СЛАВЯНСКИЙ СИНДРОМ

раненных. Миллионы беженцев. Разрушенные города и села…
    Вот тогда-то у меня и сорвалось с языка определение этому безумию: “славянский синдром”.
    – Точнее не скажешь, – согласился Любомир не без горечи, – у нас, правда, он имеет другое название: “балканский синдром”.
    Предложил выпить за содружество славянских народов.
    Содружество?!! Может, не чокаясь? Тут уже понесло меня. Напомнил Любомиру, с чего началось это славянское помешательство, когда в Беловежской пуще трое славянских мужей, набравшись в русской баньке, принялись делить восточно-славянские земли, увлеченно вырисовывая их границы. Позднее, правда, эти границы подверглись кардинальному пересмотру.
    Распался Советский Союз, рассыпалась Югославия, чехи разругались со словаками, поляки с украинцами и россиянами, наконец, россияне с украинцами. И это во время, когда остальная Европа объединялась в Евросоюз!
    Воевать друг с другом, лупить своих, чтоб чужие боялись – не это ли наш славянский тренд?
    Игорь Владимирович потерялся во времени и теперь уже апеллировал к Ирине:
    – Славяне – уникальное сообщество народов, разительно отличающееся от всех других на планете. История не знает с высокой степенью достоверности, как, откуда появились славянские племена, не исключено, что они – ответвление от воинственных племен викингов или потомки антов. Не удивлюсь, если и вовсе пришельцы… 
    Как бы то ни было, откуда бы они не пришли, воинствующие славяне со временем заняли огромные территории (одну шестую часть земного шара) от берегов Средиземного и Балтийского морей до Тихого океана.
    Здесь Ирина совсем заскучала. Напомнила, что речь ведь шла о “славянском синдроме”, а не о покорении Сибири.
    – К этому я и веду, – продолжил Игорь Владимирович. – мог ли кто-либо предположить, что славянский синдром, эта коллективная психопатия,  на пороге второго и третьего тысячелетий поразит большинство славянских народов? Сначала республики Югославии, но те хоть истребляли друг друга, исходя из этнических и религиозных противоречий. Что не поделили два самых больших славянских народа, представители одного этноса, исповедующие одну и ту же веру? Мирят же нас  немцы – в прошлом наши общие враги. Не парадокс?
    Вы спросите: причем здесь психопатия? А как иначе объяснить нашу взаимную ненависть, чем оправдать?
    Большинство людей заблуждается по поводу психопатии, полагая, что она – лишь неконтролируемые вспышки гнева, импульсивность, вспыльчивость. На самом деле психопатия – это гетерогенный синдром, по сути отрицающий все десять заповедей. Это и эгоцентризм, и убежденность в собственном величии и значимости, и патологическая лживость, и склонность к мошенничеству, и коварство, и черствость, и бессердечие, и сексуальная распущенность, и отсутствие эмпатии, и незнание чувства вины, и тотальная безответственность в отношении детей, родных, близких, а также своих действий и поступков.
    И вот что любопытно. Психопатию почему-то многие психиатры не относят к психическим заболеваниям, хотя этиология психопатии, помимо социальной компоненты, включает нейробиологическую дисфункцию. Субклиническое психическое расстройство психопатию трудно диагностировать, еще трудней лечить, при том что число психопатов в настоящее время стремительно растет и вполне соизмеримо с количеством нормальных людей. Смею утверждать это как практикующий врач-психиатр.
    Заболевшему психическим расстройством ставят соответствующий диагноз, и назначают лекарства и курс. С психопатией же все обстоит иначе.
    Это доказал самый одиозный психопат в мире, заражая на городских площадях Третьего Рейха толпы людей пламенными речами, доводя их до психопатического экстаза, ликования, выражения всеобщего обожания и восторга, что в результате привело мир к самой кровопролитной войне. На человека можно надеть смирительную рубашку, на народ – нет.
    Здесь уже Ирина не выдержала:
    – Игорь Владимирович, вы, по-видимому, забыли, что психология – моя специальность,  и что я преподаю ее в университете.
    Мне кажется, вы заблуждаетесь в определении “славянского синдрома”. Это – не коллективная психопатия, правильней было бы назвать этот синдром коллективной социопатией, а еще точней социопатией толпы. Вы ведь сами утверждаете, что психопатия – генетически предрасположенное заболевание, социопатия же привносится внешними факторами, хотя и социопатия, и психопатия имеют одни и те же внешние проявления. У всего народа не может быть одинакового генетически предрасположенного заболевания, или вы считаете, что со славянами такое возможно?
      И еще, коль вы завели разговор о психопатии, о ней следует говорить в более широком смысле, как об одной из составляющих темной триады «дурных характеров».
      В психологии тёмная триада представляет собой группу, включающую три личностные характеристики: нарциссизм, макиавеллизм и психопатию. По-моему, в данном случае именно о “темной триаде” и следует вести речь.
    Теперь пришла очередь удивляться врачу-психиатру. Он не без изумления глядел на Ирину:
    – Вы меня удивили. Ваша привлекательность мешает мне видеть в вас оппонента. Я хотел упростить объяснение и психопатию представил в виде гетерогенного синдрома, включающего в себя, в том числе макиавеллизм и нарциссизм. Это вполне приемлемое допущение. По поводу коллективной социопатии замечание принимается.
    Социопаты, психопаты, как их не назови, кто б они не были, ясно одно – между ними существует тесная взаимосвязь. Во времена второй мировой войны выдающиеся психопаты мира на площадях и по радио превращали людей в визжащую толпу социопатов.
    А разве нынешнее противостояние славян не содержит в себе явные признаки и социопатии, и психопатии? При этом следует учитывать, что у этих болезней в настоящее время более современные и совершенные способы заражения: пресса, телевидение, интернет. Да и в средствах уничтожения себе подобных люди продвинулись гораздо дальше. Раньше заложниками психопатов были миллионы людей, сейчас – вся планета.
    Игорь Владимирович заговорил возбужденно, все более заводясь:
    – Вот ведь как бывает. Жили бок о бок в мире и согласии два самых близких по духу и менталитету славянских народа. А теперь враги! И ведь находим себе оправдание. Чем не когнитивный диссонанс? Сколько времени пройдет, сколько поколений, прежде чем наша взаимная ненависть изживет себя?..

