Жгили

растворились в мягком вечернем сумраке южного лета. Жизнерадостная и ласкающая слух волшебная мелодия десятков чистых детских голосов наполнила собою всю улицу, и первые заблестевшие в небе звёзды благосклонно разглядывали счастливый кусочек земли из дальнего своего и бездонного космического далека.
Бабушки весело уплетали щедрое угощение, наперебой нахваливая кулинарное мастерство тётушки Сирануш и от всей души желая ей всяческих благ и доброго здоровья. Радовались они так же за внука её, Гарика, так как обрёл он, наконец, долгожданного отца, радовались и за дочь её, Свету, недавно вернувшуюся из Еревана с новым красавцем мужем, радовались нежданному пополнению семьи сразу двумя сыновьями, которых теперешний муж Светланы воспитывал до этого в одиночестве, сам, поскольку жена его первая, мать Арама и Робика, несколько лет назад скоропостижно скончалась от какой-то неизлечимой болезни. Повздыхали. Поохали. Потом разговор перетёк к завтрашнему приезду из Риги дочери бабушки Акули.
- Енька мой, к завтрему, костёр заготовил добрый, - Сказала она,
- Ну, Аня, накормила ты нас от живота, - Раскрасневшаяся от пирогов и выпитого чая, бабушка Акуля громко икнула,
- Вона, аж икота разбирает. Господи, прости…
- Бери, бери, соседка, кушай на здоровье, варенье попробуй, из розовых лепестков, - Тётушка Сирануш, отдуваясь, вытирала наволочкой мокрую от пота шею,
- Света моя из Еревана привезла. Запах, какой, а? Аромат! Вах! Волшебный аромат!
- Ох, Аня, я уж и напробовалась-то, поди, на цельный месяц вперёд. Погоди вот, передохну маленько, попробую.
- Это Акулька наша всё скромницей прикидывается, - Вставила со смешком Анна Фёдоровна, сестра бабушки Акули. Была она всегда в некотором соперничестве со своею сестрою и при любом удобном случае шпильку вставляла, как бы невзначай,
- А пострелята твои, соседушка, гляжу, по-нашему вроде как-будто слегка балакать начали. Быстро, однако, чернявенькие осваиваются…
- Вай, Нюра-джан, если бы не дети, не знаю, как бы мы сами справились! Они играют с детьми и незаметно учатся, - Тётушка Сирануш обеими руками прижала наволочку к лицу,
- К школе как раз, мы все надеемся, научатся. Вай, душно как, не могу, хоть водой обливайся! Кушай, Нюра-джан, кушай, угощайся, чай наливай!
- Благодарствую, соседушка, не сомневайся, всё отведаем, всё испробуем, дай бог здоровья! – И все присутствующие, как по команде, вновь стали наперебой нахваливать стряпню армянской соседки. За столом произошло очередное радостное оживление, руки потянулись за новой порцией яств, весело застучали ложки и вилки, и в этот момент тревожный голос вдруг прервал всеобщее ликование:
- Акуль, глянь-ка, Акуль, а чего это, я смотрю, горит как-будто? А, Акуль? И аккурат напротив твоей калитки? – Спросила привставшая со своего места тётя Дуся Лесникова, ещё одна бабушка с Артёмкиной улицы,
- Никак, ненароком, костёр твой подпалил кто?
Бабушка Акуля, сидевшая спиной к своему дому, сначала замерла, потом обернулась с раскрытым от удивления ртом, спустя мгновение вскрикнула, всплеснула руками, поднялась, схватилась за сердце и запричитала во весь голос. Тётя Дуся оказалась права. Теперь уже все бабушки поднялись из-за стола и, как могли, заспешили к разгорающемуся с каждой секундой костру. Поодаль, полукругом, толпились дети.
- Да что же это, господи, - Кричала бабушка Акуля,
- Признавайтесь, окаянные, кто огонь запалил? – Вопрос обращён был к детям. В глазах их читался и испуг, и озорство, и лукавинка, и предвкушение скорой неминуемой расправы над истинным виновником поджога. Потому, что дети-то уж точно знали, кто именно поджог приготовленную на завтра кучу. Знали, но благоразумно молчали. А костёр уже полыхал вовсю! Бежать в дом за водой было бесполезно, потому что вода из-под крана весь день и почти всю ночь всегда, и особенно летом, в каждом доме, бежала тонкой струёй, и напор её, если и прибавлялся, то не раньше, чем часам к четырём утра. То есть, чтобы набрать хоть одно ведро воды, требовалось с десяток минут, или около того. Поэтому костёр уверенно набирал силу, а собравшимся у огня соседям не оставалось ничего другого, как беспомощно за ним наблюдать. В сторону вокзала промчался пассажирский поезд, и осмелевшие дети, вначале нерешительно, а потом дружно и все вместе помахали ему вслед рукой. Пусть неведомые пассажиры думают, что добрая улица встречает таким образом их всех, без исключения. Тётя Дуся Лесникова попыталась утешить бабушку Акулю:
- И чего горевать-то, голубушка? Радуйся, что именины нашей дорогой Аннушки таким вот фейерверком царским мы увенчали!
- И то, правда, - Шмыгнула носом бабушка Акуля,
- Бог с ним, сгорело, и сгорело, чего уж теперь тужить-то? Всё без толку!
