ЛОНГ-ЛИСТ КОНКУРСА «ДО НОВОГО ГОДА ОСТАЛОСЬ…»

отдыха. Кто-то из родителей артистов испёк огромный пирог с капустой. Съев по кусочку пирога, мы заснули, погасив свет, лёжа вповалку на кожаных диванах, стоящих вдоль стен кабинета. Меня разбудил голос Инны Борисовны, учительницы по пению. Я, с трудом, в свистящих, прерывающихся звуках её голоса, смог понять сказанное: "Борис, мальчик, сбегай в аптеку. Ты единственный из ребят, кто не загримирован. Купи мне сигарет." 
"В аптеке, сигарет?", — удивлённо спросил я. "Да. Сигареты называются "Астматин". Вот тебе рецепт. Беги скорее, я не могу дышать совсем! "
Искать своё пальто в темноте, не было времени. Я бежал по морозному проспекту, в белой рубашке и пионерском галстуке, чувствуя себя настоящим Тимуром. Я спасал человека!
Женщина, аптекарь, взглянув на меня, испуганно воскликнула: "Мальчик, а что у тебя с рукой? У тебя же кровь на рукаве." И тут только я заметил, что весь мой правый рукав был вымазан красным гримом. Наверное, когда я спал стер его рукавом рубашки со щеки.
Бегу обратно не замечая холода. В голове слова песни: "Голова обвязана, КРОВЬ НА РУКАВЕ, след кровавый стелется по сырой траве.
Когда я вернулся, в кабинете директора уже горел свет. Инна Борисовна закурила, удушье отпустило её.
Я стоял рядом, в ожидании слов восторженной благодарности. Первой подошла ко мне с куском пирога в руке полногрудая пионервожатая Люська. Протягивая мне пирог, она сказала: "Ты Борис настоящий...", — она подбирала лучшее слово, для выражения своего восторга." Ты кошмаррррр! Твоя рубашка в красном гриме. Что же делать?"  На то, наверно, и существовали пионервожатые, чтобы в трудный момент принимать нужное решение: "Ты наденешь мою белую блузку."
Белая, Люськина блузка, точно подошла ко мне по размеру. Единственная неприятность, что из-за выточек она стояла на груди торчком. Люська предложила пристегнуть концы пионерского галстука булавками к выточкам на груди.
По задуманному драматургом сценарию, я должен был в начале спектакля сидеть в зале, среди зрителей. И, лишь когда Буратино-Лариска Лев произнесёт фразу: "Кто же нам поможет спасти снегурочку? " - я, устремившись по проходу между стульями с громким возгласом: "Яяяяяяяя!", - выбегаю на сцену, на что Чиполлино удивлённо спрашивает: "А кто же ты, юный пионер?"
На первых двух спектаклях малыши дружно скандировали под диктовку учителей: "Тимур!".
И всё было здорово, и спектакль шёл на ура!
Но вот, со взрослыми ребятами вышел небольшой казус...
Зал на вечерний спектакль заполнился старшеклассниками.
Спектакль начался. Но весь проход, по которому я должен был выбегать на сцену, был занят пацанами, которые стояли плотной стеной и на все мои слабые повякивания, что, мол, мне не видно, я получал обидные отговорки: "А пионерам уже надо на горшок и спать в это время".
Я слышу, как Лариска в четвёртый раз взывает уже жалостливо: " А кто же это нам поможет найти снегурочку?"
Надо было что-то предпринять. И тут, я как заору писклявым девичьим голосом: " Смотрите! Кто это здесь наделал лужу на полу?"
Стоящие впереди, чуть расступились, чтобы посмотреть на эту неприятность. Путь был свободен, и я бегу к рампе, и своим, натренированным на эту фразу голосом, кричу: "Я это!"
И что тут началось. Зал взорвался валом хохота.
