FARMER-JOHN

         
            Эту осень, как и все предыдущие, Farmer-John провёл в своём поселении Ужгородихе. Надо сказать, что осень удалась необыкновенно плодовитой на дары природы-грибы. Вот радости-то было у поселян! У всех, кроме дражайшей супруги Farmer-Johna.
            И то, с чего ей веселиться, если она сутками без просыпу жарила маслята и опята, сушила тополята, вялила моховики и боровики, мариновала рыжики и пыжики, тушила подъельники и подграбельники, солила чернушки, свинушки, волнушки, выбрасывала на помойку прошлогодние сморчки и строчки. Красиво работала, что тут скажешь! Ещё бы не материла при этом Farmer-Johna, глаза бы только и радовались смотреть на трудящуюся на грибном фронте самоотверженную женщину.
            Farmer-John тем временем готовился к новым походам по лесам и перелескам, опушкам и косогорам, горам и пригоркам, вершинкам и низинкам – по всем своим с юности излюбленным местам.
            Ранним утречком он принялся за давно задуманную модернизацию туесков и пестерей.
– Давно бы надо нарастить борта! – была у Farmer-Johna заветная мечта, которую он наконец собрался воплотить в жизнь.
            И тут внезапно распахнулась дверь в подсобку, и с аппетитом дожёвывая солёный груздь, с бутылём сливянки под полой вошёл кум.
– Борта наращиваешь? Правильное решение! Давно пора. Пойдёшь по лесам и косогорам шастать? Возьми меня с собой, что-то засиделся я в квартире, да и выпить на природе никогда не вредно, а наоборот. И сыроежкой закусить. Песни попеть. Эх, благодать-то какая… И кум налил себе стакан 50-градусной сливянки.
– Ну, за мухоморы?!
            Как хорошо, что после второго стакана кум вспомнил о неотложных делах и был таков. Пошёл бы Farmer-John с ним по грибы, закусил бы кум сливянку ложными сыроежками…
            Никогда бы Farmer-John себе этого не простил, но обошлось, слава Творцу.