Жгили

    Через четыре двора, налево от Артёмкиной калитки, на крошечном, но заботливо ухоженном участке земли, прямо перед поворотом на соседнюю улицу, выводящую прямиком к магазину у Шоши, ютился небольшой и всегда чисто побеленный домик тёти Ани-армянки. Так её, с незапамятных по Артёмкиным меркам времён, звали все соседи, поселившиеся когда-то на его родной улице. Сложилась такая традиция, надо полагать в связи с тем, что проживали здесь две, приблизительно одного возраста, тёти Ани. Одна, Анна Фёдоровна, сестра уже знакомой нам Акулины Фёдоровны, для товарок своих была Нюркой, а для всех остальных соседей, тех, что помоложе, просто, тётей Аней. Вторую же, невысокого роста, полного телосложения и колоритной внешности армянку, тётушку Сирануш, старожилы с Артёмкиной улицы, с подачи бабушки Акули, окрестили Анной, а соседи более молодого возраста, чтобы не выходило путаницы, стали величать, соответственно, тётей Аней-армянкой. Тётушка Сирануш ничего против такого обращения к себе не имела, поскольку по житейской своей мудрости понимала, что настоящее её имя, скорее всего, для русского произношения звучало несколько, мягко говоря, необычно, или даже, более того, экзотично. Когда много лет тому назад, при самом первом своём знакомстве с новыми соседями тётушка Сирануш произнесла своё имя, бабушка Акуля, а тогда ещё вовсе никакая и не бабушка, а вполне привлекательная женщина с древним и красивым русским именем Акулина, слегка подрастерявшись, дважды переспросила новосёлку, как ту зовут. Тётушка Сирануш с добродушной улыбкой повторяла снова и снова, но, видя явное замешательство и молчаливую сконфуженность случившихся на ту пору на улице женщин, предложила упрощённый вариант произношения собственного имени:
- А-а! Можно просто, Ануш…
- Так, стало быть, Анна! – Облегчённо вздохнула Акулина Фёдоровна, и с тех пор вся улица стала звать тётушку Сирануш её новым, но понятным для всех именем.
Прошло много лет... Родился Артёмкин отец, родились дети у теперешней бабушки Акули, у тётушки Сирануш и у всех остальных соседок. Отгремела, позади осталась страшная война, исполосовавшая страну неизгладимыми и неизлечимыми шрамами, выкосившая население, которого бы хватило на целое государство. Праздничными салютами и надрывным плачем пришла долгожданная Победа, и жизнь понемногу, превозмогая незатихающую боль, начала возвращаться в нормальное, мирное русло. У всех теперешних бабушек с Артёмкиной улицы семьи, как это и полагается, продолжали пополняться исправно и прирастали теперь уже внуками, а у кого-то - так даже и правнуками. Жизнь продолжалась…

    У тёти Светы, дочери тёти Ани-армянки не заладилась личная жизнь. Так, во всяком случае, в домашнем кругу, иногда, со вздохом говорила Артёмкина бабушка. Гарик, сын тёти Светы, был на пару лет моложе Артёмки, однако это не мешало им водить крепкую дружбу. Рос Гарик без отца, и, наверно, поэтому в его больших и красивых армянских глазах всегда читалась затаённая детская печаль, которую не в состоянии были изгнать даже самые развесёлые и бесшабашные детские игры. Однажды, посреди лета, Гарик исчез. Артёмка узнал об этом, когда с самого раннего утра, собирая команду, чтобы погонять на улице мяч, постучался в калитку тёти Ани-армянки. Услышав приближающиеся шаркающие шаги тётушки Сирануш, Артёмка удивился, так как ожидал увидеть не её, а Гарика. Старая дверь со скрипом отворилась, и Артёмка услышал тяжёлое, затруднённое дыхание Гарикиной бабушки.
- Что за гости с утра? А-а, это ты. Чего тебе? – С сильным армянским акцентом спросила она,
- А, Артём-джан?