Смеялись все. Смеялся сам директор школы, смеялись артисты. Я увидел, как Лариска, чтобы зрители не видели её смеха, закрыла ладошками лицо, тем самым начисто снеся свой длинный "буратиновский" нос. Учительница пения, давясь от смеха и удушья, пыталась прикурить свою сигарету, но спички гасли в её трясущихся от смеха руках. Это была какая-то общая истерия. Не смеялся только один человек, смущаясь от своей неожиданной, неловкой фразы. Это был я. Я стоял в углу перед сценой, так и не успев взбежать на неё. По сцене же, обливаясь слезами, то ли от смеха, то ли от того, что так глупо погибает его детище, метался, махая всеми своими руками на зрителей, драматург Ционский. Он пытался успокоить грохочущий смехом зал. И только появление на сцене директора школы смогло переломить ситуацию, и зал стал постепенно стихать и теперь, лишь только кое-где были слышны как икота. Буратино как-то восстановили утраченный нос, и спектакль можно было продолжать. Учительница пения проиграла первые аккорды музыки сопровождающие пьесу, и я, как дьяволёнок из табакерки, выскочил на сцену. Не увидев на месте Буратино, у которого опять отвалился нос, я не нашёл ничего лучшего, как произнести свой текст, обращаясь к Василию Ивановичу Чапаеву, которого играл наш учитель по физкультуре. Тот, бросив взгляд на моё восторженно - растерянное лицо, на торчащие из-под уголков галстука "девичьи груди", Василий Иванович, на глазах публики, с гомерическим хохотом, схватившись за живот, начинает складываться пополам, и при этом делает шаг в сторону кулисы, наступая на её край. Кулиса обрывается и за ней все увидели стоящего Карабаса со снегурочкой, мирно пившими лимонад из бутылок, ожидая своего выхода на сцену. Так что следующие мои слова уже к Барабасу. Представляете восторженное лицо пионера, громко кричащего: "Всегда готов! Помочь вам в поимке Снегурочки!"
Зал уже не смеялся, а ревел от смеха. Даже сам драматург Ционский произнёс сквозь смех, обращаясь ко мне: "Апофеоз! Борис, Вы великий актёр, лучшего спектакля я в жизни не видел"!

18. С Новым годом, дед Матвей! https://proza.ru/2018/01/07/899
Александр Сапшурик
    Начальник вошёл, громко хлопнув дверью. Старожилы отдела уже по звуку определили уровень внесенной им неприятности. Молодые сотрудники, вроде меня, пока не способные распознавать звуковую шкалу, оценили опасность условно - по цвету лысины шефа. Сегодня она была розовой. Впрочем, бывал и красный цвет...
- У нас беда, граничащая с проблемой, - выдохнул шеф.
  Видно, переволновался и перепутал очерёдность терминов.
      Я взглянул на старейшую сотрудницу, Розу Ивановну. Даже не подняла головы, хотя слышала и стук двери и нелепую фразу начальника. Это успокаивало. И всё же, наступал конец года и никому не хотелось остаться без премии. Десять пар глаз уставились на шефа, пытаясь угадать, что за информация под розовой кожей большого начальственного лба.
- Не пугай, Абрам Григорьевич, - наконец оторвалась от бумаг Роза Ивановна. - И так цены нервируют день и ночь.
- И правда, Роза, может зря волнуюсь, - вытирал тот платком потное, удлинённое лысиной лицо. - Просто неожиданно как-то.
- Да не тяни ты. Что случилось? - подтолкнула вопросом Роза, единственная, имеющая право на фамильярность с шефом. - Всё-таки, цены поднимают?
  - У нас завод, а не Госплан. Не знаю я про цены. Тут другое.
- Говорите! - взвизгнула Тонечка. - Мне нельзя волноваться!
  Шеф уважительно взглянул на округлую фигуру сотрудницы, решившуюся рожать в эти непростые времена, и вздохнув, продолжил.
- От нашего отдела срочно требуется Дед Мороз!
Коллектив тревожно загудел. Тонечка схватилась за живот. И только Роза Ивановна, вспомнив о празднике, принялась не спеша подсчитывать затраты на “оливье“ и шампанское. Наверное, так быстрее успокаивалась.
  - Но, по вашим же словам, Абрам Григорьевич, у нас завод, а не театр, - попытался я образумить начальство.
- Это мало кого волнует. Шефскую работу никто не отменял. Вот, в прошлом году дед Мороз выпал бухгалтерии. Там вообще одни женщины. А Снегурочка пятому цеху, где одни мужики, - мстительно захихикал шеф.
