Удивительно, но Любушка-голубушка начала опаздывать и здесь.
— А как вашу партнёршу-то звать? — вдруг ни с чего поинтересовался Паша Кудрявенький. — Лена?
И усмехнулся как-то подозрительно.
— Люба, — металлическим голосом ответил я. — А что?
— Нет, нет — ничего! — спохватившись, поспешил заверить он.
Поверим…
Построение на разминке здесь сложилось точно такое же, как и в нашей прежней, теперь уж не существующей группе: прекрасная половина — в первом ряду, партнёры, обозревающие движения Артёма сквозь точёные фигуры движущихся девушек — во
втором. Подошедшая Люба стала теперь уже не рядом со мной — позади всех.
Да не бойся — не съедят тебя! Взглядами.
Сегодня было танго: «Ура! Ура!»
— Значит, давайте, пройдём сейчас с вами файф-стэп и последующие за ним шаги. Приготовились: колени — помним! — чуть согнуты, первый шаг — смотрим в угол!..
Паша и Андрюша в ожидании старта присели не хуже бегунов на средние дистанции — натурально!
Зазвучала музыка, все в ожидании обернулись, по привычке, на маэстро.
— Не ждите моей команды — начинайте сами! Улавливайте такт!
Тут все так же дружно закачали головами, улавливая каждый свой такт, и — кто в лес, кто по дрова — двинулись в угловую диагональ.
— …Так, хорошо!.. Партнёры! Пацаны!..
Ничего себе! «По понятиям», что ли, маэстро в этой группе бальную науку «растележивает»?
— Хочу немного обратить внимание на вот этот шаг, что мы делаем после поворота почти на сто восемьдесят градусов, и захлёста ноги за ногу партнёрши! Итак: бёдра к партнёрше,
и следующий шаг мы делаем спиной, и ноги ставим вот так — косолапо. Получается — шаг медвежонка…
Теперь понятно — кто в лес, а кто по дрова!..
* * *
— В лес, в лес! Всех — в лес! — усмехался, помнится, Гриша. — У Миши на всё один разговор.
Это точно!
— Не переживай, — посмеивался как-то в мою сторону Костик, — Миша на тебя делянку в лесу уже приготовил!
Уродец! Сам-то его пуще огня боишься!
Я-то Миши никогда особо не дрейфил: сначала пусть пистолет свой серебряными пулями зарядит! Держался, конечно, с ним уважительно, и, по возможности, как можно дальше. У него здесь — свои обязанности, у меня — своё дело. Другое, конечно, было дело, что Миша в любую «тему», очки в глазах хозяина зарабатывая, влезал. Но так — опыт позволял!
— Да сколько я уже таких домов видел! — как-то, отстав от шефа, откровенничал по поводу бассейна в подвале дома он. — Как счёт за воду раз придёт — так за голову и схватятся! Лучше бы бильярд здесь поставил!
За телохранителем Мишей, как уверял Григорий, «стояли в очередь».
Однажды, когда по панибратскому разговору, коим Миша снизошёл до меня, я, уважительно кивнув на пистолет, дерзнул спросить: меня-то метко стрелять Михаил Александрович научит?
— Да зачем это тебе надо? — всё ещё улыбался по инерции Миша, но глаза его в мгновение стали серьёзными. — Занимайся, вон, камнем, а в это даже и не лезь — ни к чему тебе это!
И это были слова не мальчика, но мужа: вольного стрелка — вольному каменщику.
Однажды, впрочем, — года я ещё на Ушакова не отбыл, — перешёл со мной Миша на «Вы», и в «тему» мою совать нос перестал. Так получилось: не по моей вине!.. Впрочем, по истечении времени (его-то тут было — вдосталь!) отношения наладились, и под конец, когда лепил я каменную мозаику на железные ворота на въезде (высший уже пилотаж!), он с гордостью сказал мне:
— Внукам своим буду показывать!..
