Польская поэзия. Витольд Вирпша

Под утро улицы серы; как жесть, блестит черепица.
Под утро, когда на землю положит день свою лапу,
Срываются женщины с места, ищут, где бы родить им,
Хватают слепыми пальцами пустое пространство и стонут.
Обычай велит под утро, в пустынную эту пору,
Во двор выводить осужденных, чтоб смерть в их телах водворилась,
Хватают пальцами смертники пустое пространство, не зная,
За что ухватиться, но скользкое выскальзывает пространство.
Потом упадут вдоль постели усталые руки женщин,
Вытянутся вдоль тела казненных мертвые руки,
Землю тяжелой лапой день, наконец, придавит.
Врач идет подремать, взвод уходит в казарму.
 

Женщина за шестьдесят, следящая за собою:
Брошь, кружева, перчатки, кроме того,
Впадающая в восторг по поводу ярких закатов,
Украшенных облаками, а также по поводу многих
Произведений искусства, помнящая подробно
Оперные либретто (Лючия из Ламмермура,
А также Немая из
Портичи, без этих «из» названья бы не звучали),
Высокомерная, властная, любящая распоряжаться,
Строгая к слабостям ближних, снисходительная к своим,
Путем рассуждений длинных доказывающая, что солгать
Бывает полезно:
 Эта самая женщина, о себе привыкшая печься,
В частности, печь для себя, возилась с миндальным пирожным,
Тут как раз и случилось. Вскрикнула, плакала, правда,
Шок продолжался недолго, пару часов.
Дали ей успокаивающее, все прошло, в результате
Совершенно утратила память. Ничего не могла припомнить,
Какие уж там либретто. О брошке и то приходилось
Напоминать ей, потом подарила кому-то
Брошку, потом подарила свои кружева, подарила
Также перчатки. Любила, как прежде, закаты,
Но без особых эмоций, спокойно. Всех навещавших
Спрашивала: — Дитя мое, тебе ничего не нужно?
Путала имена. Во время приема пищи
Благодарно всем улыбалась. Перестала жить для себя.
Эта вдруг доброта, отсутствие зависти, желчи
Как результат
Полного непониманья, полной утраты понятья
Времени (завтра, вчера), как особое свойство
Только-сейчас-бытия. Предел совершенства.
Яркость ее постепенно высосали закаты,
Перемещалась вдоль спектра на фиолетовый край.





 

Двуобразный певец. Да, согласен: поскольку не может
Стать единообразным. Согласен, что он двуобразный,
Что двузначный и что двуязычный,
С языком раздвоенным и двойственной речью.
Да, согласен: поскольку не может
Обрести однозначность и правду
Простоты (или правды
Простоту); да, согласен: не дали ему
Ни иголки и ниток портного, ни жилы бараньей хирурга,
Чтобы сшил, наконец, чтобы соединил
Все, что в нем раздвоенное, многораздельное, все, что,
Как врожденная рана, присуще ему. Обречен
На свою двуобразность, согласен, двуличность, согласен,
И на этот полет двуобразный, двукрылый, на эту
Симметрию обеих своих ипостасей в полете.







Правдивая версия смерти Бетховена
Оказывается неверной. Не совпадает
Дата: день, год, даже столетье; Бетховен
Умер несколько дней назад, в двадцатом
Веке.
Шел улицей под мокрым снегом
Во Львове, в плаще с капюшоном
И в крепких ботинках. Была середина
Декабря, знак зодиака совпадал.
Смеркалось, и тень его расплывалась в
Мороси. Улица была почти пуста.
Когда обогнала его медленно ехавшая
Машина, раздался выстрел и Б. упал
На живот. Полиция обнаружила тут же
Рядом с ним пистолет, еще пахнущий порохом.
Рана была в висок.
И сразу стало
Неясно, самоубийство ли это или
Убийство. К делу приобщили позже
Документ, говорящий о намерении
Самоубийства, но даты не сходились, Б.
Оказалось бы больше, чем полтораста лет.
Установили, что машина принадлежала
Мафии.
Когда подъехала скорая и
Санитары уложили Б. на носилках,
Б. дышал спокойно, хоть врач
Констатировал смерть. Б. был так тяжел,
Что поднять носилки не удалось, и тогда
Санитары начали танцевать пантомиму,
Изображавшую несение тела; танцевали также
И полицейские и прохожие (один полицейский
Притворялся самоубийцей, другой убийцей,
Они подрались). Потом появились
Духи в одеждах всех дат, начиная
С 1827-го до недавних дней: хоровод. Потом
Оторвались от неба звезды из знака
Стрельца и стали искриться, и разыгрались
Тени. Бетховен дышал равномерно,
С синкопами, но с гармоничными запаздываньями звука.

