Она была рыжеволосая, и она была …евреечка.

Она была рыжеволосая, и она была …евреечка.

Он стоял на застекленной лоджии и любовно опрыскивал завернутые в мешковину корявые и отчаянно колючие саженцы роз, присланные с оказией ему из-за бугра, или как любили писать прогрессивные журналисты времен его молодости, из страны загнивающего капитализма, страны эксплуатации трудящихся и чистогана.
Сквозь запотевшее окно, он нет-нет, да и видел украдкой брошенные на него взгляды жены, рано состарившейся и располневшей после родов женщины, ревниво-укоризненные, и даже несколько обиженные.
Мельчайшие капельки воды, осели легким туманом на стекле, и он, как-то непроизвольно, указательным пальцем нарисовал грустную, стилизованную рожицу с крупной слезой под глазом, под которой старательно вывел слово Роза, а чуть ниже, отчего-то маленькими буквами имя-Римма.
Воровато оглянувшись, он посмотрел на жену, колдовавшую над сковородкой у плиты, закурил, и отчаянно грустя стер ладонью чернеющие слова. Стереть-то стер, но в душе остался нехороший, мерзкий осадок, словно от совершенного или как минимум замышляемого предательства.
- Что это со мной?
Вытирая об линялую майку влажную ладонь, подумал он.
- Уже прошло более тридцати лет, как я видел ее в последний раз, и надо же, ни с того, ни с сего вдруг вспомнилось. Странно…
Он присел на сбитый из многослойной фанеры ящик с дряблой, проросшей картошкой и, облокотившись на подоконник, прижался лбом к прохладному, влажному стеклу.
Капли конденсата поспешно сбегали со лба на щеки и, подсыхая, растворялись в седоватой курчавости бороды.
- Еще решит чего доброго, что я плачу…
Лениво подумал он о супруге, но мысли его уже метнулись куда-то далеко-далеко, сквозь лиловый мрак Московского вечера, огибая темные призраки высоток и размытые кляксы уличных фонарей, метнулись наперегонки с его, неподвластной командам разума памятью, сквозь тысячи километров и десятки лет, в город его детства.
1.
… «Цветной костюм», объявил Вовка и тут же по-глупости проморгал взятку.
- Накрылся твой костюм! Медным тазиком накрылся…
Радостно заржал Речкалов и пухлой ладонью сгреб со стола прощально звякнувшую мелочь.
- Ну что, еще партеечку?
Обвел он, взглядом ребят, умудряясь при этом, не глядя, пересчитывать выигранные деньги.
-А то тут и на портвешок не наберется…
Все вместе они вновь пересчитали всю наличность, тщательно вывернув свои карманы, но на бутылку портвейна и в самом деле не хватало.
- Пойдем в парк в теннис на деньги играть.
Решил Серега, самый старший из них, и посмотрел на Вовку.
- Ты как, готов?
- А то!- гордо ответил тот и поднялся из-за стола.
В городском парке, ребята постарше, а то и взрослые, солидные мужики играли в настольный теннис. Кто как. Кто просто, от скуки ради, а кто и на деньги.
Обойдя столы с играющими, Вовка незаметно кивнул на долговязого парня лет двадцати в яркой кепке, небрежно закручивающего шары и гордо насмехавшегося над своим менее ловким противником.
Товарищи присели на пустующую поблизости скамейку и начали довольно громко между собой обсуждать стиль игры долговязого, не скупясь на довольно резкие эпитеты в его адрес.
- Пойдем отсюда,
Нарочито громко сказал Серега приподнимаясь.
- С кем тут играть? Так, дилетанты тычка собрались, скучно…
Тот, что в кепке, как и следовало, ожидать, купился.
Приостановив игру, он зло посмотрел на равнодушно стоящего Серегу и, дробно перекатывая шарик по шипастой ракетке, вызывающе бросил:
- Ну, ты, говорливый, может, сыграем партейку по троячку?