    – Я вижу, для вас – это очень болезненный вопрос, что-то вас зацепило, – попыталась успокоить врача Ирина.
    – Зацепило – не то слово, прошлось катком. Давайте немного выпьем, не могу на трезвую голову спокойно об этом говорить.
    Официант принес небольшой графинчик коньяка и два бокала. Игорь Владимирович без тоста залпом осушил бокал, заговорил:
    – Было это лет семь назад. К нам в клинику попала молодая женщина. Привел ее муж. Сама она русская, живет на Украине в приморском Ильичевске. Училась в Одессе. С будущим супругом познакомилась на одесском пляже, переехала к нему в Москву. Кстати, она очень похожа на вас, когда я впервые вас увидел, мне показалось, что вы –  это она. И имя у нее такое же – Ирина.
    Причиной ее нервного расстройства послужила смерть ребенка. Она родила недоношенную девочку, спасти малышку не удалось. Муж почему-то повел себя более чем странно – не только не стал ее успокаивать, утешать, а подал на развод. Что чему предшествовало: нервный срыв разводу или наоборот – не знаю. Молодой лечащий врач из нашей клиники с энтузиазмом взялся за ее лечение, и, если бы не мое вмешательство, неизвестно, к чему бы это привело. Не исключаю, что развитие ее болезни явилось результатом оплаченного сговора супруга и врача. Под воздействием сверх ударной дозы нейролептиков Ирина на самом деле превратилась в больную, стала заговариваться, уверяя, что летает и не только во сне.
    Порой мне сдается, что она эти свои полеты не придумала. Психотропные лекарства я ограничил, и попытался лечить ее суггестией, стирая из ее сознания мысли о полетах, но это не привело к положительному результату. Тогда я сменил тактику, и стал внушать ей, что летать – это так же нормально, как ходить.
    На протяжении месяца несколько раз в неделю она приходила ко мне на сеансы гипноза. Не без труда мне все же удалось привести ее в нормальное состояние. Ее-то вылечил, да сам заболел – влюбился. Надо же? До этого я полагал, что врач-психиатр, способный управлять мыслями и чувствами других, не запутается в собственных.  Запутался, да еще как! Видимо, наши чувства не поддаются саморегуляции.
    Ирина не стала сопротивляться. Возможно, это была ее благодарность, может, что иное. Короче, мы стали жить вместе. Оформлять отношения она не захотела.
    Как мне было хорошо с ней! Легкая в общении, открытая, позитивная, светлая, милый, родной мне человечек: душой, мыслями, телом. Два года безоблачного счастья. Стали подумывать о ребенке, сразу у нас не получилось, ей следовало подлечиться, да она почему-то с этим не торопилась.
    Как в воду глядела. Начались драматические события на Украине. Мы вместе с ней следили за всем, происходящим там, пытались понять, разобраться. А дальше… дальше пришла весна.
    Мартовским солнечным утром я разбудил любимую, нет, не пожеланием доброго утра, о чем корю себя до сих пор, хоть и не имел никаких задних мыслей, просто пошутил по-дурацки:
    – Вставай, Крым наш!
    Она не поняла моего сарказма, вся как-то сжалась, испуганно на меня поглядела, и, опустив голову, тихо согласилась:
    – Да, ваш…

    Моя милая как-то сразу переменилась: потухший взгляд, тихая, напуганная, все больше молчала. Я побоялся, что болезнь вновь возвращается к ней, спросил:
    – Ты не летаешь во сне… наяву?
    – Мне не до полетов! – ответила.
    У нее появились проблемы на работе. Приходила мрачнее тучи. Поинтересовался, в чем дело. Призналась, что, не выдержав бесконечных разговоров сотрудников об "исторической справедливости", обрушившейся на Россию, как-то высказала им, что вся их справедливость легко умещается в двух строках басни Крылова “Волк и ягненок”: “у сильного всегда бессильный виноват”,  “ты виноват уж в том, что хочется мне кушать”…
    Я предчувствовал: что-то должно было случиться, старался не беспокоить ее понапрасну, давал возможность самой разобраться в сложившейся ситуации, принять как данность нелепость противостояния между Россией и Украиной.
    А тут началась война на Донбассе.
    Однажды летним вечером, вернувшись с работы, Ирину дома я не застал, не было и ее вещей, на столе нашел записку, в ней всего несколько слов: “Спасибо за все, мне было очень хорошо с тобой. Нагостилась, пора домой”.
    Позвонил ей – она вне зоны. Лишь спустя час дозвонился:
    – Ты где? – выдохнул.
    – Улетаю на юг.
    Господи, вновь стала летать?
    – Дождись меня, не улетай!
    – Поздно. Самолет через полчаса. Миленький мой, любимый, теперь нам невозможно жить, как прежде. Между нами пропасть. Если бы ты знал, как на работе обрадовались, узнав, что я отбываю на родину, заулыбались, стали добрыми, ласковыми, хотя до этого