- Здрасьте, тетя Ань! А Гарик выйдет?
- А Гарика нету. Нету Гарика! – Всхлипнула тётушка Сирануш,
- Гарик в Ереван уехал. С мамой уехал. И я не знаю, когда они назад вернутся. – У тёти Ани-армянки на широком, круглом, слегка сплюснутом лице, у подбородка, крупной и подсохшей чёрной виноградиной смотрелась всегда пугающая всех Артёмкиных сверстников жуткая волосатая бородавка. Седые и жёсткие волосы торчали из бородавки в разные стороны и в самом конце завивались упругими, желтоватыми полукольцами. И почти такая же бородавка, в таком же густом волосатом обрамление, громоздилась на кончике крупного носа пожилой Артёмкиной соседки. Бородавки эти, несмотря на доброе сердце тётушки Сирануш, придавали её облику определённо свирепое выражение, и все мальчишки и девчонки с Артёмкиной улицы испытывали перед ней что-то вроде благоговейного страха. Тётушка Сирануш почему-то всегда, изо дня в день, выглядела какой-то изнурённой, непричёсанной и измочаленной, капли пота неизменно покрывали её большое и круглое лицо и мелким бисером сверкали в редких, с сильной проседью, коротко стриженых волосах. Она вообще тяжело переносила особенности местного климата, так и не привыкла к нему за долгие годы, а уж в немилосердно знойную здешнюю летнюю пору несчастная тётушка Сирануш испытывала прямо-таки непередаваемые страдания. И даже в этот ранний час, когда в утреннем воздухе, под ежеминутно и неуклонно набирающим силу солнечном зное пока ещё не растворилась окончательно короткая и живительная ночная прохлада, даже сейчас бедная тётя Аня то и дело утиралась старой, некогда белой наволочкой, с которой практически никогда и не расставалась, держа её либо в руках, либо закидывая через плечо. Зычный её голос, зачастую с нетерпеливыми истерическими нотками, неизменно звучал окрест очень громко и категорично, поэтому перечить тётушке Сирануш никто из Артёмкиных сверстников не решился бы ни за что и никогда.
- Вот так, Артём-джан! Теперь без Гарика будете в свой футбол играть. – Тётушка Сирануш в очередной раз энергично провела спасительной наволочкой по лицу, потом вытерла шею и стала пропеллером крутить ею перед собой, шумно при этом дыша и отдуваясь так, словно только что ей пришлось проделать тяжёлую физическую работу. На той бородавке, что громоздилась на носу тёти Ани, дрожала увеличивающаяся в размерах капелька пота.
- Понятно, - С самым серьёзным видом ответил Артёмка, и уже собрался было уходить, но тут тётушка Сирануш вдруг произнесла:
- Артём-джан, только тебе одному скажу по секрету, - В глазах у неё заблестели лукавые огоньки,
- Гарик наш с братиками приедет! Понимаешь, да? Вот так! Артём-джан, только не говори пока никому, хорошо? – Тётя Аня опять принялась вытирать лицо наволочкой, а Артёмка кивнул в знак согласия, хотя ровным счётом так ничего и не понял из услышанного.

    Действительно, где-то через год из Еревана вернулась тётя Света, но вернулась она не просто с повзрослевшим и заметно прибавившим в росте Гариком, а с новым мужем и двумя его детьми от первого брака, Арамом и Робиком, семи и шести лет соответственно. И хоть русского языка сводные братья Гарика практически не знали, уличной ребятнёй приняты они были в свой круг почти сразу (тут сказывался и неподзабытый ещё детьми авторитет самого Гарика, и то, что дружен он был с Артёмкой), и каждый из детей считал своим долгом как можно скорее обучить прибывших из далёкой республики мальчиков русскому языку. И, надо сказать, удавалось им это гораздо лучше, чем взрослым.