  - Я хорошо помню, - вступил в разговор Виталий Иванович, ведущий технолог. - Жена там работает. Они тогда скинулись и наняли одного прессовщика из восьмого цеха. Тот по причине алкогольной слабости дедушку изобразить не смог, и денег не вернул. Их ещё и премии лишили за плохую шефскую работу.
  Я напрягся. Виталий Иванович не зря рассказал о прессовщике. Известно, что он и сам любит запрессовать в себя стаканчик - другой. Вот и выложил историю... с намёком на свою ненадёжность.
  Из мужчин оставались я и Яша Фегельман. Тот по возрасту подходил больше, но сильно картавил. Да и с шефом у них отношения лучше. Так что, розоветь теперь начал я.
  - Может, лучше Снегурочку? - пытался я увернуться от явно указующего на меня перста судьбы. - Вон у нас сколько красавиц.
- Снегурочка, Морозов, будет из отдела снабжения, - строго сказал шеф. - А тебе, с твоей фамилией, стыдно отбиваться от новой должности. Хоть и временной.
  Я опять взволновался, но уже в положительном смысле. Что за намёк о новой должности? Я давно готов для повышения. И всё же, сделал попытку отбиться от ватной бороды.
  - Не по возрасту мне роль, Абрам Григорьевич.
- А напомни-ка цифру.
- Двадцать восемь.
- Да ты идеально подходишь! Решено! И помни, Морозов, судьба премии все-е-е-го коллектива в твоих руках - крепких, безтреморных, одетых в варежки.
    Дверь хлопнула мягко, даже нежно. Шеф ушёл. Оставшиеся обернулись ко мне.
  - Хорошо, что тебя зовут не Павлик, - обрадовалась Тонечка. - Надеюсь, не подведёшь. Знаешь, сколько стоит детская коляска? Как раз нашу премию...
    Народ принялся обсуждать цены, мою надёжность, и что-то другое, что я уже не слышал, потому что вышел из комнаты. Хотя другое - это наверняка моя холостяцкая жизнь, не дававшая им покоя.
    В коридоре встретил Лёшу, приятеля с отдела снабжения. Погрустили вместе. Придётся внести коррективы в празднование Нового Года.
  - Зато у тебя напарница хороша, - иронично привнёс Лёха елея. - С нашего отдела, Верка Семёнова. Дама хоть и не шикарная, зато своя в доску: и выпьет и покурит с тобой.
- Вот именно, в доску, - проворчал я. - Это ты про размер груди, наверное.
- Не волнуйся, ваты в профкоме много. У Снегурки чудесная будет фигурка, - дурачась пропел приятель.
- Что за внучка, старше деда, - возмутился я. - За ней ещё и следить придётся. Она же обожает, чтобы щёчки краснели. Вот, и станет профсоюзные румяна экономить.
    Изображая поведение Снегурочки, я щёлкнул пальцем по своей, пока ещё безбородой шее и поплёлся в профком узнать сроки будущего лицедейства.
  Наступил этот грустный день. Утомленный нелепыми снами о юных дедах и пьяных внучках, я оделся и уныло зашагал к заводу для своего состаривания. С надеждой, что попытка гримирующих затейников сотворить из меня солидного деда не удастся, они плюнут и ... пригласят какого-нибудь пожилого шустрого вахтёра или непьющего сантехника. Бывают же чудеса под Новый Год.
Увидев, как загримировали Верку, я понял, что профсоюз - всё-таки великая сила. До чего получилась хороша! Фигура, глаза. Даже голос... Стоп, они что, и голос могут менять?
  Снегурочка, потрясённая своей красотой, вертелась у зеркала, не обращая на меня внимания. Расстроенный, я молча протиснулся в комнату для производства пожилых персонажей. И здесь удивился ещё одному чуду: как из молодого технолога обычной внешности за час был создан надёжный дед Мороз, возникший в профкоме, словно из сказки.
  Кажется, и у меня изменился голос, когда я заговорил с пожилой женщиной, работающей над моим образом.
  - Здорово у вас получается. Где вы этому учились?
- До пенсии работала в киностудии гримёром, - деловито ответила она. - Всё, идите к своей Снегурочке. Анна Викторовна даст адреса и мешок с подарками. А я дам совет: играйте не только лицом,