Давыдов очень натурально (умеет же, гад) рассмеялся, и вновь возвращаясь на скамейку, ответил долговязому как можно более презрительно и одновременно показно вежливо:
- Вы, сэр, еще недостаточно хорошо играете, что бы я с вами за одним столом стоял…Школа не та! Да вас любой из моих товарищей на раз сделает. Вон, Вовка, самый младший из нас, и то с легкостью, а что уж про меня то говорить.
Взбешенный парень глянул на Вовку и, вытащив из кармана брюк пятерку, положил ее на скамью, придавив камушком.
- Ваши будут, если он (Вовка под его уничтожающим взглядом постарался стать еще меньше ростом), из трех партий выиграет хотя бы одну. А если нет, все ваши деньги уплывут ко мне…
- Заметано!
Гордо ответил Серега и многозначительно пробренчал мелочью в кармане.
Вовка подошел к столу, осмотрел ракетку, шарик, и, проведя ладонью по поверхности зеленого теннисного стола спросил у в нетерпении застывшего противника.
- Вам фору дать, шаров пять, или как?
- Или как!- рявкнул тот и понеслось.
-… Два ноль,
Объявил пораженному долговязому Давыдов и поинтересовался:
- Мне кажется, вы не будите возражать, если ваши деньги перекочуют к нам? …
Под презрительный смех собравшихся зрителей, парень старательно выгнул козырек у своей замечательной кепки и, не оглядываясь, побрел к выходу, независимо насвистывая.
- …А может водовки?
С видом бывалого любителя спиртного спросил Давыдов.
- У меня в угловом, продавец знакомый – он даст без проблем.
Совершенно непьющий в то время Вовка наморщил лоб и отрицательно мотнул головой:
- Вы пейте ребята, я не хочу. Я и портвейн, если, честно говоря, не хочу…
- Нет. Так нельзя!
Великодушно уронил Серега.
- Если бы не Вовка, нам бы эта пятерка не в жисть не обломилась.
Давай так: себе возьмем три семерки, а для него «Токайского», и отправим его к Розе, она я думаю, будет только рада…
Все отчего-то рассмеялись, скабрезно и пошловато, и остальную дорогу до дома поглядывали на самого младшего из них, на Вовку, снисходительно, с каким-то тайным превосходством.
Подводя товарища к обитой темно-шоколадным дерматином двери на третьем этаже, они успели сообщить ему, что, дескать, отец Розы служит зам по тылу в каком-то полку под Чебаркулем и домой наведывается довольно редко, а мать ее работает портье в гостинице «Южный Урал», и в это время ее обычно не бывает. Что такое портье, никто толком и не знал, но работа в гостинице, и днем и ночью освещенной сотнями разноцветных ламп уже само по себе внушало уважение.
Утопив кнопку звонка, Серега в сопровождении товарищей со смехом и гиканьем, ринулся вниз по лестнице, оставив Вовку возле двери с красивой, пузатенькой бутылкой вина.
Дверь распахнулась почти сразу, и перед пареньком появилась необычайно (по крайней мере, так ему показалось) красивая девушка в черном, с драконами халате, с матовой, смугловатой кожей и копной ярко-рыжих волос.
Внимательно, и как показалось Вовке несколько насмешливо, она осмотрела его с ног до головы, своими довольно крупными, слегка на выкате темно-коричневыми глазами, задержав несколько взгляд на бутылке и, наконец, спросила его низким, грудным голосом, чуть заметно картавя при этом:
- Ну и чего ради вы звоните, юноша? Перепутали адрес?
Вовку еще никто и никогда не называл юношей, и быть может от этого, а может просто от впервые увиденной так близко столь красивой, и уже взрослой девушки, скорее даже женщины, он растерялся и, заикаясь, городя какую-то полную чушь, протянул ей вино и выдавил, наконец:
- Здравствуйте Роза. А я, к вам…
- Ну, если ко мне, то заходите.
Девушка уже откровенно смеялась над оробевшим вконец пареньком.
- Вообще-то меня Риммой зовут, но если вам больше нравится имя Роза, что ж, я возражать особо не буду…
Квартира Риммы, показалась Вовке необычайно красивой и богато обставленной. Всюду, под белыми кружевными салфеточками возвышались какие-то шкафы, горки и этажерки, а на стенах, вместо привычных для его взгляда фотографий висели большие картины в тяжелых, резных, позолоченных рамах.
