друг, – обращаюсь к нему. – Мне сказали, тут у вас можно на снарядах позаниматься, бицепсы-трицарапупсы накачать.
– Вход с той стороны, – грубо отвечает он.
– Ох ты, а тут войти нельзя?
– Нельзя, – отрезает он и захлопывается.
Деликатный парнишка, вежливый до невозможности. Но мое настроение его хамство не испортит. Информацию, хоть и скромную, я получил, пора и на хауз.
Насытившись приготовленным Сероглазкой ужином, звоню Акулычу.
– Слушай, я тебе не надоел? Если так, пошли меня куда подальше.
– Совесть мучит? – гремит его благодушный бас. – Енто приятно. Но ты меня в прошлом выручал, барбосина, тапереча моя очередь. Встретимся под Новый год, посчитаем сальдо-бульдо. Не завидую я тебе, милашка. Ужасный папа Акулыч стрясет с тебя ящик пива. И будет прав. Какая у тебя просьба, сирота?
– Позарез нужно узнать, кому принадлежит «тойота»…? – Называю номер иномарки, увезшей Леточку и ее подружек.
– Заметано.
– И еще. Знаком тебе здоровенный спорткомплекс на Котовского, рядом с лесом?
– А как же, туда моя сеструха ходит лишние килограммы сбрасывать.
– Ну и как?
– Да вроде не похудела. Зато шибко поздоровела. Попробуй слово сказать поперек – изувечит.
– Не скажешь, кто владелец этого спортивного чуда?
– Не в курсе. Но – разузнаю, мамой клянусь. Для тебя, любимый мой, я на все согласная!..
* * *
20 июля. Пятница. Когда в девять утра вывожу со стоянки «жигуль», всю ночь продремавший под звездами, задний карман моих джинсов принимается вибрировать и звенеть. Достаю расшалившийся мобильник.
– Слушай сюда, – весело басят мне в ухо. – Отвечаю на твой запрос… – и Акулыч диктует фамилию, имя, отчество, адрес и телефон хозяина черной «тойоты». – Отсидел за совращение малолетних. Так что тот еще чиполлино. Теперь о другом. Ну, до этого тебе и со стремянки не дотянуться, ручонки коротки…
Он называет данные владельца спортивно-оздоровительного центра, и я столбенею. Неужто Серый?
– Сколько ему лет?
– Тридцать три. Что называется возраст Христа. Хотя тот, слыхал, в тридцать три годочка вознесся, а этот живее всех живых, чего и нам желает.
– Он не проживал по адресу Стахановцев, 31-а?
– Здрасьте. Сначала фамилию ему узнай, теперь адрес. Пашу на него, как нанятый, а он только подкидывает. Скажи спасибо, что я мужик дотошный и заранее все предусмотрел. Проживал твой христосик по ентому адресу – аж до 93-го года прошлого века. Потом жительствовал на улице Красных Зорь, а это почитай самый центр. Нынче у него коттедж в Яблоневом, недалече от заборчика, за которым наши городские сливки кучкуются.
– Номер дома какой?
– Трактовая, 17.
Ого, почти рядом с загородной виллочкой Француза. Забавно.
– Женат?
– Что, замуж захотелось? Так на него, небось, куча претендентов. Я бы сам за такого вышел. Бросил бы к едрене фене жену, детишек…
– Погоди, ты говоришь, он – большой человек?
– Ой, деревня. Да ты хоть газеты читаешь, темнота? Телик глядишь, невежа? Он – депутат городской думы и шустро лезет в гору. Чуть не с самим мэром челомкается. Сечешь? Не ведаю, на кой бес он тебе сдался, а носом чую, в паршивое дело ты влез. Дурень, послушайся папочкиного совета: брось. Лучше иди и напейся.
– Спасибо за предупреждение, жирный пингвин. А теперь ответь: номер какого телефона ты мне продиктовал? Офиса?
– А тебе какой телефончик надобен, барбосина, – тот, что возле постельки стоит, на столике, рядом с пилюльками для поднятия потенции?
– Благодарствую за информацию. Прощай, вождь краснорожих.
Отключаюсь, предоставив ему возможность изощряться в остроумии с гудящей трубкой.
