей мясо есть его по дням
И кости в ночь глодать.
Кости и мясо — в свой черёд,
Но сердце жрать всегда.
Три долгих года здесь семян
Во грунт никто не кинет,
Три долгих года месту быть
Бесплодною пустыней,
И безупречно чистый взгляд
Бросать на небо синее.
Видать, они губительным
Сердце убийц считают,
Но нет! Добрее Бог к земле,
Чем эти люди знают:
Ещё краснее и белей
Там розы вырастают.
Из сердца будет белый куст!
И красный — где уста!
Что может смертный знать
О странности Христа?
Цветёт паломника клюка
У Папского креста.
Но никакого цвета розам
В тюрьме не расцвести:
Лишь щебень, галька и кремень —
Им не на чем расти,
Поскольку легче при цветах
Тоску перенести.
Поэтому не будет роз,
Каков их ни был цвет,
Там где лежит он у стены
И известью одет,
Чтобы никто внутри двора
Не знал Спасенья свет.
И лишь отвратная стена
Над ним будет шутить,
Ночами ведь не может дух
Закованный ходить,
Не упокоиться ему,
Земли не освятить.
Но всё ж он в мире, грешник тот,
Иль скоро обретёт,
Тот Ужас, днём так мучивший,
Уж больше не гнетёт,
Ведь света больше нет над ним,
Светило не встаёт.
Его повесили, как зверя
Охотники, загнав,
Ни реквиема на органе,
Ни службы не сыграв,
И плоть, разделанною тушей,
Поспешно закопав.
Холщёвые одежды сняли,
Дав мухам на разбор
Его придушенное горло,
Застывший ясный взор,
И завалили грунтом тело
Со смехом на весь двор.
Священник не молил над ним,
Колен не преклонял,
Не водрузил над ним креста,
Который Бог нам дал,
Хоть грешник был одним из тех,
Кого Христос спасал.
Всё к лучшему. Ведь он ушёл,
И позади черта.
Наполнит треснувший сосуд
Чужой слёзы вода,
Ведь лишь изгой скорбит над ним,
А он скорбит всегда.
|
