Разные люди, разные встречи с Богом. Вот несколько живых примеров нашей и близкой к нам современности.
Серафим Роуз (1934–1982), известный христианский мыслитель, иеромонах и подвижник, до своего обращения к Православию категорически отрицал возможность встречи с Богом. Утонченный и начитанный интеллектуал, знаток восточных религий и западной философии из отчаяния своего нигилизма будто бы случайно прорвался к вере — случайно оказавшись на богослужении в Православной Церкви. Он не понимал, ни о чем поют, ни о чем читают в храме, но ощущение того, что здесь его дом, оказалось настолько сильным, что все сомнения страдающего мыслителя отпали. Сретение (встреча, ц.-сл.) состоялось.
«Долгие годы своих занятий я удовлетворялся тем, что был выше традиций, оставаясь каким-то образом верным им… Я пошел в Православную Церковь, чтобы посмотреть на еще одну “традицию”. Однако, когда я вошел туда — это была русская церковь в Сан-Франциско, — со мной случилось нечто, чего я никогда не испытывал раньше ни в буддистском, ни в каком другом восточном храме, что-то в моем сердце сказало: ты дома, поиски окончены. Я не знал, что это значило, служба была мне абсолютно незнакома и шла на иностранном языке. Я стал посещать православные богослужения, постепенно изучая язык и традиции…
Когда я раскрылся для Православия и православных, я начал осознавать, что истина — не просто абстрактная идея, искомая и познаваемая умом, но нечто личностное, даже больше, некая Личность, Которую ищет и любит сердце. Так я встретил Христа».
Игумен Никон (Воробьев) (1894–1963).
В 1931 году Николай Воробьев принял монашеский постриг и получил новое имя — Никон, став исповедником в тяжелую эпоху советских гонений, духовником для многих верующих людей и выдающимся христианским писателем. Но перед этим ему пришлось преодолеть тяжелый путь поисков и разочарований.
«СРЕТЕНИЕ В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»
Летом 1915 года Николая настиг глубочайший кризис. Утратив в юности доверие к Православию, он бросился на поиски нового смысла жизни. Однако многолетнее ночное изучение философских и научных работ его духовную жажду не утолили, а только еще больше усилили. Однажды доведенный до предела душевными муками, Николай выбежал за город в поле. Его сознание агонизировало отчаянными вспышками, сквозь которые, наконец, прорвался один-единственный осмысленный крик: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты или нет Тебя?»
И желанный, столь необходимый теперь ответ пришел.
«Невозможно передать, — вспоминал Николай впоследствии — то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: «Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя!».
Как долго продолжалась эта таинственная встреча Николая с Богом, неизвестно. Но, когда он наконец встал на ноги, было уже далеко за полночь. Все спали. Каково же было его удивление, когда вдруг до него стал ясно доноситься торжественный колокольный звон! Допустить, что кто-то решил устроить праздничный перезвон в столь позднее время, было едва ли возможно. Но тогда — откуда он взялся?..
Митрополит Сурожский Антоний (1914–2003)
Один из самых известных Православных проповедников XX-го века. Его книги популярны во всем мире. Встрече Андрея (так звали его до монашеского пострига) с Богом предшествовало полное недоверие ко всякому проповеднику Православной Истины. И вот...
«Случилось так, что Великим постом какого-то года, кажется, тридцатого, нас, мальчиков, стали водить наши руководители на волейбольное поле. Раз мы собрались, и оказалось, что пригласили священника провести духовную беседу с нами, дикарями. Ну, конечно, все от этого отлынивали, как могли, кто успел сбежать, сбежал; у кого хватило мужества воспротивиться вконец, воспротивился; но меня руководитель уломал. Он меня не уговаривал, что надо пойти, потому что это будет полезно для моей души или что-нибудь такое, потому что, сошлись он на душу или на Бога, я не поверил бы ему. Но он сказал: «Послушай, мы пригласили отца Сергия Булгакова; ты можешь себе представить, что он разнесет по городу о нас, если никто не придет на беседу?» Я подумал: да, лояльность к моей группе требует этого. А еще он прибавил замечательную фразу: «Я же тебя не прошу слушать! Ты сиди и думай свою думу, только будь там».