И звоню Серому. Гундосый и о-очень юный голосок секретарши просит представиться. Называю себя. «А по какому делу?» – интересуется она. «А по личному», – отвечаю развязно и игриво. «А все-таки?» – продолжает она допрос. «Сестренка, – заявляю я грубо, – мне твой босс знаком еще со времен потного детства, так что соединяй меня скорее с корешком разлюбезным».
Никаких других вопросов в секретаршиных мозгах не возникает, и она переключает меня на шефа.
– Слушаю, – голос уверенный, сразу видать, знает себе цену человек.
– Привет, Серый. Это Королек.
– Королек?.. А-а… Вспоминаю.
– И я тебя вспомнил на днях. А ты, оказывается, в начальники выбился, с мэром ручкаешься.
– Бывает, – самодовольно признается он.
– Может, встретимся, покалякаем о том, о сем?
– Со временем у меня туго, Королек.
– Занятой ты, однако.
– Разве что на пару минут… Сегодня в три. Как найти меня, знаешь? Ну, бывай… – И он пропадает, оставив вместо себя нетерпеливые гудки отбоя, которые звучат как-то по государственному значительно.
Отправляясь к Серому, я не питал иллюзий. Понимал: мы не будем плескаться в бассейне, париться в сауне, а потом кейфовать, завернувшись в простыни, в обществе обнаженных одалисок… или гетер? фиг их разберет… как два древнеримских сенатора. Но надеялся на прием в теплой и дружественной обстановке. Все-таки росли вместе. Да, дрались, но потом и мирились. Друзьями не были, но ведь не были и врагами. Ан нет. Праздник воспоминаний не удался.
Огромный, министру впору, респектабельный кабинет. Под стать ему Серый – раздобревший, мурластый, в стального цвета костюме, темной рубашечке и галстучке, отливающем серебром. Рафинированный эстет, коза его забодай.
– А ты заматерел, – одобряет он меня. – Был таким хиляком, а теперь гляди-ка. Накачался?
– Вроде того.
– На хлебушек чем зарабатываешь?
– Да охранником мал-мал тружусь.
– Не густо, – кривится он. И прибавляет язвительно: – А я-то думал, на широкую дорогу выйдешь. Вроде с верхним образованием и собой недурен. Не то что я. Ни в каких институтах сроду не бывал, да и рылом не удался. А получилось-то наоборот. Ты чужое добро охраняешь вроде бобика. А я хозяин спортивного комплекса, двух магазинов спорттоваров, депутат к тому же. В жизни, видать, другое надобно.
Ладно, усмехаюсь я про себя, куражься. Поразмыслив, он приподнимается, оторвав грузную задницу от вращающегося кресла, достает из сейфа бутылку французского, судя по этикетке, коньяка и две рюмашки. Разливает.
– Ну, за встречу.
Пряный нектар, в котором смешались атлантическое солнце, виноград и клопы, жжет меня изнутри мгновенным огнем. Серый нажимает невидимую кнопочку. Выдрессированная девочка-тростиночка в зеленом костюмчике вносит поднос с двумя чашечками дымящегося кофе и удаляется, повиливая попкой. Серый подмигивает мне, сально ухмыляется. Дескать, я ее… понял?
Хлопаем еще по рюмашке. Чинно отпиваем кофе. Заполучив два благородных напитка враз, мой желудок млеет в экстазе, передавая состояние блаженства мозгам. Хочется обнять Серого, зареветь от умиления и по макушку погрузиться в прошлое. Серый вроде бы тоже поддается ностальгическому настроению, но как-то по-своему.
– Иногда вспоминаю детство золотое. – Он цыкает языком, сверкнув на миг золотым зубом. – Кстати, не в курсах, как там Гудок и Щербатый? Я чтой-то потерял их из виду.
– Да и мне о них немного известно. Гудок автомеханик, неплохие бабки заколачивает. А вот Щербатый – жаль – спивается. Или уже спился.
– Верку рыжую помнишь? – лыбится Серый. – Ведь я, как после дембеля вернулся, так сразу ее и оттрахал. От души. Между прочим, целенькой была, первоцветом. Родить собралась, дура, но я твердо сказал: «Даже не вздумай, поняла?» Как миленькая аборт сделала.
Коньячные пары разом выветриваются из моей башки, делается муторно и паршиво.
