лучиной невозможно было бы разглядеть всех достижений страны в сравнение с 1913 годом. Владимир Ильич с детства, ещё будучи октябрёнком, ел как Вождь Мирового пролетариата.
И в тот момент, когда я посягнул на самое святое, сказав по недомыслию, что у Ленина было разжижение мозгов и он болел бытовым сифилисом, как из темноты, словно из ниоткуда, возник Валерий Викторович Бурко, то есть участковый Чебасик.
- Дебошем озадачены на фоне поголовного и беспринципного пьянства? - объявил он о намерении нас арестовать, так как всем должно было быть известно, что без его присутствия и чуткого надзора любое несанкционированное им мероприятие автоматически превращается в пьяный сброд, готовый целеустремлённо заниматься правонарушениями разного рода.
- Мы, ударники коммунистического труда, истину тут рождаем в споре всем сельским активом, - агрессивно и развязно возразил Чебасику задремавший было у вертела Фюлер.
- Какую истину? Вы кричите на всё спящее село. А в таких криках и стонах можно только рожать ребёнков. Ну, и порой зачинать их же! - Чебасик редко сталкивался с возражениями . Считал их недружелюбными по отношению к нему актами демагогии. Всегда от неожиданности терялся, заправлял голос фальцетом и начинал вплетать в свою речь окказиональные слова и выражения: "ребёнки", "ехай по-суда", "хватай шинэль - айда домой", "ножницАми", "пальцАми", "броются", "пирожок с перцем", "голубокровные опойки и синюшные аристократы"...
- Откудова это у тебя? - Чебасик тряхнул за плечо опять было уснувшего Фюлера, продолжавшего дисциплинированно и мерно вращать ручку стартерного ключа, от трактора "Белорусь", переваренного в вертел.
Все взглянули на Фюлера, потом - чуть левее, и с удивлением обнаружили на вертеле молочного поросёнка, уже окончательно притихшего и запечённого по бокам до золотистой корочки.
Фюлер приоткрыл правый глаз, оценил степень готовности поросёнка и сказал:
- Откуда-откуда! Откуда я могу знать - "Откудова"? Если бы я всё знал, то давно работал бы в Ревизионной комисси ЦК КПСС.
- Я знаю - откуда, - врезался в разговор Дядя Балдей: - Из моря! Мы морскую свинку вымазали пальмовым маслом и пустили погреться на углях.
- Чем докажешь? Зубаха час назад прибежала ко мне с заявлением, что у неё украли сухопутного поросёночка. Где тут поблизости море? - не захотел поверить порядочности компании Чебасик.
- Это - аксиома! А аксиома не нуждается в доказательствах и их никогда не требует ещё со школьной поры, - стараясь не выпустить из-под контроля слегка подпаленную алкоголем нить рассуждений, снял с компании Дядя Балдей гнусные подозрения: - Наличие пальм в селе тоже не наблюдается, а пальмовое масло мы тут ложками жрём и морских свинок обмазываем от щедрот своих.
- И, что мне в протоколе писать?
- Как обычно, только правду, ничего кроме правды, но не всю правду: ночью в бескозырке отправился под парусами в кругосветку, предварительно обмазавшись пальмовым маслом. О том, что масло не помогло и морской свинёнок поджарился с обеих трёх сторон при лунном свете - это в протокол можно не включать, а то Зубаха расстроится, потеряет самообладание, напьётся и пойдёт заражать дурным примером прогрессивную часть сельского человечества.
Однако, следует отдать должное сельским женщинам: выпивали они не каждый вечер и даже не каждый день, и выпивали благородно - не меньше семи рюмок крепкого или, соответственно, полутора бутылок крепленого вина в один замах, а случалось , что и - за одни посиделки, поскольку была у них врожденная надобность
постоянно кому-то оставаться вразумительной и заражать своим трезвым поведением мужскую часть населения. Был один недостаток: эта зараза ни воздушно-капельным, ни половым, ни каким-то ещё путём не передавалась. Гены у мужского населения были непробиваемы, иммунитет стойко сопротивлялся трезвому и нелепому образу жизни.
- У Зубахи планида известная, - поддержал Коммунистик аксиому Дяди Балдея: - Всё, что к ней за огородный штакетник забредает, потом автоматически считается без вести пропавшим: один муж; один инвалид, укушенный ею же в схватке за урожай 1955 года; еще одноногий герой пражских событий; два электрика из соседнего района; архангел Нафанаил с подбитым крылом и священник, приезжавший из области, чтобы забрать архангела. Исключая перечень мелкотравчатых, незначительных лиц, случайно заглянувших к ней на огонёк, - потому что придется до рассвета пальцы загибать, - хочу спросить Валерия Викторовича: "А, куда она трупы зарывает?" Вопрос не праздный. Зубаха сорок лет была старой девой, потом резко поменяла социальный статус и уже лет сорок пребывает в состоянии вдовы.
- Вот ведь сука-то какая нехорошая! - всхлипнул вдруг Чебасик после того, как закусил фирменным бутербродом второй стакан дедовой кособрылки: - А, заявления о пропажах всё пишет и пишет. У меня в делопроизводстве их скопилось с целый мешок из-под сахара. Ищите, говорит, товарищ капитан-подполковник, и обряшете. Оказывается, оно вона как: закопает и айда писать заявление о пропаже. Или наоборот, напишет заявление и потом уж идёт закапывать жертву?