Я подумал, что, пожалуй, и можно, и отправился. И всё было действительно хорошо; только, к сожалению, отец Сергий Булгаков говорил слишком громко и мне мешал думать свои думы; и я начал прислушиваться, и то, что он говорил, привело меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов; помню, он говорил о Христе, о Евангелии, о христианстве. Он был замечательный богослов, и он был замечательный человек для взрослых, но у него не было никакого опыта с детьми, и он говорил, как говорят с маленькими зверятами, доводя до нашего сознания все сладкое, что можно найти в Евангелии, от чего как раз мы шарахнулись бы, и я шарахнулся: кротость, смирение, тихость — все рабские свойства, в которых нас упрекают, начиная с Ницше и дальше. Он меня привел в такое состояние, что я решил не возвращаться на волейбольное поле, несмотря на то, что это была страсть моей жизни, а ехать домой, попробовать обнаружить, есть ли у нас дома где-нибудь Евангелие, проверить и покончить с этим; мне даже на ум не приходило, что я не покончу с этим, потому что было совершенно очевидно, что он знает свое дело, и, значит, это так…
И вот я у мамы попросил Евангелие, которое у нее оказалось, заперся в своем углу, посмотрел на книжку и обнаружил, что Евангелий четыре, а раз четыре, то одно из них, конечно, должно быть короче других. И так как я ничего хорошего не ожидал ни от одного из четырех, я решил прочесть самое короткое.
И тут я попался; я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда Он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу; потому что, прочти я другое Евангелие, у меня были бы трудности; за каждым Евангелием есть какая-то культурная база; Марк же писал именно для таких молодых дикарей, как я, — для римского молодняка. Этого я не знал — но Бог знал. И Марк знал, может быть, когда написал короче других…
И вот я сел читать; и тут вы, может быть, поверите мне на слово, потому что этого не докажешь. Со мной случилось то, что бывает иногда на улице, знаете, когда идешь — и вдруг повернешься, потому что чувствуешь, что кто-то на тебя смотрит сзади. Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос…
И это было настолько разительное чувство, что мне пришлось остановиться, перестать читать и посмотреть. Я долго смотрел; я ничего не видел, не слышал, чувствами ничего не ощущал. Но даже когда я смотрел прямо перед собой на то место, где никого не было, у меня было то же самое яркое сознание, что тут стоит Христос, несомненно. Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут — значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес, и значит, все, что о Нем говорят, — правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан, которые обнаруживали Христа и приобретали веру не через рассказ о том, что было от начала, а через встречу с Христом живым, из чего следовало, что распятый Христос был тем, что говорится о Нем, и что весь предшествующий рассказ тоже имеет смысл.
Ну, дальше я читал; но это уже было нечто совсем другое.
Первые мои открытия в этой области я сейчас очень ярко помню; я, вероятно, выразил бы это иначе, когда был мальчиком лет пятнадцати, но первое было: что, если это правда, значит, все Евангелие — правда, значит в жизни есть смысл, значит, можно жить не для чего иного как для того, чтобы поделиться с другими тем чудом, которое я обнаружил; что есть, наверное, тысячи людей, которые об этом не знают, и что надо им скорее сказать. Второе — что если это правда, то все, что я думал о людях, была неправда; что Бог сотворил всех; что Он возлюбил всех до смерти включительно; и что поэтому даже если они думают, что они мне враги, то я знаю, что они мне не враги.
Помню, на следующее утро я вышел и шел как в преображенном мире; на всякого человека, который мне попадался, я смотрел и думал: тебя Бог создал по любви! Он тебя любит! ты мне брат, ты мне сестра; ты меня можешь уничтожить, потому что ты этого не понимаешь, но я это знаю, и этого довольно… Это было самое разительное открытие.
Дальше, когда продолжал читать, меня поразило уважение и бережное отношение Бога к человеку; если люди готовы друг друга затоптать в грязь, то Бог этого никогда не делает. В рассказе, например, о блудном сыне: блудный сын признаёт, что он согрешил перед небом, перед отцом, что он недостоин быть его сыном; он даже готов сказать: прими меня хоть наемником… Но если вы заметили, в Евангелии отец не дает ему сказать этой последней фразы, он ему дает договорить до «я недостоин называться твоим сыном» и тут его перебивает, возвращая обратно в семью: принесите обувь, принесите кольцо, принесите одежду… Потому что недостойным сыном ты можешь быть, достойным слугой или рабом — никак; сыновство не снимается. Это третье.
А последнее, что меня тогда поразило, что я выразил бы тогда совершенно иначе, вероятно, это то, что Бог — и такова природа любви — так нас умеет любить, что готов с нами разделить все без остатка: не только тварность через Воплощение, не только ограничение всей жизни через последствия греха, не только физические страдания и смерть, но и самое ужасное, что есть, — условие смертности, условие ада: боголишенность, потерю Бога, от которой человек умирает. Этот крик Христов на кресте: Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил? — эта приобщенность не только богооставленности, а боголишенности, которая убивает человека, эта готовность Бога разделить нашу обезбоженность, как бы с нами пойти во ад, потому что сошествие Христово во ад — это именно сошествие в древний ветхозаветный шеол, то есть то место, где Бога нет… Меня так поразило, что, значит, нет границы Божией готовности разделить человеческую судьбу, чтобы взыскать человека.
