Якобинец

Войдите,- мелодичный голосок Ланж прозвучал несколько хрипло от волнения. На пороге неуверенно застыли,  закутанные в дорожные плащи две женские фигуры, девушке было лет 18, женщине лет 40.
    Увидев Лапьера, они сделали испуганное движение и отступили к выходу, но за спиной у них возникли несколько темных мужских фигур, вооруженных, на шляпах красовались трёхцветные национальные кокарды. Против воли обеим пришлось вернуться в гримерную.
    Слабо и насмешливо улыбаясь, Лапьер поднялся им навстречу:
- Вы не можете представить, как я рад видеть вас, графиня, - и еще ниже склонил голову, - мадемуазель, - в сторону бледной темноволосой девушки.
- Вы ошибаетесь, гражданин,- его встретил отчаянно твердый взгляд старшей из женщин, - мое имя Жюстина Клеман, я вдова ювелира, а это моя дочь, это досадное недоразумение!
  Иронически - любезно улыбаясь, Лапьер внимательно разглядывал ее:
-  Вы графиня де Турнэ, мадемуазель действительно ваша дочь, а главное – вы еще не вдова... И скоро встретитесь с мужем, вас отведут в Ла-Форс, - и, решив проявить некоторое участие, заметил, - вы бы напрасно ждали    гражданина Ленуара, комиссар вашей секции, этот торговец паспортами и свидетельствами о благонадежности ... 100 франков штука, арестован еще вчера вечером.
      На секунды Лапьер поморщился от отвращения. Он слишком хорошо знал, как именно многие агенты Комитетов используют свою поистине огромную власть, для  вымогательства,  шантажа и личного обогащения при реквизициях.
        Обстоятельства таковы, что их жертвы, явные аристократы и роялисты совершенно не расположены жаловаться и привлекать к себе внимание, чем затрудняется своевременное выявление должностных преступлений.
Сделал знак людям:
- Уведите их. Жюсом, возьми приказ об аресте, а я еще немного задержусь.
И снова обернувшись к замершей в напряжении Ланж:
- Мне стыдно за испорченный вечер, гражданка, честное слово, стыдно. Надеюсь, вы сумеете простить меня, - Лапьер поднес к губам полудетскую ручку юной актрисы. 
    В 1793 году Норбер нечасто выступал в Якобинском клубе, еще реже он появлялся на трибуне Конвента, основное время он проводил в  командировках в провинции с различными миссиями в качестве комиссара.
    В начале июля он ещё был в Орлеане и узнал только из письма Жюсома о жестоком убийстве Марата фанатичной, подосланной жирондистами дворянкой, сколько в этих строках было боли, гнева  и растерянности, Норбер не знал, что ответить другу.
  Высоко оценивая некоторые работы Друга Народа по социальным вопросам, Норбер всё же не особенно симпатизировал Марату лично, считал его взгляды чрезмерно экстремистскими,  к тому же, импульсивные люди с южным темпераментом всегда отпугивали его.
  В глубине души, как многие якобинцы, Куаньяр считал, что своей смертью в качестве «мученика Революции» Друг Народа принес немало пользы,  хоть это и отдавало долей жестокости, если вспомнить искреннее горе Симоны Эврар.
  Пьер так высоко ценил Марата, что любые слова теперь были бессильны и бессмысленны.
    Состояние его души поймет он до конца только через год, но по счастью никто не знает своего будущего…
  В сентябре 1793 года Норбер был направлен комиссаром Конвента в западный департамент Майенн.     
    За столом, обитым потертым зеленым сукном сидели трое агентов Общественной Безопасности, уже известный Лапьер, холодный и элегантный как всегда, коренастый  брюнет в красном колпаке Жозеф Жером Лавале и русо-рыжеватый, гибкий как юноша Пьер Жюсом. Позади стола гордо  красовался национальный триколор молодой Республики, на одной из стен висел плакат «Декларация Прав Человека и Гражданина, 1793».         
      Лампа тускло освещала хмурые, озабоченные лица патриотов.
- Ну, вот скажи мне, Пьер. Почему выбор пал на меня? Чем я похож на дворянчика? Какой из меня барон эмигрант?!