- Да завтра с утра пораньше, новый костёр тебе соберём, Акуль. Кто, чем может – поможет! Так ведь, соседушки? - Тётя Дуся Лесникова огляделась, ища поддержки. Все бабушки дружно закивали. Анна Фёдоровна не удержалась:
- Слышь-ка, Акуль, и я, так и быть, тебе пару досточек приготовлю. Али брёвнышек, поглядим ещё, всю ночь ворочаться буду, думу тяжкую думать!
- А ну! – Грозно выступила вперёд тётушка Сирануш. Её шевелящиеся вместе с мимикой лица волосатые бородавки не предвещали ничего хорошего. Дети попятились.
- Говорите честно, признавайтесь, кто зажёг? А? – Наволочка промокнула вспотевший лоб, охватила всё лицо и улеглась на плече,
- Говорите быстро, а то тётушка Сирануш сейчас совсем рассердится! Ну, кто зажёг? – Армянский её акцент стал ещё более ярко выраженным.
- Это ми жгили, - Неожиданно выступил вперёд шестилетний Робик. Глаза его горели от счастья, и казалось, он искренне недоумевал, отчего это бабушки так рассердились.
- Че-го? – Обомлела тётушка Сирануш,
- Какие такие жгили? Робик-джан, что ты такое говоришь? Постой-ка, это что, это – ты? – И бабушка Гарика, а с недавнего времени ещё и бабушка Робика с Арамом, от блеснувшей в уме догадки, растерянно ткнула пальцем в сторону начавшего уже терять прежнюю силу костра. Силы стали покидать и бедную тётушку Сирануш. Она была в растерянности, в замешательстве, недоумении. Нельзя же было, в самом деле, с первых дней, ругать, да ещё прилюдно, совсем недавно обретённого внука! Счастливо обретённого. Тётушка Сирануш обернулась к повеселевшим товаркам и виновато развела руки в стороны. Наволочка соскользнула с её плеча и упала на землю.
- Отметился, стало быть, внучок твой неожиданный, - Засмеялась тётя Дуся Лесникова,
- Ладно уж, Аня, не ругай его, слава богу, все целы-невредимы! К твоим именинам – в самый раз подарочек!
- Ай, да Робик, - Качала головой в голос смеющаяся Анна Фёдоровна,
- Никак, пожарником будешь, когда подрастёшь?
У всей детворы отлегло от сердца, стало ясно, что гроза миновала, кто-то крикнул: "Робик – пожарник!", и улица наполнилась дружным и радостным смехом. Тётушка Сирануш, наблюдая всеобщее веселье, облегчённо вздохнула и раскрыла широкие объятия:
- Робик-джан, иди к бабушке! – Робик подбежал, и тётя Аня, кряхтя, согнулась над ним,
- Но ты всё равно расскажи, золотой мой, расскажи нам, как ты зажёг, чем ты зажёг, зачем ты зажёг?
Робик явно не понимал узкого смысла нагромождённых тётушкой Сирануш вопросов, и брови его забавно сдвинулись к переносице. Он задумчиво потрогал бабушкины волосатые бородавки, сначала одну, затем вторую и, на всякий случай, подёргал их за волосы. Потом полез в карман коротких, до колен, штанов и торжественно выудил оттуда измятый коробок со спичками:
- Вот… Ми возьмили!
- Что? Где ми возьмили? - Невольно повторяя за внуком неправильно произнесённые им слова, спросила вконец растерявшаяся именинница. Робик указал пальцем на стоявшего рядом старшего брата, то есть, на Арама.
- Та-ак, - У тётушки Сирануш в голосе зазвенел металл, волосы на бородавках угрожающе зашевелились,
- И ми сожгили! – Восторженно подвёл итог сияющий счастьем Робик. Заметив в глазах новообретённой бабушки явное недопонимание, маленький поджигатель решился на более пространное объяснение:
- Ми жгили, жгили, а она, - Робик махнул рукой в сторону догорающего костра,
- А она никак не жгили! Потом ми возьмили, - Малыш достал из другого кармана своих штанишек обрывок старой газеты,
- Вот эта ми возьмили, и жгили, и жгили, много жгили, и потом сожгили! – Чёрные, как уголь, глазёнки маленького Робика сияли гордостью и торжеством.
- Ми сожгили! Ми сожгили! – Прыгали от радости и повторяли вслед за ним хлопающие в ладоши и смеющиеся дети. Костёр уже почти догорел и облизывался теперь последними, фиолетово-рыжими языками. От тлеющих углей вокруг распространялся нестерпимый жар.
    Бедная тётушка Сирануш, укоризненно покачивая головой, забрала у Робика спички, негромко что-то сказала по-армянски, строго посмотрела на Арама, и на этом инцидент был исчерпан. Бабушки ещё какое-то время посидели у двора тёти Ани-армянки и, довольные и счастливые, разошлись по домам. А наутро напротив калитки бабушки Акули выросла аккуратная пирамида самых настоящих дров, поэтому поезд с тётей Тамарой из Риги встретили в полном соответствии со сложившейся с незапамятных времён традицией. А за Робиком после этого случая на долгие годы закрепилось новое имя: Жгили.


Май-июль 2011г.