И это совпало — когда очень быстро после этого я уже вошел в Церковь — с опытом целого поколения людей, которые до революции знали Бога великих соборов, торжественных богослужений; которые потеряли всё — и Родину, и родных, и, часто, уважение к себе, какое-то положение в жизни, дававшее им право жить; которые были ранены очень глубоко и поэтому
Продолжается Рождественский Пост. С каждым днем Светлый Праздник чистого сердца и непостыдной надежды все ближе. Скоро-скоро вновь случится встреча с Богомладенцем Иисусом Христом. И эта чрезвычайно важная встреча с Богом произойдет в нашем сердце...
В воплощении Слова, по словам св. Ефрема Сирина, происходит “обмен” между Богом и человеком: Бог воспринимает от нас человеческую природу, а нам дарует Свое Божество. “Сын Божий стал Сыном Человеческим, чтобы сынов человеческих сделать сынами Божиими”, — сказал св. Ириней Лионский. Обожение, к которому человек был предназначен по самому акту творения и которое утратил через грехопадение, возвращено человеку Воплотившимся Словом — Господом Иисусом Христом.
И потому именно в Рождестве Христовом происходит всецелое обновление человеческого естества. Не только в том единственном Рождестве, которое произошло две тысячи лет назад в Вифлееме, но и в том рождении Христа, которое вновь и вновь происходит в наших душах. Ибо душа человека — это “скотские ясли”, которые Бог делает вместилищем Своего Божества и Своим храмом.
Человек в грехопадении “уподобился скотам несмысленным” (Псалом 48, 13), но Бог приходит к падшему человеку и делает душу его местом, где происходит таинственная встреча между Ним и человеком.
Величайшее чудо Боговоплощения в том, что, совершившись однажды в истории, оно возобновляется в каждом человеке, приходящем ко Христу.
В глубоком молчании ночи Слово Божие воплотилось на земле. Так воплощается оно в молчаливых глубинах нашей души — там, где умолкает разум, где истощаются слова, где ум человека предстоит Богу. Неизвестным и неузнанным родился Христос на земле, и лишь волхвы и пастухи вместе с ангелами вышли навстречу Ему. Так, тихо и незаметно для других, рождается Христос в человеческой душе, а она выходит Ему навстречу, потому что возгорается в ней звезда, ведущая к Свету.
Мы таинственно встречаем Христа в молитве, когда вдруг обнаруживаем, что молитва наша принята и услышана, что Бог “пришел и вселился в нас” и наполнил нас Своим живоносным присутствием.
Мы встречаем Христа в Евхаристии, когда, причастившись Тела и Крови Христовых, вдруг чувствуем, что наше собственное тело пронизано Его Божественной энергией и в венах наших течет Кровь Бога.
Мы встречаем Христа в других Таинствах Церкви, когда через соприкосновение с Ним обновляемся и оживаем для жизни Вечной.
Мы встречаем Христа в наших ближних, когда человек вдруг раскрывается для нас, и мы прозреваем в сокровенную глубину его, где сияет образ Божий.
Мы встречаем Христа в нашей повседневной жизни, когда среди шума ее вдруг слышим Его призывный голос или когда видим Его явное и внезапное вмешательство в ход истории.
Именно так — внезапно и неожиданно — вмешался Бог в жизнь человечества 20 веков назад, когда Своим Рождением повернул весь ход истории. Именно так рождается Он вновь и вновь в душах тысяч людей и изменяет, преобразует и преображает всю их жизнь, делая их верующими из неверующих, святыми из грешных, спасающимися из погибающих...
Мне не хотелось бы вступать(влезать) в некую дискуссию, но я скажу.
Бог, конечно, это Бог. И мы ему молимся. Непонятно кому и чему, но молимся.
Я прямой киевский парень - умею писать музыку и балуюсь словечками.
Матершинник, но ласковый и хороший.
Когда у меня умирал папа, ему никто сверху не помог.
Когда от той же болезни умерли его братья - младший и ещё младшее - им никто не помог.
Три брата умерли в течение пяти лет от одной и той же болезни - болезни страшной.
Три брата были ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫМИ людьми!
По соседству со мной и дальше по району живёт куча ублюдков, которые мешают жить остальным.
Они гораздо старше уже, чем ушедшие папа мой и его два брата. Умирать они не собираются. И они просто сволочи!
Мне, вот, интересно, а ТОЧНО ли есть этот БОГ на свете?
А если он есть - может, он какой-то неправильный???
с теплом, дурак Гус с Киева