      Жюсом небрежно смахнул пепел:
- Ну, мы годимся на эту роль еще меньше. У тебя университетское образование,  большой опыт, ты умеешь невозмутимо и ловко выбираться из  самых опасных ситуаций, манеры не в пример лучше наших, язык хорошо подвешен… Ну словом, так решили.
    Лапьер продолжал возмущаться:
- Среди нас есть и настоящие «бывшие», но искренние и верные люди, их и учить не надо, я не о шкуре беспокоюсь, я боюсь провала!
  Лавале поставил на стол бутылку бордо:
-  Это придумали люди не глупее тебя, время подготовиться у тебя есть. Знаешь, кто поможет тебе приобрести больше лоска и не вызывать подозрений? Муж арестованной вчера аристократки, де Турнэ.
  Лапьер резко опустил бокал:
- А с чего вы решили, что он станет помогать нам? Разве что…
- Точно. Мы сделаем ему предложение, от которого он не сможет отказаться! Либо он сам станет нашим агентом, уверен, ради семьи он пойдет и на это, либо всё-таки ехать тебе, есть и третий вариант, отправитесь в Лондон оба.
  Лавале был откровенно доволен затеей:
- Жюсом, распорядись, отправь людей в Ла-Форс, пусть его приведут сюда. Нет, не поздно, в самый раз. Думаешь, в тюрьме в ожидании вызова в трибунал хорошо спится? Чем плоха моя идея? Нет-нет, Лапьер, non non avouez que с, est charmant! (фр. «нет-нет, признайтесь, что это прелесть!»)
Через полчаса национальные гвардейцы ввели в кабинет хорошо, но старомодно одетого мужчину неопределенного возраста, ему могло быть от 50 до 55 лет. С минуту они, молча, разглядывали друг друга. Лапьер сделал небрежный жест:
- Садитесь! 
    Де Турнэ наклонил голову:
- К чему?
- Вы можете выручить нас, а мы, со своей стороны,  можем помочь вам и вашей семье…
- Если речь не идет о предательстве, о роли республиканского шпиона
    Лапьер вскинул руки в знак протеста и насмешливо улыбнулся:
-  Отнюдь нет. Мне нужен хороший консультант в области дворянских манер и этикета, словом все, что нужно знать, чтобы не выделяться в вашем обществе. Согласны ли вы, стать моим учителем на определенный срок?
  Растерянность отразилась в глазах де Турнэ:
- И это действительно всё, что вам нужно? Допустим, что я согласен. Что вы со своей стороны можете нам гарантировать?
    Лавале и Жюсом молчали, говорил с графом только Лапьер:
- Жизнь, свободу и даже возможность остаться с семьей в Англии.
    Граф де Турнэ жестом изобразил недоверие.
- Вам придется научиться доверять мне. Это честная сделка. Лично мне нужна ваша помощь. Завтра утром вы все будете свободны, но на новом месте жительства вас будут охранять днем и ночью. До утра вы можете отдыхать, уведите. 
      В кабинет, стуча каблуками, вошли национальные гвардейцы...
    Де Турнэ  добросовестно отнесся к своим неожиданным обязанностям, тем более что гражданин Лапьер, он же новоиспеченный барон  д ,Альбарэ оказался весьма способным учеником.
- Ну что, похож я хоть немного на человека вашего круга? - спросил как-то за обедом Лапьер. 
- Кажется даже слишком,- невольно вырвалось у собеседника, он мрачно нахмурился, крутя в руке вилку, - как подумаю, для чего вам это нужно мне становится страшно…
Лапьер смерил его жестким взглядом:
-  Это уже не ваша забота, любезный. Сегодня я вынужден сообщить вам одно новое условие
Граф де Турнэ возмутился и даже привстал, отбросив салфетку:
- Вы же дали слово?!
Лапьер сделал успокаивающий жест:
- Верно, лично я ни от чего не отказываюсь. Решение принято неожиданно и не мной. Мне нужна страховка, а у вас есть связи, мы вместе едем в Лондон, вместо одного «эмигранта» будет двое, вам не о чем беспокоиться...