Девушка ушла на кухню оставив мальчика в полном смятении, но уже через несколько минут вкатила в комнату небольшой, сервировочный столик на колесиках, раскрашенный под Хохлому.
Рядом с открытой бутылкой, но не той, что он принес с собой, на хрустальных тарелочках лежала разрезанная на части большая груша, тонко нарезанный сыр и шоколадные конфеты.
- Вы уж извините, но сейчас мне что-то не хочется вашего вина.
Может быть лучше немного коньяка, как вы считаете, Владимир?
улыбнулась она, узнав первым делом Вовкино имя.
Разлив коньяк по округлым, на его взгляд слишком объемным бокалам, она присела на кончик дивана, рядом с ним.
- Давайте выпьем, ведь вы же наверняка именно этого хотели, не правда ли?
От чуть уловимого, с горчинкой запаха тела Риммы, такого близкого и совершенно незнакомого, от ее милой картавости, у мальчика задрожали колени и он, чуть ли не рухнул на ближайший стул, обитый темно-вишневым плюшем.
- Я не пью, совсем, - Признался Вовка.
- Вы уж лучше сами.… А я так, рядом посижу…Можно?
- Ну, уж нет, голуба,
в голос расхохоталась девушка, и халат ее при этом слегка распахнулся и он увидел, а может быть, ему просто показалось, что он увидел небольшие, темно-розовые соски на округлых, смуглых ее грудях.
- Раз уж пришли, значит пейте. А иначе, какой же вы рыцарь?
Ведь вы же рыцарь, Владимир, а, и не заставите даму пить спиртное в одиночестве?
Насмешливо осведомилась Римма после того, как он выпил до дна этот темно-золотистый коньяк с резким и странным привкусом.
- Рыцарь.- Гордо ответил ей Вовка, с ужасом чувствуя, как язык его отчего-то стал несколько больше чем это положено и слова рождаются с огромным трудом, да и в голове у мальчика что-то тихо зашумело, ровно как далекий, морской прибой. И хотя он на море и не был никогда, но отчего-то ему казалось, что море должно шуметь именно так…. И от чего-то очень хотелось плакать. Горько и беспричинно…
- Э, мальчик, да ты совсем поплыл…
Перейдя на ты, грустно констатировала девушка и, подойдя к приоткрытому окну, закурила, громко выдыхая сизоватый дым.
- …Если не пьешь, зачем же ко мне пришел, да еще с вином?
Вовка долго собирал свою волю в кулак, что бы не расплакаться, и ответить ей что-то очень подходящее случаю, и быть может даже умное, но метаморфоза, произошедшая с его дикцией, свела на нет все его усилия, и единственным, что он смог выдавить из себя было слово роза, хотя и оно прозвучало с преогромным трудом.
- Ты хочешь посмотреть розу, мальчик?
Несколько удивленно проговорила она и, затянувшись, последний раз, выдохнула вместе с дымом.
- Ну что ж, смотри…
Римма прошла в глубь комнаты, в полумрак, и, повернувшись спиной к Вовке, медленно и странно долго начала сбрасывать с себя халат. Японские драконы с распростертыми когтистыми лапами и широко раскрытыми зубастыми пастями на нем скукожились, превратились в задрипанных худощавых и плохо сложенных тритонов, а потом и вовсе пропали, осыпавшись черным, искристым шелком на крашенные доски пола.
Яркий квадрат солнечного света внезапно упавший из окна, словно проектор осветил ее рыжеволосую голову, высокую тонкую шею, покатые плечи и спину, с темнеющей ложбинкой позвоночника, несколько тяжеловатые бедра и темно-фиолетовую розу, с капелькой росы на лепестке, искусно выколотую на ее левой ягодице.
Отступив от халата, Римма (отчего-то Вовка был уверен, что она в этот миг улыбалась, хотя и видел – то он ее только со спины), очень медленно и мучительно неторопливо повернулась, брызнув в глаза мальчишке впервые увиденной им женской наготой. Последнее, что он увидел, проваливаясь в темную пустоту, были и в самом деле