В одном из своих бесконечных перевоплощений я недолго жил во Франции, где однажды в глухой бретонской провинции познакомился с никому не известным поэтом Эженом Версо. Он много рассказывал о своей декадентской юности, и это было так увлекательно, что порой мне казалось, что наше с ним знакомство произошло ни в тихом безлюдном трактире, а где-то на Монмартре в 1871 году в разгар деятельности Парижской коммуны. На улицах строились баррикады, слышались выстрелы, а мы с Эженом сидели в кафе, пили абсент, и оба ещё молодые, но уже страшно разочарованные, медленно погружались в атмосферу надвигающейся безысходности.
Конечно, поэт Эжен Версо, не был так талантлив, как, скажем, Бодлер,  Рембо или Лотреамон, но, тем не менее, его «Однодневки» (так он сам называл свои рифмованные заметки) показались мне прелюбопытными. Нежное сочетание наивной провинциальной искренности и вымысла не могло не подкупить того, кто ненавидит в этом мире всё материальное.
По-видимому, явно страдающий от безответной любви к своему идеалу, Эжен Версо вынужден был находить утешение в самоуничижении, как многие мятежные души того времени, зависимые от красивых женщин и нехватки денег. Как результат, непризнанное поэтическое самолюбие юного бретонца принялось черпать своё вдохновение в образах воображаемых проституток.
Презирая себя за неспособность к достойному существованию, поэт начинает презирать и всех окружающих, попутно находя в этом всеобщем чувстве омерзения друг к другу возможность к самовыражению. Своё призвание он находит в праве падения на самое дно, отречения от общечеловеческого счастья и приятия неизбежных страданий морального изгоя. Не в силах больше жить идеалами божественной любви, страдающий от одиночества и непонимания, Эжен Версо устремляется в бордель, как мне кажется, скорее душой, нежели телом, одновременно причисляя и себя к никчёмным мотылькам-однодневкам.
В своё время окажись это произведение в поле зрения широкой публики, не сомневаюсь, многие современные литературные критики не упустили бы случая обвинить автора в расшатывании устоев нравственности по средствам дешёвого эпатажа. Однако, на мой взгляд, идеализацию пошлости в произведениях поэта следует рассматривать не иначе как художественное движение от банальности, сравнимое разве что с отрицанием самого себя вечно мутирующим вирусом. При всём старании возвысить представительниц самой древнейшей профессии, стоит отметить, что распутницы в образах Эжена Версо  призваны не столько возбуждать наши низменные страсти, сколько, наоборот, по примеру автора презирать самих себя за ложь и неспособность по-настоящему любить женщину.
Для публикации сборника мною было выбрано другое название: «Божественная грязь» – дань памяти великому Бодлеру.