100 мыслей о сновидениях

окно и на стены. Встать раза два в туалет, но чтобы никто не слышал. Лежать и ждать. Через полчаса придут, через час, два-три… Никто не придёт.  Кажется, слышу голос маменьки. Снова пахнет пирогами. Это сон или явь? Маменька, как хорошо что вы меня разбудили!

9. "Тысяча и одна ночь" - вот структуированный образ человеческих сновидений. Нескончаемый поток символов, случайных фраз, тупиков и прорывов, бусенки чёток, молитва человеческого существования. Грешная и святая сути того, чем мы являемся и чего хотим.

10. И снился мне Дамаск...

Пыль, кругом одна въедливая, мельчайшая восточная пыль.
Ничто так не утомляет безымянного странника, как отсутствие настоящей жизни сквозь эту самую вездесущую пыль.
Первое, что мне сказали мудрые серые старцы, с насквозь пронзительным взглядом радости и боли: Береги глаза! Я спросил: от пыли? Нет, от того, что в ином месте ты не увидишь то, ради чего ты прибыл на эту всё повидавшую пыль. Я спросил снова: так всё-таки вся проблема в пыли? Старик даже улыбнулся: Пыль? Причём тут пыль? Пыль – это время, всего лишь пыль времени. Береги свои глаза. И он закрыл собственные.
И я пошёл пешком. Странно, здесь никто не разглядывает тебя. Везде музыка, вернее звуки, сплошные крики души, люди улыбаются, но я вижу следы от их слёз. И сам я как под прицелом самого себя: успокойся, не один волос не упадёт безведома Аллаха, но ты готов в любой миг присесть на одно колено и оценить цель и расстояние, любую опасность ты оцениваешь там, где она могла бы быть. И пусть кругом женщины и дети, ты оцениваешь каждые фрагменты их движения, каждую выпухлость на их одежде, каждую складку на их одежде.
В ухе как всегда один наушник. Русский. Китайскийсдох здесь бы вместе с его продавцом. Здесь только слушать,  как славословит Tarkan. Что я и делаю. Говорят, здесь сперва стреляют по ногам, а потом ждут. Самое смешное, кто здесь может в кого стрелять. Да здесь такая суета, что я не успел даже подумать, к кому первому подойти и что-то спросить. Из вежливости к этому народу и этой земле. Я попытался на ломаном английском просто произнести какие-то понятия, но прохожий промелькнул мимо меня как мимо прокажённого. К женщине нельзя, мало ли кто с ней. Можно коснуться её одежда, тогда можно получить то, ради чего ты сюда не прибыл. Спрошу у девочке. Она трёт стекло. От пыли, наверное.
Я вспоминал минут 20, как можно обратить на себя её внимание. В проёме двери её дедушка смотрел на портрет Асада. Я споткнулся об какой-то предмет, и поймал ладонью белую стену. Девочка так испугалась, как будто рядом взорвался фугас. Но это длилось мельчайшие мгновения. Я заметил, как она лёгкими движениями зрачков сканировала весь образ. Я это сделал ещё быстрее её. Для её лет она мало задержала внимания на моём наушнике. А там тишина. Она переложила с ладони на ладонь мягкую тряпку, и я вынул наушник из уха и на хорошем дамаском спросил, где находиться ближайшая аптека. Девчонка показала пальцем на какую-то голубятню. Вышел дедушка девочки. В руке он держал банку колы. Предложил эту гадость. Я выставил ладони и показал что я не американец. Он добродушно улыбнулся и зачем помянул Горби. Я сложил ладони и показал что Горби спит. Сириец показал, что это отлично.
У аптеки по бетонной площадке разгуливали голуби. Почти как московские. Такие же наглые и не боязливые. Да, после парочки взрывов чего-либо по-громче перестаёшь бояться, что окажешься в каком-нибудь подвале по-вонючееИпатьевского. Здесь особенные казематы, дневные. Там боевики смотрят день-ночь, как Симпсоны ругаются калифорнийским матом. Я опять врубил Таракана. Люблю слушать одну и ту же мелодию до тех пор, пока состояние ума не станет как у йога.
А тут подбегает почти забытая девочка из 20 минутного прошлого. Сунула с мимолётным движением какую-то бумажку, потом разжала другой кулачок и показала какую-то монету. Я отключил наушники и отдал ей. У меня были ещё два комплекта. Монета была очень древняя или хорошая подделка. Я положил её у стены и накрыл камнем.
В аптеке меня точно ждали. Дяденька прямо сверкал. У меня дома так даже люстра не сверкает в Новый Год. Я ему отдал эту самую записочку. Я даже не интересовался её содержим, ведь всё равно ничего бы не понял. Аптекарь пробежал взглядом из-под добротных очков по рукотворной вязе и удалился вполутемень своего заведения. Вернулся с коробочкой, перевязанной бечевкой. А дальше я проснулся. Что только не присниться тогда, когда хочется лета среди зимы.

11. Что снится брошенному человеку? Тёплое одеяло и камин с трескучими поленьями? Глинтвейн, а может королевские яства? А может тело и разум его дразнят эротические фантазии, сплошная красота и чувственный рай? Вряд ли радость придёт в наш сон, если в жизни нет не единого человека, за которого ты уверен что он не толкнёт тебя со спины в безчеловеческую пропасть...

12. Бессонные письма Эдуарда Шестопятова

от 16 января 1974 года. Пете Калинчекову
"Петюня, держи мой крепкий дружеский привет! Как ты там поживаешь, Кюхельбекер доморощенный? Совесть тебя ещё не задавила? Тебе ли не помнить, каких сто рублёв ты мне должен остался с прошлого месяца! Смотри, жадность фраера сгубила, а нем более такого "другана" как ты. С наилучшими пожеланиями не кашлять, твой д.р. Эдичка".

от 27 января 1974 года. Тому же адресату
"Петюня, держи мой самый наикрепчайший приятельский привет! Как ты там, на казахской целине, какие песни ещё у вас поют, все ли комсомольцы живы и всё так же здравствуют? Деньгу твою имел совесть получить, но изрядно промучился в очереди на нашей центрально-городской почте, едрён батон. Может меня и объявят врагом народа, но с таким отношением к русскому народу у нашей совдепии дела дальше пойдут не по маслу, а по костям. С наилучшими пожеланиями держать хвост пистолетом, твой д.р. Эдичка".

от 2 февраля 1974. Томе Лабунёвой
"Тома, здравствуй, дорогая! Ты всё так же сидишь на печи и печёшь калачи? А мне не спиться, хоть убей и зареж. Отвратительно себя чувствую, будто ампутировали нечто жизненно необходимое. Ты бы сошла с ума, увидав, какая у меня морда. Хотел перейти на работу вахтёром в МГУ, но боюсь, выгонят взашей, как того самого... Целую тебя самым братским целовальником. Адью".

от 14 февраля 1974 года. Сергею Иннокентьевичу Романову
"Сергей Иннокентьевич, доброго вам здравия. На ваш телефонный звонок под самое утро не смог ответить своим самым наглым сном после самой отвратительной бессонной ночи, в которой виню попеременно то Коран, то Библию, то самого себя, ибо не смог справиться с потопом своих слёз, затопившего меня всего целиком и полностью. Столько боли в иных откровениях человеческой цивилизации мной не было замечено, и может быть от этого я не справился со своими чувствами, превратившись в нечто среднее между бабой и малолетним. Но вы меня не жалейте, вы себя пожалейте, слышал, вы то же не в самых благоприятных обстоятельствах оказались, говорят, зарезали вашу книгу в бог весть в каком издательстве столичном. Держитесь, мой хороший, это ещё не самая ярая беда при нашем таланте находить одни печали да горести".

