Страна

            Кондрат вышел из подъезда и увидел, что во дворе на хорошо утоптанной площадке мужики играют в какое-то подобие регби. Суть игры заключалась не в том, чтобы донести мяч до каких-либо ворот, а чтобы, завладев им любым способом, ударом ноги запустить его вертикально в небо как можно выше. Тогда все замирали, глядя на уменьшающееся овальное тело, над которым высоко в аквамариновом небе величественно плыл сверхзвуковой пассажирский авиалайнер. Потом тело, достигнув какой-то точки, уменьшаться в размерах переставало и начинала увеличиваться. При этом нарастал угрожающий свист. Тело по виду превращалось в летящую бомбу, и теперь нужно было вовремя увернуться, чтобы не получить какого-либо увечья. Однажды мяч полетел не вверх, а в сторону, в окно соседнего дома, и все с испуганными лицами замерли, ожидая что будет; вокруг образовалась мгновенная тишина, но мяч, по счастью, в самом конце нырнул и попал аккурат под подоконником в кирпичную стены, срикошетил обратно во двор, и беготня, вопли и пыхтение возобновились с новыми силами. Большей частью мужики были среднего возраста — лет за 30, а то и за 40. Многие пришли на игру после работы с располагавшегося неподалёку Электродного завода, немытые, чумазые, в синих и чёрных рабочих робах, огромных уродливых ботинках, которые бухали по земле, как ступни слонов. Только один был обнажён до пояса — Васька Смирнов. У него был мощный торс, волосатая грудь, а на правом плече синела татуировка — лик Богородицы, под которым имелась надпись "Не забуду Матерь Божью". Когда Васька что-нибудь нечленораздельно орал или членораздельно матерился, то было видно, что у него не хватает нескольких передних зубов.
            Едва Кондрат появился во дворе, игра на минуту прекратилась. Почти все игроки кинулись к Кондрату, и тот даже присел от испуга, а ну как они все, не останавливаясь, пробегут по нему, как стадо гиппопотамов. Но регбисты не стали его топтать. Они сгрудились вокруг него, а Васька, дружески хватая его за плечи, пыша жаром, как раскалённая деревенская печка, закричал:
            — Вот здорово, что ты вышел! Нам тебя не хватает.
            — Да я ж не умею играть.
            — А и не надо! Ты у нас будешь судьёй!
            — Да я ж правил не знаю.
            — Да и мы не знаем. Ты, главное, свисти, как увидишь какое нарушение.
            Кондрат вообще-то планировал ближайшим досугом распорядиться иначе. Он хотел пройтись за городом по степи, поглядеть на ряды подсолнухов, которые высадил прошедшей весной колхоз "Звезда Советов", посидеть у реки, глядя на сиреневую даль у горизонта или на рыбаков, которые с удочками обсиживали берег. Но друзья рассудили по-другому. Его повлекли к спортивной площадке и усадили на широкий пенёк, оставшийся от старого тополя.
            — Чуть что, сразу свисти, — крикнул Васька и сунул ему в руки синий свисток с погрызенным мундштуком, ещё влажным от чьей-то слюны.
            В следующее мгновение бестолковая беготня возобновилась.
            Кондрат какое-то время следил за игрой, пытаясь возбудить в себе к ней интерес, не преуспел в этом, а потом вдруг решил, что это место тоже ведь неплохое — никто ведь больше на него внимания не обращает, так что можно и помечтать. Тотчас всё перед ним стало как бы меняться. Силуэты бегающих игроков стали тускнеть, расплываться и постепенно исчезли совсем. Звуки сшибающихся в схватках тел, крики и прочие вопли тоже исчезли, постепенно сменяясь звуками иными: шелестом травы, криками птиц, завыванием ветра. Исчезли и запахи пота, немытого тела. Вместо них теперь появился пряный сладковатый ароматом чего-то иного — может быть, каких-нибудь цветов, деревьев, а то и иной непонятной жизни в целом, которая ждёт его не дождётся, чтобы заключить в свои объятия. Соседний многоэтажник тоже исчез, и теперь перед Кондратом было огромное необъятное поле, местами заросшее высокой травой, а местами каменистое, цветом как сепия в старых монохромных фильмах, сейчас почти забытых. У горизонта стояли горы со сверкающими белоснежными вершинами, а в бирюзовом небе медленно парили какие-то птицы — не то орлы, не то соколы, величественные, как владыки миров. Пряный воздух был такой, что им хотелось дышать и дышать, и Кондрат стал им дышать глубоко и основательно, чувствуя, что такие процедуры обязательно скажутся самым позитивным оздоровляющим образом. А потом он увидел гигантское войско. Оно шло от горизонта справа нескончаемой железной лавой — пешие и конные, все как один закованные в метал. И было что-то грозное в этом  движении, что-то неотвратимое и, безусловно, величественное. А потом он увидел ещё одно войска — теперь уже слева, тоже двигавшееся от горизонта и тоже закованное в железо, такое же грозное и величественное. Едва воины из обеих армий друг друга увидели, как разом взревели, как тысячи разъярённых чертей, и устремились навстречу, ни на что более не обращая внимания. Конники, обгоняя пехоту, первыми сшиблись в смертельной схватке. Гул зазвеневшего металла мгновенно наполнил всё пространство вокруг от земли до неба. Синие и жёлтые штандарты смешались. Вскоре подоспели и пешие, и теперь, кроме гортанных воплей, яростных криков и железного лязга, ничего больше не раздавалось вокруг. Чтобы лучше видеть, Кондрат встал и сделал несколько шагов вперёд — ему показалось, что где-то там, в самой гуще схватки, яростно бьётся его предок, а может, и он сам в одном из своих предыдущих воплощений. Но осмыслить это предположение глубоко он не успел, потому что кто-то вдруг ударил его по спине — причём с такой силой, что, казалось, позвоночник у него едва не развалился на множество мелких деталей и не осыпался в трусы. В следующее мгновение он увидел перед собой разъярённого Ваську Смирнова, а рядом с ним и прочих участников матча.