Чувствительный поэт Джугашвили писывал под псевдонимом
Сталин, а это потому,
Что, принимая участие в одном из первых
Крестовых походов, попал ненадолго в плен
К сарацинам и был приневолен как пленник
Закаливать дамасскую сталь. Получил ожоги
И был освобожден как непригодный ни для какой полезной работы.
Увлеченный производственным процессом, взял псевдоним
От названья конечного продукта и
Стал пописывать чувствительные стихи. Декламировал
На ярмарках в южной Англии: был
Вагантом. Скорее даже бродягой: не очень
Знал, что делает; был простачком. Добирал-
Ся от деревни к деревне ночами, даже зимой и в
Мороз. Как-то ночью, когда термометр показывал
Двадцать градусов ниже нуля по шкале
Реомюра и ночь была очень звездная,
Напали на него на распутье оголодавшие волки.
Защищаться ему было нечем, он спрятался за дорожный
Указатель, но это была плохая защита; тогда он вынул
Из-за пазухи рукописи и при лунном свете
Стал нараспев декламировать. Этого волки не
Выдержали: сначала замерли, а потом
Пошли танцевать, притопывая, подпрыгивая в-
Верх, крутя пируэты в серебряном блеске
Звезд. Рукописи Сталина также начали се-
Ребриться и вытягиваться, сужаться, упружить:
Была это неведомым образом дамасская сталь.
И Сталин тоже стал танцевать, подпрыгивать, при-
Седая, фехтуя, рубя разъяренную стаю
Волков, так что всех порубил. И пустился
Дальше в путь. Поутру на распутье
Стражники местного сатрапа обнаружили трупы
Трех обезглавленных окрестных девушек.
Сталин нигде уже больше не показался и в южной
Англии с тех пор не стало чувствительной поэзии.

Созвали их всех вместе, поставили их в ряд,
Построили их парами. Пожалуй,
Была это Ливийская пустыня
С естественным амфитеатром скал. Музыка шла неизвестно откуда, организаторы нарядились в мундиры
Полицейских и взяли палки.
И вдруг все сразу
Двинулось. Примабалериной был Иосиф Джугашвили, даже
И примадонной: его гибкие ноги кололи ежеминутно и точно в намеченную башмачком точку
На пламенном небе; он подпевал сопрано под шуршанье
Собственных юбок. В пару ему дали Уильяма Шекспира,
Портного, который как раз и шил эти юбки,
а теперь старался
Примабалерине (Сталину) подставить ножку, на это Сталин
Реагировал пируэтами; эти пируэты Сталина позже
Вошли у полицейских в поговорку.
Слева плясал
Платон, чуть путая ритм, за что получал по спине палкой,
С ним в паре Екатерина, урожденная фон Ангальт-Цербст,
Скульпторша новокаменного века, коренастая, в
Плохо скроенных юбках, с большим зато чувством такта.
Справа был Бетховен, этот делал что хотел, ногами,
Как ножницами, стриг, синкопировал, сбивал с шага
Своего партнера: был им конюх Авгия. Данте
В партнеры дали шестижды шесть палачей, разъяренных до бешенства, кружась в своих шелестящих кружевах; полицейские потом говорили,
Что от палачей несло сексуальной мощью. Данте
Танцевал один, невпопад, всем мешал.
Идиот, великолепный,
Вышел тогда, когда все уже строем сошли со сцены
И были уведены в кандалах: в пещеры
В скалах; навеки. Идиот не
Танцевал канкан; был одет во фрак, черный и без-
Укоризненный; никто не следил его сольный номер: а
Он жонглировал шестижды шестью
Мечами, взятыми некогда в бою у подстерегавших его
Рыцарей, пропавших теперь неизвестно где,
Хоть слышен был в целой округе топот коней,
Скандирующих с неба вниз в канканном ритме.