- Что будет с моей семьей? - расширенные зрачки де Турнэ не отрывались от невозмутимого лица агента.
  Лапьер на секунду отвел глаза в сторону, но тут же, снова вскинул голову и четко раздельно произнес:
- Ваша жена и дочь останутся у нас. После моего возвращения в Париж или после моего письма им будут выданы паспорта для выезда в Англию, в Лондоне  вы и встретитесь. От вас не требуется в сущности ничего, важно другое,  я буду появляться в обществе вместе с вами, как товарищ по несчастью, Антуан Мари Исидор д, Альбарэ, мы вместе бежали из Ла-Форс. Можете от души ругать революционное правительство, Конвент, якобинцев. Кто еще едет с нами? Это вас не должно беспокоить, мы всё время будем вдвоем. 
    И помолчав, добавил:
- А пока ваша жена и дочь гарантия того, что вы не сдадите меня в руки британской королевской тайной полиции, -  и, не сводя глаз с окаменевшего лица де Турнэ, уронил вяло:
-  Дней 5  можете провести с семьей, в день отьезда я сообщу вам еще некоторые детали. Надеюсь, вы уже осознали, что побег не в ваших интересах? Вот эти люди, - он указал на Лавале и Жюсома, застывших за стулом де Турнэ, - проводят вас... Не замышляйте хитростей, не пытайтесь обмануть меня, Турнэ... и тогда вам и вашим близким ничто более не угрожает.
      В ночь на 19 сентября 1793 года карета мчится из Лондона в порт Дувр, корвет, готовый к отплытию, немедленно поднимает якорь. Казалось бы, что в этом такого? Но на борту корвета, взявшего курс на Кале, берега Англии покинул таинственный узник и люди с сопроводительным письмом и отчетом гражданина Лапьера.
  Люди Лапьера  успешно сорвали опасные для Французской Республики секретные переговоры роялистов с Лондоном, методом похищения и доставки в Париж посланника от графа д, Антрэга герцога де Шольм.
    Хуже было другое, второй объект, считавшийся еще более опасным, дерзкий и неуловимый австрийский агент контрреволюционной группы Луккезини  британец Джемс Луис Рис исчез как всегда…
    Осознав до конца свою подлинную роль, де Турнэ возмутился:
  - Вы всё-таки солгали мне,  не без моего участия вы втерлись в общество наших эмигрантов... так кто же я в собственных глазах, как не    республиканский шпион,  возможно даже убийца неизвестного мне и очень высокопоставленного человека моей партии и моего сословия, и как я могу    после этого  доверять вам в главном?! Может на самом деле моя жена и дочь... уже давно... - этими словами он буквально подавился.
        Гнев в глазах сменился отчаянием и безнадежностью. Прижав руку к сердцу и болезненно поморщившись,  де Турнэ тяжело опустился на стул.   
  Лапьер встретил этот взгляд спокойно и холодно.  Ему не в чем было винить себя.
- Этот человек был крайне опасен, пусть его смерть не мучает вас...
- Опасен для кого? Для вашей Республики?!  Для революции?! Хотите, чтобы я обеспокоился ее судьбой?!     
- Опасен  для Франции, господин граф, если вы еще не забыли что тоже француз, а не только дворянин и роялист.
  Но через секунды гнев графа перевесил отчаяние, де Турнэ вскочил и в бешенстве схватил республиканца за горло обеими руками:
- Убью! Богом клянусь, убью!
    Лапьер  огромным усилием оторвал от себя его руки и отступил в сторону    двери, откашлялся, держась за горло.
- Где же... ваши  аристократические манеры... господин граф? Успокойтесь. Вы правы... кое о чем... я предпочел умолчать. Не глядите на меня как на палача...  подумайте. Узнав все сразу, вы категорически отказались бы от сотрудничества. Я, конечно, мог выбрать себе в помощники и другого, менее принципиального аристократа, шанс на успешное завершение операции все же сохранялся. А вот  вас и ваших близких ждал бы трибунал и гильотина. Но..., - вот тут Лапьер на секунды отвернулся, будто смутившись чего-то, - это был для всех вас единственный шанс остаться в