Якобинец

стал посвящать в это семью, особенно женщин…, - встретившись с его невозмутимым, жёстким взглядом, она обреченно сникла.
    Но реакцию Куаньяра просчитать слишком сложно, внешнее отсутствие эмоций обманчиво.
- Уходите! - резко бросил он, не оборачиваясь, через плечо.
- Что?! – мадемуазель де Белланже боялась поверить тому, что услышала.
- Ты еще и глухая, аристократка?! Убирайся, исчезни! - грубость Норбера проистекала от его собственных сомнений в правильности того, что он делает.
    Перепуганная и жалкая, старая дева, она не вызывала в нем злобы, скорее пренебрежение.
- Ваша кузина, которой не отказать в сословном высокомерии и ненависти к санкюлотам держала бы себя совсем не так, верно?
  Она нерешительно подошла и слегка коснулась его плеча.
- Но месье… я хотела сказать, гражданин…Помогите мне получить пропуск, чтобы выехать из Парижа…без пропуска мне далеко не уйти…
- Я сказал лишь, что дам вам шанс уйти, но помогать вам я не намерен, убирайтесь! Это мое последнее слово! - он бросил эти слова вполоборота, не сводя с куста цветущей акации за окном остановившихся, широко открытых глаз. Обернувшись на секунды и облизнув сухие губы, смерил ее взглядом, от которого женщина убрала руку с его плеча и слегка попятилась.
  После Куаньяр повернулся спиной к мадемуазель де Белланже и скрестил руки на груди, давая понять, что ничего другого она от него не услышит.
  Шорох из соседней комнаты заставил его резко обернуться. Он только что обошёл все комнаты, не поленился заглянуть даже в шкафы, не обнаружил никого. Хозяйка слегка сжалась под тяжелым взглядом республиканца.
- Жюстина! Ради всего святого, зачем ты вышла?! Ты же погубила себя!
  А вот и кузина. Высокая, зеленоглазая девушка лет двадцати трех, с длинными и  вьющимися кольцами рыжеватыми волосами.
  В Санлисе Норбер постоянно видел её гуляющей с племянницей графа де Бресси...
- Гражданка Габрийяк? Рад вас видеть. Давно вы в Париже? С графом де Бресси и его семьей всё в порядке?
  Жюстина де Габрийяк отреагировала более чем холодно:
- К чему эта формальная вежливость, гражданин санкюлот?  Я слышала, как вы только что грубо отказали тёте Атенаис в получении пропуска...
- Гражданочка, я лишь сказал, что не стану содействовать в получении пропуска, но не стану и мешать, у нее есть шанс. Она вполне свободна, чтобы... убраться отсюда! 
    И повернувшись в сторону Атенаис де Белланже, бросил резко:
- Вы слышали меня, гражданка? Сейчас сюда зайдут мои люди, и начнется настоящий обыск, затем этот дом будет опечатан. Уходите.  Останетесь, будете арестованы со всеми вытекающими последствиями.
  Атенаис де Белланже растерянно смотрела на молодую родственницу.
  Жюстина де Габрийяк взглянула на республиканца жёстко и сумрачно:
- Я тоже могу быть свободна, гражданин санкюлот?   
    Куаньяр сузив глаза,  разглядывал ее,  затем как-то неуверенно подошел ближе:
- Вы тоже свободны, но только после того, как ответите мне на вопрос, который только что проигнорировали. С семьей де Бресси всё нормально?  В Санлисе после моего отъезда не было крупных беспорядков?
    Девушка холодно и недоверчиво смотрела на него:
- Беспорядки были, их имение не тронули, зато сожгли наше и наших соседей де Ласи. Они уехали из Санлиса 1 августа, за три дня до нас.
  Куаньяр слегка изменился в лице:     
- Вы хотите сказать, что они эмигрировали?! Потрудитесь ответить правду: да или нет. Будете молчать, наше общение, столь малоприятное для вас, затянется надолго, ответите, вы обе свободны. Неужели я так много прошу?!