 Берлин, весна 1973






Благородный, отзывчивый, добрый.
Наизусть это знают, несчастные, и
Не видят, что это три ноги треножника,
На котором не сапожник сидит, но Пифия, и не
Пифия даже, но ведьма, которая бредит и
Отлично знает, что бредит. Перед ведьмой же
На других трех ногах (низость,
Эгоизм, зло) висит котелок; под
Котелком огонь, в котелке
Булькает отвар: одурения.
А они, несчастные, смотрят ведьме
Под зад и мнят, что это
Три ноги благородства и т. д. так их
Одуряют и, ничего не соображая,
Вдыхают пары отвара и
Колыхаются как пьяные около
Треножников (второго не замечая)
И думают, что это их колыхание
Якобы танец и гармония. А поскольку
Окрестность скалистая, то разбивают лбы
О камни. Пифия
(ведьма) будет и после их
Смерти по-прежнему с водруженным
На треножник доброты и т. д. задом
Бредить вслух, зная отлично,
Что бредит.

 Берлин, июль 1974
 

После того, как он очередной раз
Вкатил камень в гору и тот скатился,
Сизиф сошел и на этот раз уселся
На своем мертвом палаче. Ход
Его рассуждений был следующий:
Я осужден; своего палача я сам
Привожу в движенье; стало быть, палач
Не может принудить меня к исполнению
Приговора.
Действительно, ад был пуст
Насколько хватает глаз: гора,
Камень, сухая трава аж до склона неба,
Он сам, Сизиф, воздух для дыханья,
Немного света из неизвестного источника и
Ничего сверх этого. Вывод был правильный:
Палач беспомощен. Сизиф
Закурил папиросу,
Докурил папиросу, погасил
Окурок и пошел. Гора уменьшалась,
Камень (палач) исчез; Сизиф не
Встретил никого, кто бы мог его при-
Нудить, но не почувствовал себя свободнее.


Эти весы — не созвездье.
Чаши огромные, коромысло огромное, гири
Как людские головы и больше. Весы стоят
На неоглядной торговой площади,
Незастроенной; плоской, пустой:
Двойная виселица в пустыне. И весовщик
В маске, в капюшоне, беспокойный,
Раздерганный; исполняет должность у качелей
И жонглирует гирями, бросая их с чаши
На чашу; и никто не доставляет товара
В торговую пустоту; только в такт
Жонглированью качается коромысло.
Нет ничего для взвешивания. Весы
Взвешивают гири и весовщик начинает выть;
Гири величиной с человеческую голову
Тут же начинают верещать и заглушают вой:
«Где наши туловища. Где доставщики,
 Бросающие туловища на другую чашу».
Грохот, жонглированье. Весовщик в капюшоне и маске.
Пусто, хоть выколи глаз. Не созвездье.


Все возвратятся к Богу. Риторики ради,
Чтобы вернуть порядок в расхристанных фразах,
Другие — потому что слишком им обрыдли
Власть, политика, разум: ищут пункт опоры.
И в эстетике тоже Господь Бог решает
Всякие проблемы, и сны объясняет;
Сам же, как холст, разорван, ибо в Нем найдется
И вины оправданье, и несправедливость
Обосновать можно. Не будет возврата
Ни к Богу отцов наших, ни к покою духа,
Ни к давним представленьям о золотом веке.
А будет так, как будто мы с земли срываем
Слой ее самый верхний, не тот, буколичный,
С прозрачной атмосферой. С поверхности сорван
Будет слой современный, с дымом, с духотою,
С изгаженной природой: грязный асфальт туши
И