– Так вот, об армии, – продолжает разглагольствовать Серый. – Школа жизни. Лямку солдатскую потянул и кое-чего понял. Когда домой воротился, Расея вовсю перестраивалась. Это было уже по мне. А потом и вовсе настало мое время. Вкалывал, как папа Карло. И не зря.
Серый хлопает еще рюмашку, в его замаслившихся глазках разгорается злой огонечек.
– Я – большой корабль. И ждут меня дальнее плавание и великие дела. Собираюсь баллотироваться в Госдуму. Переберусь в столицу. Охренело тут кантоваться. Вот где мне этот ублюдочный отстойный городишко.
Теперь мне становится совсем нехорошо. Мой город красив летом, когда зелен и чист, зимой он мрачный, продрогший, весной и осенью тонет в грязи, а в дождь на него больно глядеть. Но я люблю его таким.
– Так какое у тебя ко мне дело? – холодно цедит сквозь зубы Серый.
Наконец-то добрались. Улыбаюсь заискивающе.
– Не найдется для меня местечка? Надоело за копейки мантулить. А ты, небось, не скупишься.
– Охранников у меня хватает, – черствым голосом отрезает Серый.
Чувствую, как он, вроде бы оставаясь на месте, стремительно удаляется в заоблачные выси. Маленький человечек по кличке Королек ему наскучил.
Серый откровенно смотрит на часы, поджимает губы, недвусмысленно намекая, что аудиенция окончена.
– Ты уж извини… – Неуклюже встаю, изображая крайнее смущение и роняя стул. – Думал, поможешь.
Он давит на кнопочку. В дверях возникает уже знакомый мне бритоголовый здоровила в накинутой на безразмерные плечищи кожаной курточке.
– Да я найду дорогу, – бормочу, пятясь к выходу.
– Ничего, он проводит, – бросает Серый.
Топаю в сопровождении бритоголового.
– Сюда, – указывает бугай на небольшую дверь в стене холла.
– Выход вроде там… – слабо возражаю я.
– Здесь ближе.
С танком не спорят, себе дороже. Отворив дверь, попадаю в помещение, размером с собачью конуру на двоих постояльцев. Висит боксерская груша и остро пахнет потом. Навстречу поднимается мужик – клон бритоголового в футболке и спортивных штанах – и двигает меня ногой в пах. От чудовищной боли сгибаюсь пополам. Он добавляет. Валюсь на пол. Еще несколько раз то ли один, то ли оба быка пинают меня копытами. Надо мной склоняется физиономия Серого.
– Слушай сюда, собачья какашка. Тебе дико не повезло: я знаю, что ты сыч. Вчера ты уже пытался просочиться сюда. А сегодня заявился вроде как охранником устроиться. Так я тебе и поверил. Да ты скорее повесишься, чем пойдешь на меня работать. Ты же у нас гордое дерьмо.
Думаешь, я забыл, как ты пацаном передо мной выделывался? Да за одно это тебя следует изуродовать. А ты еще вынюхиваешь тут, компромат на меня собираешь, сучонок… Ладно, я не зверь. Сегодня ребята ласково с тобой поговорили. Второй раз попадешься, разговор будет серьезный… Канай отсюда, – добавляет он с брезгливой гримасой сверхчеловека.
Стараясь держаться прямо, как непобежденный, покидаю спорткомплекс Серого. Оказавшись в родном «жигуле», принимаю расслабленную позу. Ноет избитое тело, но еще сильнее саднит душа. «Жигуль» преданно мерцает приборной доской, будто хочет утешить. Спасибо, мой молчаливый друг, ты один меня понимаешь. Даже Анна и та не всегда… Вот я и закруглил дельце. А все потому, что пятница, самый для меня невезучий день. Ну что, едем?..
И мы кружим по городу, развеивая тоску-печаль.
* * *
23 июля. Понедельник. Настроение – как у Рыцаря Печального Образа, шмякнувшегося с мельницы, гремя ржавыми латами. Тело уже забыло побои, а душа ноет, будто били по ней.
Приподнявшись на цыпочки, Сероглазка чмокает меня в щеку и усвистывает на работу. Пора звонить Клыку. Блестящим завершением дела похвастаться не могу, но Леточку я отыскал. Не уверен, что Клыку доставит удовольствие моя информация о том, чем занимается его любимая. Может не только бабок не отвалить,