    Атенаис де Белланже не выдержала первой:
- Боже, Жюстина, скажи этому упрямому санкюлоту  всё, что ему нужно, и мы уходим! Никуда они не эмигрировали, здесь они, в Париже!
    Мадемуазель де Габрийяк  нехотя разжала губы:
- Вы всё услышали, что хотели, гражданин? Мы свободны? Или вы отказываетесь от своего слова?
- Вы думаете, что слово способен держать только дворянин? – резко ответил Норбер,- и будто вспомнил о чем-то – у графа де Бресси в Париже ведь проживает сестра с мужем...герцогиня... как там её?
    К нему медленно и вальяжно подошел Жюсом:
- Ну что, начинать, наконец, обыск? С дамочками что делать?
- Лучше напомни мне, Пьер, как по мужу фамилия сестры графа де Бресси? Знаю, что они  давно обосновались в Париже, еще до 89 года. Только не скажи сейчас, что тоже этого не помнишь. «Бывшие» они или нет, но они наши земляки.
- Почему не помню, - Жюсом снял фригийский колпак и утер им влажный лоб, - отлично помню, Жюайез, по мужу она герцогиня де Жюайез. Они были даже представлены ко Двору, но ясно, что теперь со всем этим дерьмом покончено.
    Увидев, как сильно побледнели и изменились лица обоих женщин, Куаньяр понял, что попал в точку.
    Разумеется, не факт, что эти родственники не погибли  сегодня утром в Тюильри или не скрылись куда еще, владельцы крупных особняков в Сен-Жерменском предместье нередко стремились теперь замаскироваться под рядовых парижан, но всё-таки это крепкая нить.   
    Вот где с высокой долей вероятности мог находиться де Бресси с семьей. А вот это важно.
  Между тем, Луиза была бы очень рада, что ее подруга жива и на свободе...
    Куаньяр подошел к мадемуазель де Габрийяк совсем близко и очень тихо,  одними губами прошептал:         
- Лично я посоветовал бы вам найти семью де Бресси и остаться с ними. Тем более я уверен, что вы знаете их местонахождение. Но...если вы действительно хотели вы получить в вашей секции пропуск для выезда из Парижа... Хотели бы вернуться в Санлис? Не прямо сейчас, но через несколько дней это было бы вполне возможно...я мог бы вам в этом помочь...запишите мой адрес.   
      Девушка вдруг резко выпрямилась и с возмущением отшатнулась от него:
- Гражданин санкюлот, я не нуждаюсь в ваших ценных предложениях. Либо вы нас отпускаете, как обещали, либо мы обе арестованы.
    Только сейчас Норбер понял, как она поняла его предложение содействия, она приняла его за предложение половой близости в обмен на помощь. Кидаться подобными предложениями было совсем не в его правилах, хотя... многие другие, безусловно, этим приемом пользовались.
    Предложение  оскорбительное для молодой аристократки не столь само по себе, через постель нужного чиновника  дамы «пробивали» необходимые  им решения даже при Дворе при старом режиме, сколь отвратительное потому, что исходило (как ей казалось, исходило) со стороны одного из ненавистных и презираемых ее классом санкюлотов и республиканцев.
  Неловкость быстро сменилась сильнейшим раздражением:
- Катитесь обе...вы свободны. Граждане, заходим, живо, начинаем тщательный обыск! Переписка должна была остаться в доме, ищите тайник!
  Когда за женщинами закрылась дверь, Куаньяр отдал распоряжение Жюсому:   
- Отправь кого-нибудь проследить за ними, но очень осторожно и ненавязчиво, не спугните. Эти родственницы Белланже меня крайне мало интересуют, но меня крайне интересует местожительство семьи де Бресси
      Жюсом  жестом подозвал троих молодых  санкюлотов:
- Ребята, слышали, что сказал гражданин Куаньяр? Но аккуратно, дамочки не должны вас заметить. По возвращении доложить. Отправляйтесь, живо. 
  Пьер хитро сощурил глаза, его насмешливая улыбка выводила Норбера из равновесия:
- Тебя интересует всего один член семьи де Бресси! Это я понял уже давно, еще в Санлисе!
- Заткнись, пожалуйста! И сделай, что тебя просит друг! Я очень переживаю, знаю, что уже скоро на аристократов начнется настоящая охота, хотелось бы уберечь де  Бресси... уберечь её... от этой травли.
- Ладно, Норбер, я выясню всё, что возможно. Думаю, нам смогут помочь люди из секции, на территории которой находится особняк Жюайеза. Кто, как не они обязаны точно знать максимум о местных обитателях, кто уехал и куда, кто приехал и откуда.
    Немногим позднее Норбер узнал, что старуха де Белланже  и сестра маркиза были схвачены на заставе, при попытке под чужими именами покинуть Париж, и отправлены под трибунал ровно через неделю, 17 августа.
    Было ли Норберу жаль их? Пожалуй, что нет.  Он не безжалостен,  скорее не сентиментален и скуп на лишние эмоции. Ничего не поделать.…Это их  судьба…это общая судьба всех аристократов, всех вчерашних «хозяев жизни»…
    Эти люди  никогда не отпустили бы его самого, если бы им суждено было поменяться местами, он это знал, и к чему тогда зря точить слезы?   
  Менее чем через час...
- Ну, что нового, Пьер?  Что случилось?! Они исчезли?!
    Жюсом хмуро кивнул:
- Так и есть. Видишь ли в чем дело... ты не ставил задачи арестовать их, только осторожно выяснить, по-прежнему обитаем ли особняк Жюайеза, на месте ли хозяева, нет ли у них гостей, родственников из провинции. Всё так и было. Но... Атенаис Белланже с кузиной, покружив по городу для вида,  стучались именно в двери особняка герцога Жюайеза. По-видимому, их красочный рассказ о том, как  особняк Белланже был опечатан, а их почему-то отпустили, спугнул обитателей.  Думаю, они рассказали и о том, что по их души явился земляк из Санлиса гражданин Куаньяр и расспрашивал о семье де Бресси... Сейчас сен-жерменский особняк герцога пуст, нет ни хозяев, ни их гостей...


                                           Противостояние якобинцев и Жиронды в 1793 году,  Марат и Шарлотта Кордэ
                                                                                          … Лишь тот достоин жизни и свободы,
                                                                                            Кто каждый день готов  за них на бой…»
                                                                                          (Гёте «Фауст»)

    Жирондисты, обвиняя своих коллег-соперников в дезорганизации и анархизме, не прекращали своих агрессивных выходок, инсинуаций и противодействия во всём. Стоит строго заметить, их деятельность в этот период свелась к интригам и инсинуациям против якобинцев, к красивым речам, расточаемым с трибуны Конвента и громогласной защите интересов крупных собственников, что не добавляло им симпатий малоимущего большинства французов…
    29 октября 1792 года жирондист Лувэ произнес агрессивную обвинительную речь, прямым текстом требовал эшафотов для Робеспьера, Марата и Дантона одновременно, обвинения были размыты, противоречивы  и часто абсурдны, но озлобление совершенно искренне и направленно.
    Их агрессия против якобинцев не прекращались месяцами: нападения на Марата в октябре 1792  и  в апреле 1793, а 24 мая добрались до Эбера, Варлэ, Марино  и других, решившись снова поднять дело о событиях сентября.  Показательны в этом отношении анти-якобинские памфлеты Бриссо, обращенные к своим избирателям от 24 октября 1792, от 23 мая 1793 года.
    По призыву жирондиста Барбару в октябре 1792 город Марсель выслал отряды федератов, состоящих из богатой молодежи «для защиты от санкюлотов», они вели себя агрессивно, орали песенки, в которых требовали кровавых расправ и казней якобинцев:
      «От Парижа к берегам Ривьеры
      Докатился звон набата -
      Вот и мы пришли на голос звона.
      Мы казним сегодня Робеспьера,
      Завтра снимем голову Марата,
      Послезавтра – голову Дантона!»
    Вот так «гуманисты и миротворцы», вот так «умеренная» оппозиция»… Но в этом вся  суть подобных «миротворцев» всех времен и