            — Ты чё не свистишь?! — заорал Васька. — Ерохе чуть челюсть не сломали!
            — А Кузьме по яйцам, блядь! — добавил кто-то сбоку.
            — А вы не мужики, что ли? — заорал Кондрат в ответ, недовольный тем, что так бесцеремонно прервали полёт его сознания. — То же мне, челюсть...
            Договорить у него не получилось, потому что все игроки загомонили разом, возмущённые таким чудовищным судейским непрофессионализмом. Кондрат же их слушать вообще не хотел. Ему чудилось, будто связь со страной, которую он только что созерцал, ещё не прервалась полностью. Ещё, хоть и отдалённо, были слышны и лязг железа, и гортанные свирепые вопли и стоны раненых. А потом, нарастая, вдруг зазвучал оглушающий ослепительный писк, и что-то светлое стремительно пролетело мимо них и грузно вонзилось в пень, на котором Кондрат только что сидел. Это было что-то продолговатое, вибрирующее, и все, повернувшись, стали это разглядывать, а Васька вдруг крикнул:
            — Да это же меч!
            Действительно, это и впрямь был меч, он, глубоко вонзившись в деревянную плоть, торчал вертикально вверх, тонко вибрируя. Васька первым задрал голову, глядя вверх, и все тоже стали задирать головы кверху, будто меч прилетел именно оттуда, из ультрамаринового неба, но ничего там интересного не обнаружилось — только расплывающийся инверсионный след от пролетевшего недавно пассажирского авиалайнера.
            — Это что ж такое? — просипел кто-то.
            — Меч, не видишь, что ли? — крикнул Васька.
            — Но откуда?
            — Кто вытащит, будет королём. Чур, я первым тащу!
            И Васька кинулся к мечу, ухватил его обеими руками за рукоять, но как не вздувалась мускулатура его огромного тела, как он ни напрягался, как ни пыхтел, извлечь меч ему так и не удалось. Лезвие сидело глубоко. А потом и другие здоровенные и не очень мужики пытались вытащить это оружие из пня, но ни один из них не преуспел, сконфуженно отступал после этого в сторону, чтобы дать место другому, и с каждой неудачей лицо у Васьки светлело, потому что его собственный конфуз уже не казался таким позорным. А потом меч вытащил Кондрат. Случилось это, скорее всего, потому, что за время предыдущих попыток меч удалось расшатать, и теперь он держался уже не так прочно, как в начале, и Кондрат вытащил его легко, как иголку из мягкой подушечки. И он воздел меч над своей головой и глядел на него с восторгом, — да, да, именно с восторгом, потому что глядеть на него как-то иначе было нельзя — меч был прекрасен, он сиял, казалось, всеми цветами радуги, и что-то волшебное и мистическое было в нём, и нельзя было этого не заметить. И все, конечно, это замечали. И Васька первым преклонил колена и торжественно объявил:
            — Да здравствует король!
            И все прочие тоже опускались на колени и восторженно кричали:
            — Да здравствует король!
            И не было этим крикам конца. И ещё какие-то люди, привлечённые шумом, подтягивались из округи и присоединялись ко всеобщему ликованию. Кондрат же всё не отрывал взгляда от меча и думал, как много у него теперь дел на Земле, ведь планета доведена до предела: загажена экология, многие животные истреблены, человечество зомбировано, миром правит его презрейшество доллар, а хотелось бы, чтобы всё было наоборот, чтобы миром правили любовь, дружба, добро, красота. Чтобы главными в цивилизации были не лукавые дельцы от капитализма, а художники и поэты. Новые Леонардо, Микеланджело и Львы Толстые, открывающие человечеству невиданные ранее горизонты прекрасного...