СЧАСТЬЕ

СЧАСТЬЕ
Пейсли Рекдал

Меня учили быть скромнее,
но тут я не могу смолчать: цветёт
мой сад, прекрасен он в роскошном
беспорядке, в нём жизнь так и прёт
из-под земли. Обидно вам,
когда сгибаюсь я над грядкой,
касаясь зеленеющих вершков,
иль желтые срываю сорняки -
живое, мёртвое -
движением руки?
Соседка с пальцами неловкими,
сосед, что без толку влюблён,
подходят к моему забору,
чтобы услышать пару горьких слов
привычных сожалений, недолго наблюдают,
как молча я тружусь, сердиться начинают
и прочь уходят. Неужто обижает их,
что не скорблю я с ними вместе, а тружусь,
так лихорадочно, усердно? Тружусь
как трудится пчела, движимая
одним инстинктом, но выгляжу любителем забав?
Могу стоять часами средь
нарциссов я, недвижно, как сустав.
Могу печаль я переждать. Могу я переждать
и ваше горе. Оно одно из многих дел
в саду. Сегодня вот
сорока прилетала и перепел гулял
и дятел по стволу стучал
в тени деревьев, заблудивший заяц
под барбарисом листьми шуршал. В чём
неподобство здесь? Должна я сад забросить
и забыть? И почему нельзя меня любить?
Для этого не нужно много времени и места.
Ну почему не наблюдать нам вместе,
как травы набирают сок и цвет,
как будто вспыхнула струя из керосина?
И если б не умела я ухаживать за садом,
то я не могла вашу боль понять,
меня б ни вы не волновали и ни сад.
Была бы я ещё одна пчела
и, подсознанием жива,
без всяких угрызений погружала б
пальцы в камни и не растила ничего.
Для эгоизма нет границ,
с его чредой обманутых надежд.
Хочу соседей пригласить в свой сад,
им показать, где нахожу я утешенье.
Здесь сострадание дано мне проявлять. Смотрите, как
дерутся воробьи вокруг зёрна.
Сад рядом, помогает им так выживать.
И каждый вечер ясным светом не забывает вновь пылать.

2012
From “Animal Eye”
Черновой перевод: 14 ноября 2016 года

HAPPINESS
Paisley Rekdal

I have been taught never to brag but now
I cannot help it: I keep
a beautiful garden, all abundance,
indiscriminate, pulling itself
from the stubborn earth: does it offend you
to watch me working in it,
touching my hands to the greening tips or
tearing the yellow stalks back, so wild
the living and the dead both
snap off in my hands?
The neighbor with his stuttering
fingers, the neighbor with his broken
love: each comes up my drive
to receive his pitying,
accustomed consolations, watches me
work in silence awhile, rises in anger,
walks back. Does it offend them to watch me
not mourning with them but working
fitfully, fruitlessly, working
the way the bees work, which is to say
by instinct alone, which looks like pleasure?
I can stand for hours among the sweet
narcissus, silent as a point of bone.
I can wait longer than sadness. I can wait longer
than your grief. It is such a small thing
to be proud of, a garden. Today
there were scrub jays, quail,
a woodpecker knocking at the white-
and-black shapes of trees, and someone’s lost rabbit
scratching under the barberry: is it
indiscriminate? Should it shrink back, wither,
and expurgate? Should I, too, not be loved?
It is only a little time, a little space.
Why not watch the grasses take up their colors in a rush
like a stream of kerosene being lit?
If I could not have made this garden beautiful
I wouldn’t understand your suffering,
nor care for each the same, inflamed way.
I would have to stay only like the bees,
beyond consciousness, beyond
self-reproach, fingers dug down hard
into stone, and growing nothing.
There is no end to ego,
with its museum of disappointments.
I want to take my neighbors into the garden
and show them: Here is consolation.
Here is your pity. Look how much seed it drops
around the sparrows as they fight.
It lives alongside their misery.
It glows each evening with a violent light.

Послесловие: