Бог знает лучше.

БОГ ЗНАЕТ ЛУЧШЕ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

СМЕРТЬ.

«Ребёнок не знает смерти

И потому он бессмертен.

Где ты детство моё...»

ПРОШЛОЕ.

Осень, ранний вечер, провинциальный восточный город. Точнее то что от него осталось. А осталось немного. Где-то американская авиация поработала, где-то смертники, где-то артой подшлифовали...

Пыль, дыры в уцелевших стенах, запах разложения и отзвуки далёкой перестрелки. Через развалины домов с трудом пробираются двое. По крайней мере пытаются. Один, припадая на раненную ногу тащит второго. Длинные седые волосы, правая сторона лица залита кровью. Грёбанная мина. Но можно сказать повезло. В руке автомат. Пригодится...:

– Брат, оставь. Вдвоём пропадём.

– Молчи, береги силы. Я обещал бабушке присмотреть за тобой.

Лечь бы прямо на камни и не вставать. Отдохнуть хоть немного. Размечтался. Совсем рядом голоса

– Ищите этих неверных. Один из них русский.

– Что тот самый «Ангел Смерти»? Я сам отрежу ему голову.

– Они ранены и не могли далеко уйти.

Вот и всё. Время жить и время умирать. Хорошо хоть граната есть. Или...

В кончиках пальцев знакомое покалывание. Тот, кто во мне. Маг, жрец, волхв. Какая разница. Откуда? А это пацаны уже другая история.

Три года назад... Село под Горловкой помню. Про донецкий госпиталь потом рассказали. Несколько суток мёртвым был, да видать отмолил кто-то. Знать бы ещё кто. Батюшка потом сказал, что теперь во мне трое. Тот, кто этот мир знает, воин-зверь и тот кто может и реальность менять, и...

Характерник я, да.

– Сейчас брат. – хриплю я.

Сука, боль такая как будто через тебя электрический разряд пропустили. У всего своя цена есть. Но оно того стоит.

Всё заволакивает черно-красная пелена, гортанные голоса растворяются в ней как и эта долбанная реальность. На востоке темнеет быстро, а настоящее исчезает ещё быстрее...

С трудом приоткрываю левый глаз (правый похоже всё). Надо мной стоит бородатый мужик с СВД. Рядом кто-то удивляется, похоже на арамейском. Слышно только

– Откуда вы, товарищи?

– Как вы здесь оказались?

Мужик, обернувшись,

– Помогите им, быстрее.

Говорит вроде на английском. Потом замечаю нашивку на его рубашке «MFS» ("Military Forses Sutoro" христианское ополчение Федерации Народов Северной Сирии или Рожавы)

и татуировку на руке в виде распятия. Свои.

Осталось последнее.

– Хамид, где Хамид...

Бородатый наклоняется ко мне

– Он здесь. С ним всё в порядке.

И в сторону кому-то невидимому

– Несите обезболивающие и сообщите товарищам в штаб.

Вот теперь можно и вырубиться. Всё сделал правильно.

НАСТОЯЩЕЕ.

Опять вечер и город. Только без перестрелок и прочего говна. Уже хорошо. Что ещё надо? Жильё есть. Пенсия по инвалидности и субсидия. Спасибо мужикам из РСВА. Потребности? Пожрать в холодильнике. Кофе, табак. К алкоголю равнодушен, да и врачи запрещают злоупотреблять.

Короче, оторвись от монитора и посмотри, что за окном. А там середина июня, только что дождь прошёл. Тихо, спокойно. Если не считать, конечно, шансона из открытого окна напротив и пьяных криков во дворе. Плевать. Я в домике. Сижу на подоконнике и разговариваю сейчас по телефону. А что ещё делать?

– Как ты Хамид? Как наши, все живы? Хорошо. В табуре (аналог батальона в курдском ополчении) потерь нет.

– Да, я бабушке вчера звонил. У неё все в порядке. Ахмад в отпуск приходил.

– А как твой сын, уже ходит? Совсем большой. Время летит, как паровоз под парами.

– Как Алия? Больше на меня не сердится? Кстати, я собираюсь возвращаться. Брат, да плевать на врачей, стрелять я ещё могу.

– Да через пару месяцев, если всё нормально пойдёт, буду в Сулеймании. (Город в Иракском Курдистане. Своеобразная перевалочная база для добровольцев в Рожаву.) Конечно позвоню.

– Что, тревога? Брат береги себя. Чуть не забыл, Чечек привет передавай. Xwezî. (Хотел бы я... (курманджи)

Ну теперь можно выкурить сигарету, закрыть окно и лечь спать. И видеть те же самые сны. Снова, опять...

– Братка, уходи, меняй позицию. Уходи. УХОДИ, БЛЯДЬ!

– Сколько тебе лет, котёнок?

– Тринадцать. Они... Они изнасиловали меня, а потом продали на невольничьем рынке в Ракке.

– Wan bikujin! (Убивай их. (курманджи) Вали их на хер! Во имя Бога и Милосердия!

Что не нравится? Пацаны, а давайте вы три года на Ближнем Востоке повоюете, а потом расскажите, что вам снится.

Если честно, я уже привык. Как кино смотришь. Откричался давно, да и поседел ещё раньше.

Только уже несколько ночей подряд другое снится. Всё не как обычно. Странно и непонятно...

Горящий лес, тропинка по которой меня пытается тащить какая-то рыжеволосая девчонка. В руке у неё автомат. Похоже у меня справа рёбра задеты и на ноге рваная рана. Плохо, далеко не уйдём. Поворачиваю голову...

Ещё такая же девочка поменьше, раскинув руки, плача, что-то кричит на непонятном языке. Или понятном?

– НЕ СМЕЙ! ПРОЧЬ! НЕ ТРОГАЙ ИХ!

Где это, кто они? Развалины, запах гари и огонь с неба. Потом внезапно темнота вокруг и в ней детский плач. Похоже та же девочка плачет. И тот же голос. – Дядя, дядя помоги.

Эй, ты где там? Не плачь, погоди... – Дяденька, помоги нам.

Просыпаешься и... Ощущение вины утром и пустота внутри днём. Как будто пропустил что-то очень важное. Единственно правильное. Больно. Как рана в сердце. И водка не поможет. Как же больно...

«Ах, не спетая моя песенка,

Ветреное красное солнышко,

Скользкая крутая в небо лесенка,

Розовое крашеное стёклышко.

Приходили по ночам гости дальние,

Мне сулили чудеса несказанные,

Только где же их весна долгожданная

И как верить поутру обещаниям?

С пауками по углам да с чертями по дверям,

Вечно душно и тепло, свечку сажей замело,

Свидpигайловская банька от земли до звёзд...

Как могли встречали, славили песнями.

Деньги, пряники совали да почести.

А лицо у Христа было детское,

Но морщинкой по лицу - одиночество.

А лицо у Христа было детское,

Но морщинкой сквозь лицо - одиночество.

И пол пяди не хватило до мудрости,

И пол вдоха не хватило до радости,

И пол чуда не хватило до вечности.

Сказки, слёзки лишь, и прочие сладости.

С пауками по углам, да с чертями по дверям,

Если пусто - засыпай. Чего хочешь выбирай.

Свидригайловская банька от земли до звёзд.»

Вот и опять. Всё, мне это надоело. Я пошёл.

Стоп, ты помнишь кто на земле мёртвый лежит? И девушку в испачканной пионерской форме, плачущую над тобой на коленях? Помню. И?

...Слушай я ведь уже давно в долг живу, а долги отдавать надо. Жалко только Хамида обломаю. Не позвоню я ему похоже из Сулеймании. Прости, брат. Да хотя он поймёт, не обидится. Сам же такой.

Ладно, работаем. Эй, иду я, иду, только не реви. Я сейчас. Только не спрашивайте. – На хрена это тебе надо? Плач, дети, сны непонятные.

Блядь, не люблю бессмысленных вопросов. От них голова болеть начинает. Сказал же, что НАДОЕЛО.

Не знаю сколько времени я иду и иду ли. Может стою на месте. К плачу добавляется женский голос. – Пожалуйста, помоги им.

Да что же... Но вот впереди загорается свет. Плач и голоса слышатся оттуда. Ала, хоть какая-то определённость. Понятно куда идти. Свет приближается, всё ярче и ближе.

А вот сейчас, похоже, будет очень больно. Вашу же мать. Снова та же кроваво-чёрная пелена в глазах... На последнем усилии проваливаюсь в Нечто.

И? Да всё собственно говоря...

Где-то посредине.

День первый.

«Старшая, он пришёл...».

Ощущение похлопывания по щекам, резкий запах нашатыря и ещё чего-то цветочного.

Ну и какого хрена, кто там? Открываю глаз... Оппаньки.

Молодая, симпатичная, белый халат, разноцветные глаза. Врач похоже. Ну хоть не небритый мужик с автоматом уже лучше. – Очнулись? Вот и хорошо. Слышно, как сквозь вату.

Что-то ещё говорит, косясь в сторону. А, понял. Спрашивает

– Вы головой не ударялись?

Бля, спрашивать такое у человека с четырьмя контузиями. Ладно.

– Сейчас нет.

– Вы сесть можете?

– Могу попробовать.

Поддерживаемый сзади сажусь на асфальт. Где я и что вокруг? Я попытался оглядеться.

А вокруг похоже тоже лето. Трава зелёная, небо синее, птички где-то щебечут. Под головой была куртка, рядом рюкзак. Напротив, металлические ворота, скульптуры какие-то. Что за? Неподалёку две девчушки в пионерской форме. Смотрят испуганно. Понимаю, я тоже иногда своего отражения в зеркале боюсь.

Подальше девушка постарше в такой же форме и белой панамке ругается с каким-то мужиком в клетчатой рубашке и трениках

– Иваныч. Ты что не мог его в кабину посадить?

– Ольга Дмитриевна, вы же знаете, со мной же экспедитор ехала. Её же в кузов нельзя, перегруз был бы.

– Ты не ёрничай, а объяснительную пиши.

Стоп. Мужика этого припоминаю. И бабу объёмную с ним. Они меня в каком-то райцентре подобрали что-ли. Ехал в кузове полуторки, там ещё какие-то ящики с мешками были.

Но куда ехал и зачем? И почему девушка в панамке кажется мне знакомой? И рыжая пионерка у ворот с испуганными глазами? Где-то я их видел. Но где? Чёрт, не помню.

Ладно это потом. Сейчас бы хоть немного оклематься.

Заметив, что я уже сижу, девушка в панамке оставила в покое шофёра подошла и...

– Товарищ Азад, как вам не стыдно. Что за самодеятельность? Мы бы завтра машину за вами прислали.

Потом, обернувшись к врачу. – Виола, как он?

Та пожала плечами. – Да вроде нормально. Может перегрелся просто?

– Что значит ВРОДЕ НОРМАЛЬНО! Ты понимаешь, что говоришь!

Похоже назревает скандал с занесением в личное дело. Я решил вмешаться:

– Ольга (имя вроде правильно назвал?) да я уже в порядке. Всё хорошо.

– Вы уверены?

Вожатая (она же вожатая вроде) недоверчиво посмотрела на меня.

– Конечно.

Я даже попытался встать. Блин как с перепоя. Но встал, морщась от боли.

Картинка начала обретать резкость. На металлических воротах советский герб. Скульптуры — это фигуры пионеров. Лагерь поди какой-нибудь. Опять же вожатая и форма...

Логику включи. Трудно знаю, а кому легко.

– Славя. – Вожатая тем временем подозвала вторую девочку с шикарной русой косой.

– Поможешь товарищу Азаду дойти до его домика. Ключи взяла?

Славя, взялась было за рюкзак. Это ты зря, я сам уж как-нибудь. Только помоги его одеть и куртку подай. Ну что, пошли до дому красавица.

Мы уже были за воротами и шли по кирпичной дорожке мимо деревянных домиков.

Здание побольше и вывеска «Клубы». Интересно, конечно, но сейчас неважно. Другой вопрос важнее.

– Славя, а что это вообще за место?

Девочка с испугом посмотрела на меня.

– Слушайте, может быть вам лучше в медпункт?.

– Да не надо. Не соображу просто сразу куда попал.

– Это пионерский лагерь «Совёнок». Мы вас завтра ждали, запланировали почётную линейку, приём в пионеры. Всё как полагается, а вы.

Ну прости, милая, у меня всё даже война на импровизации.

От мыслей о... высоком меня отвлекла Славя. Похоже мы пришли.

Такой же деревянный домик, как и остальные, открытое окно, крылечко и красивые кустики. – Это ваш дом. Располагайтесь, отдыхайте. Скоро обед. Ой, у меня ещё дел много... – это Славя крикнула уже убегая.

Я ухмыльнулся. Правильно, тобой только детей пугать. И зашёл внутрь. Внутри оказалось довольно уютно.

Две аккуратно застеленные кровати (интересно, зачем вторая?), стол, шкафчик и два стула. На стене плакат с олимпийским мишкой. «Готовимся к Олимпиаде!». Деревянный пол блестит. Недавно наверно убирались.

Я поставил рюкзак на стул