Законно: идея-то была его. Он придумал, что надо бы и ворота камнем облагородить, а ты, Гаврила, лишь скумекай как, да практически осуществи: хорошее, а главное — справедливое — разделение обязанностей! Гаврила решение нашёл — а куда, с другой
стороны, ему деваться оставалось? Камень к камню (каждый — на свою сторону), фактически, приклеил, да так, что тот не только не отвалился, с железными воротами выезжая — заезжая, но даже удар бампера неопознанной машины, что разворачивалась, видимо, у входа, выдержал — не дрогнув. А ворота в этом месте чуть согнулись. Сразу же над въездом камеру повесили. Чтоб было Мише кого в лес везти.
И в самой уже «оконцовке», когда, как сказал Слава: «Они увидели всю грандиозность всей твоей работы!» — Миша посоветовал мне:
— А ты клеймо бы своё на каком-то камне оставил!
А что — чисто по-масонски! Но…
— Я не тщеславен.
— Это не тщеславие, — возразил Миша, — это другое: «Здесь трудился раб Божий…». Э-э, не-не — я не в том смысле!..
После одной истории приснопамятной они с Гришей уже боялись слово лишнее в мой адрес сказать. «Фильтровали базар»!
Даже извиниться, подчас, перед ними за это хотелось — честное слово!
Какой уж тут лес?!
Гаврила не был наш тщеславен,
Он славы бренной не искал.
Важнее было, чтобы камень
Покрепче за него стоял.
Так что, не боялся я никого — камень будет стоять за меня!
* * *
— Ты, Люб, извини, что я сегодня квёлый такой — чего-то… депрессняк какой-то.
Мы выходили из стеклянных дверей на улицу.
— Ты знаешь, у меня тоже депрессняк, — понурив голову, внезапно сказала она. — Поэтому — не провожай меня: мне надо побыть одной!
И быстро пошла прочь. А мне осталось лишь опустошённо наблюдать, как своей скользящей походкой моё счастье стремительно бежало от меня. И совершенно бессмысленно было догонять, пытаясь отыграть у жизни ещё несколько его мгновений…
Кого же она мне напоминает своей походкой — побежкой?
Я глядел ей вслед, пока она полностью не скрылась из вида. А потом поковылял домой — шагами медвежонка…
* * *
А ещё Слава, когда как-то проболтался я ему, что Наталья Алексеевна, приезжая посмотреть за ходом работ, только мне Никитку («Алексей, вы присмотрите немного — я в дом быстренько забегу!») на получасовое попечение и доверяет, уважительно заметил:
— По законам сицилийской мафии, кто с ребёнком крёстного отца понянчился, тот уже умрёт лёгкой смертью — если вдруг убить надумают. Вот так!
И на том спасибо — уже было дело! Хотя…
Одно лишь непонятно было,
О чём у Миши бы спросил:
Будь сицилийцем наш Гаврила —
Законы б мафии он чтил?
Вряд ли — свои имеем понятия!
…А хозяйка мне чадо драгоценное доверять стала, думаю, после случая того — на крыльце ушаковского дома произошедшего. Сидел я, весенним ливнем от камня прогнанный и загнанный под козырёк парадного входа, на перевёрнутом ведре; сюда же, «выгнанные» текущим хозяйским осмотром внутренних работ, вывалили на перекур все строители — сплошные, получалось, изгои! И к нам же, ускользнув от отвлёкшейся на какой-то момент Натальи Алексеевны и потерявшего бдительность Миши, пулей выскочил полуторагодовалый Никита.
Совершенно инстинктивно, с ведра чуть только зад и приподняв, выбросил я, в преграждение пути к крутым ещё малышу ступеням, руку — шлагбаум.
— Спасибо, Алексей! — через несколько мгновений подхватывая шустрого беглеца, по-человечески искренне поблагодарила хозяйка. И выразительно обернулась к равнодушно покуривавшему тут же Костику. Что и стоял много ближе, и, пользуясь моментом женского наклона, совсем не на то глаза пялил.
«Вот уж, действительно, дрянь!»
Так Гаврила в нежданное совершенно доверие и втёрся. Сидя на ведёрке ровно. Занимал теперь наследника то ключом от шлифовальной машинки — блестящим, то камушком, что, в ведро с водой падая, диковинные брызги вызывает. Любовь к труду попутно прививая и от ступеней лестницы вниманье детское ежеминутно отвлекая. Тех самых ступеней, что вот-вот оживут торопящейся походкой лёгких ног, к совершенно счастливой, чистой, безоглядно доверчивой улыбке ребёнка. Той, что не ведает ещё
ни о серьёзности жизни человеческой, ни о зыбкости её устоев, ни о предательстве любви…
* * *
— Пойми — ведь это было предательство!