от 28 марта 1974 года. Томе Лабунёвой
"Тома, что же ты, козочка наша мордовская, молчишь как в рот воды набрала? Жду, жду твоих весточек, а ты словно на меня как на врага народа молчишь! Негоже так на Человека всех собак вешать, ох негоже! Gaudeamus igitur — Так давайте веселиться. Вы будите со мной веселиться, дорогая моя Томочка, или вы на мне поставили самый жирный атеистический крест? Неужели вы при самом серьёзе решили, что от меня так возможно самым что ни на есть наглым способом избавиться?! Отвечая на ваш вопрос про МГУ, хочу добавить, что вахтёры и уборщицы  там собрались самый одиозные и не по моим зубам, так что я ничего не потерял, не взвалив на себя бурлацкую лямку Вахтёра МГУ".

от 5 апреля 1974 года. Тому же адресату, но по новому адресу
"Томочка-морковочка, получил сразу твои четыре письма, но по неожиданным курьёзам не смог тебя моментально ответить как подобает. Надеюсь на твоё сестринское милосердие к моей не пунктуальной душонке. 15 рублей от тебя тоже получил, отчего кланяюсь и благодарю с самым всехвальным славословием. Век тебя не забуду и всегда буду помнить твоё щедрое сердце".

от 7 апреля 1974 года. Тому же адресату
"Драгоценный ты же мой алмаз, атласная ты моя подруга, как там у тебя жизнь-житие? Не бросила ли ты читать "Воскресение"? Ты всё ещё любишь не диетические книги, и у меня дух захватывает, когда подумываю о тебе и том, какая ты несовременная, но драгоценная этим. Сергей Иннокентьевич грозился отправить тебе свой 5 том из Ленинградского издательства, но у него есть один несусветный изъян - он иногда и очень часто предпочитает приносить своих друзей и приятелей в жертву Морфею. Что говорить, если человек родился в Греции и впитал воздух, которым дышали великие незабвенные греческие боги и богини! Тебе ли мне говорить, что значат для всякого русского гражданина оные боги-олимпийцы. А кто мы, как не незаконнорожденные сыны и дочери Зевса! Пиши, но не говори ни слова о погоде: я имею свойство воплощать каждое твоё случайное словечко в жизнь".

от 8 апреля 1974 года. Пете Калинчекову
" Пётр, я заболел и нынче нахожусь в Свердловске, по направлению друга моей тёти профессора О. Х. Ненашева. Я позвоню тебе вскорости, так что не теряй бодрости и радостного задора. Твой друг, Эдуард Второй, король без королевства".

от 10 апреля 1974 года. Тому же адресату
"Петя, к сожалению, на по правку не иду, а состояние моего анамнеза с каждым часом приходит в полный упадок сопротивления неизвестной миру болезни. Тома привезла мне нарзана, сетку яблок и три пачки папирос. Я здесь начал писать кое-что среднее между рассказом и повестью, зачитал вчера между ночью и утром медсестричке Веронике, она много и щедро улыбалась, а в конце концов "подарила" мне изрядное кол-во анальгина. Которым я и спасаюсь. А Тамара нынче превратилась в нечто божественное и небесное, а у нас едва не случилась близость, но я успел почувствовать спелость её набухших губ, жаль дальше ничего не случилось вопреки нашим обоюдным желаниям, так как заявился штатный хирург Е., и разнёс меня в пух и в прах. В конце наших "дебатов" я отсалютовал своим очень одним резким словцом, на что он протявкал ещё большую нецензурщину в духе воронежских апачей. И всё это почти что в присутствие моей Тамары (у нас с ней хватило ума спрятать её в шкафе для халатов и прочей ветоши). Красавица моя вылезла от туда вся как рак, и даже мои поползновения к желанию слиться с ней телом и душой близко не имели на неё такого бурного влияния".

от 11 апреля 1974 года. Тому же адресату
"Пишу как дополнение к вчерашнему посланию. Жаль, для человека очень мало отпущено на этой прекрасной Земле, и какие-то 49 лет, это как капля виски в озере Байкал. Но мне бы только хотелось докончить свой мемуарный шедевр да подарить Томочке незабвенной девочку или пацана, а об остальной не смею и мечтать. Мне не хватает шума берёзовой рощи, запаха сена, или просто вида чего-то обширного, пространственного, не забитого бездушной бетонной коробкой. Тянет в народ, но во двор нет сил уже выйти, ужасные головные боли выводят себя