На Артёмкиной улице, ещё задолго до его появления на свет, сложилась одна интересная традиция. Если кто-то из соседей вскорости ожидал приезда кого-либо из своих родственников, или просто знакомых, и если эти родственники, или знакомые приезжали поездом, который, прежде чем добраться до городского вокзала, вначале обязательно должен был прогромыхать вдоль их улицы, то тогда у первого железнодорожного полотна, напротив той калитки, где ожидали гостей, аккуратной пирамидой выкладывался сухой хворост, обломанные ветки старых деревьев, трухлявые доски, более ненадобные в хозяйстве, словом, сваливалось в кучу всё, что способно было гореть. И когда под весёлый перестук пассажирских вагонов долгожданный поезд наконец-то приближался к Артёмкиной улице, заготовленная пирамида, заботливо политая предварительно керосином, поджигалась и, под восторженные крики местной ребятни, очень быстро превращалась в грандиозный костёр. На улицу в такие дни, как правило, высыпали все соседи, все дружно начинали махать руками, а когда в окне проносящегося вагона замечалось соседями счастливое лицо, ради которого и устраивалось весёлое это мероприятие, тогда уже шум поднимался невообразимый, мужчины свистели, женщины кричали, а дети оглашали округу звонким и жизнерадостным визгом. Такие же костры горели, когда гостей провожали, то есть, когда поезд шёл в обратную сторону. Так же махали руками, так же свистели мужчины, кричали женщины и визжали дети. Словом, такая вот весёлая сложилась традиция на Артёмкиной улице, и, конечно же, всей местной детворе, включая Артёмку, традиция эта нравилась ужасно.
В один из дней солнечного лета, напротив калитки бабушки Акули, вблизи заросшего травой, покрытого ржавчиной и редко используемого первого железнодорожного полотна, появилась большущая дровяная куча. Из Риги, с детьми, должна была приехать тётя Тамара, старшая дочь бабушки Акули. Костёр обещал получиться знатным. Пассажирский поезд ожидался к утру следующего дня, поэтому вечером, на традиционных бабушкиных посиделках, тема эта, в ряду других новостей, была одной из самых главных. Сегодня бабушки, вопреки обычаю, собрались посплетничать у двора тётушки Сирануш, потому что та отмечала очередной день рождения. Поскольку дворик именинницы был совершенно крохотным, на улицу перед домом вынесли стол, водрузили на него пышущий паром здоровенный самовар, и рассевшиеся вокруг стола на принесённых с собой скамьях довольные бабушки, то и дело подливая себе ароматно заваренный чай из пузатых, цветастых чайников, сейчас добросовестно воздавали должное разнообразной собственноручной выпечке тётушки Сирануш. Чего только не было на столе! И головокружительно пахнущие, с румяной корочкой, щедро приправленные зеленью пироги с говядиной и курицей, и истекающие тягучим и липким соком пирожки с малиновым, урюковым, вишнёвым и айвовым вареньем, и замысловато закрученные рулеты с маком и толчёнными грецкими орехами, и сдобренные душистым чёрным перцем пышные расстегаи с рисом и тыквой, и жареные баклажаны, густо посыпанные сверху мелко рубленым чесноком и укропом с петрушкой, и целое блюдо миниатюрных голубцов, приготовленных так, что жирный свиной фарш, благоухающий добрым десятком различных пряностей, обёрнут был не привычным капустным листом, а нежными молодыми виноградными листьями, собранными с виноградника, растущего тут же, во дворе Гарикиной бабушки. Много ещё чего было на гостеприимном столе тётушки Сирануш. Постаралась соседка на славу. Беспрестанно утираясь неизменной наволочкой, перекинутой через плечо, она без устали предлагала товаркам отведать то, или иное кушанье, громким голосом их подбадривала, сопровождая свою эмоциональную, с колоритным армянским акцентом речь, не менее эмоциональной (и удивительно ей идущей) жестикуляцией. Многочисленной детворе, крутившейся тут же, отказа не было ни в чём. Но, быстро наевшись пирогами, расстегаями и пирожками, дети с новыми силами вернулись к своим увлекательным играм и