Всё не могли забыть здесь турнира! Точнее — несостоявшейся для меня вечеринки…
Ничего не возражая Татьяне — возразить особо было нечего, и уж совсем не хотелось, — я выбрел в полуночную кухню. Разложив, для вида, черновики писанины и учебники испанского, а теперь ещё и английского («В море! В море!..») языков, на деле же выудил из амбарной тетради стопку чистых листов формата А4. Если сложить каждый лист вчетверо и разрезать — получится бумажный квиток, вполне подходящий размером для уличного столбового объявления.
Каменный век? Да! Но надо пробовать сейчас все варианты, не брезгуя и этим — мне нужен один-единственный заказ у какой-то бабушки на даче! И очень возможно, что на рукописное-то объявление кто-то и клюнет — почему нет? По объявлению в газете, во всяком случае, пока никто не позвонил.
Зима? Не сезон? Конечно! Но кому-то — пусть кому-то одному из тысяч всех остальных! — возможно, срочнейшим порядком нужно тепло в дачном его доме — в том, в котором он живёт.
Я принялся выводить буквы кисточкой. Главное, чтобы Таня не увидела! Но она, кажется, уже засыпала. Который теперь час?
Взглянув на мобильный, я увидел пришедшее sms. От Неё: «Извини. До вторника. Всё знаю».
Она отправила его в восемнадцать минут двенадцатого. Получалось, без оглядки на всех и вся…
* * *
Сладки бывают пораженья:
Не победитель, кто не знает,
Нежданно как приходит сообщенье
В полуночи, что душу поражает…
А двадцать семь «объяв» я победил! Наполовину — надо ж было их ещё поклеить.
* * *
Зима, уже не подсвеченная новогодними огнями надежд, теперь не серебрилась, не искрилась, не блистала…
Зима теперь не серебрилась,
Не искрилась,
Не блистала…
Всё лучшее уж, Новогодье миновав, прошло.
Ничто Гавриле нынче не светило,
Не ждало,
Не обещало —
Мерцанье сказочных надежд порошей занесло.
— …А я буду расти! Несмотря ни на что… Я хотела бы жить в Питере, работать там в каком-то историческом архиве или в музее… А ты меня тянешь вниз!
Всё так, Танечка, всё так!.. Не буду я тебе мешать — в том, наверное, моя сейчас тебе и будет помощь.
* * *
В пустую бездельную субботу, чтоб не путаться под ногами у домашних и меньше мозолить глаза Татьяне с тёщей, я выдвинулся из дома — рекламный бренд свой продвигать: объявления по столбам расклеивать. Лучше, конечно, это было делать
ранним утром — когда людей, которых я немало за этим занятием стеснялся, на улицах были считанные единицы, да и те спросонок спешили на работу. Но сегодня район расклейки был выбран с частным сектором, а значит, с собаками за заборами. Чего людей в выходной день спозаранок собачьим лаем будоражить?!
Гаврила грамотно щупальца своего «бизнеса» растянул: дачные общества, районы с печным отоплением.
Есть ли нужда говорить, что в первую очередь была выбрана длиннющая Емельянова, в прилегающих улочках и переулках которой и таилась та самая улица Мечникова.
«Я там была, как-то, недавно — дом, в котором мы комнату снимали, уже переделан, уже другой!..»
Строятся люди…
Пять лет назад, тоже по случаю, работал я месяц на кладке строящегося, уже на выезде, дома из красного кирпича. На другой только этой улицы стороне, где скоро (несколько лет — Гавриле теперь не срок!) буду спасать Славин камень (где, Гаврила, ты в городе ещё не работал?). Но тогда я помогал знакомому из белорусской бригады — им на Новый год домой ехать было надо, а до того — этаж первый перекрыть. Вот и позвали. В итоге, они-то под Новый год уехали, а я остался — хвосты доделывать. И вот,