- Да, дело серьёзное! Надо бы вынести на повестку и обсудить, - предложил Наступика.
- Со строгим выговором и занесением в личное дело, - окончательно решил Такоть.
- Мне в этих историях с пропажами больше всего жалко морскую свинку. С ней-то за что Зубаха поступила так безжалостно? Удручает! Сильно, словно травником по сгустку нервных окончаний, - очнулся Фюлер, оценил степень готовности поросёнка на вертеле и опять впал в дрёму.
- Дак, да уж! Жестоковымянная... жестоковыеменная, жестококовый..., короче, баба! - сказал Чебасик.
Послевкусие морского поросёнка с пальмовым маслом особенное: вроде как и кошки в рот нагадили, но интеллигентно, будто по принуждению, без особого на то желания. В понимании древнеримской аристократии, предпочитавшей вареную пищу, от всех нас несло плебеями - костром и жареным мясом - кроме Фюлера. От него жареным мясом не пахло. Он, не испробовав мяса молочного поросёнка, так и продолжил до утра во сне крутить ручку пустого вертела.
Луна перекочевала за спину и лихо принялась растворяться в розовой кромке рассвета. Слышны были её последние всплески в Чихачёвском пруду. Игривые русалки спешно подмывались в серебряных дорожках воды, протоптанных яркими звездами галактики.
Я подумал: "Как там, в искусственном водоёме, живёт и здравствует без меня вся чешуйчатая братия и сестрия?" Кольнуло в боку и отдалось сосанием под ложечкой неуёмное желание намазаться пальмовым маслом и дать себя попробовать Мокоше, Ладе, Прошке, Ерошке и пяти русалкам, которые четыре года назад за латунные значки легко и непринуждённо сдавали мне в наём свою тесную дружбу в вечерние, ночные и утренние часы.
Ящик значков я нашел в четвёртом квадрате пруда. В основу значков, отлитых в форме красной свастики или Перунова цветка, были завальцованы Серп и Молот. Значки отождествляли крепкий и нерушимый союз двух великих народов. Русалки носили значки в ушах. Их частое бряканье в темное время суток пугало озёрную птицу и смущало золотого кабана, прятавшегося в зарослях черноголовника. В ушах одной русой русалки как-то само собой незаметно набряцалось аж 29 значков, ещё 38 штук она нанизала на скрученный волос и хвастливо гремела ожерельем, прогуливаясь по селу в обеденные перерывы возле аптечного пункта. Но другая, крашеная шатенка, утверждала, что у русой аптекарши очень низкий показатель выработки в отличие от брюнетки из продмага, которая имела в общей сложности 196 значков и занимала лишь третье место в списке почётных ударниц самопожертвенническоготруда.
В меня, помнится, тогда же закралось и скреблось подозрение, что из ящика значки подворовывали Прошка с Ерошкой, но я делал вид, что скрежетало на душе не слишком шумно и на здоровье особо не влияло.
Я представил, как водоёмная братия и сестрия подобострастно слизывает с меня пальмовое масло и заточился слезой умиления.
- Тоскуешь? - вдруг ткнул меня в бок тростью дед Пердяк: - А ты не тоскуй.
- Я не тоскую.
- Чего тогда выдуваешь из ноздри пузырь и взираешь на остатки масла, как пилигрим на Голгофу? Предстоит тебе ещё познакомить нас через пару лет с шоколадными батончиками "Марс" и "Сникерс", новым, неизведанным фруктом Киви и кислой сметаной с абсолютно нерусским названием.
Дед лишний раз ненавязчиво напомнил мне, что не гнушается использовать природный дар и заглядывает в будущее легко, словно через дверной глазок с функциями рыбьего зрения в отличие от машины времени, спрятанной в подвалах Ватикана и показывающей через мутное оконце только прошлое.
И - правда!
Через пару лет я привез из Москвы килограмм киви, четыре шоколадных батончика - в одни жадные руки больше не отпускали - и кисло-молочный продукт под названием йогурт. Название я, конечно, не запомнил, хотя зубрил всю дорогу, даже написал на бумажке, но быстро потерял её в суетливых подсчетах - на сколько частей и главное, как надо умудриться покромсать четыре батончика, чтобы их попробовали хотя бы дети, жена, её родители, родители родителей, сестра жены, муж сестры жены, Дядя Балдей, непременный участник всех великих и торжественных событий села, две двоюродные сестры жены и, разумеется, Моря Синеносая, у которой неизвестная болезнь выела всю нутренность и требовала только заморскую цивилизованную пищу. При разнообразных подсчётах с использованием математических, физических, химических формул из высшей математики и сопромата результат неизменно выходил глумливым - в лучшем случае мне доставалась шкурка одного киви.
Коллективные пробы неведомых продуктов питание считались в селе событиями исторического масштаба, сравнимыми с январской революцией 1905 года и октябрьским переворотом необольшевиков в 1917.
И в случае с пальмовым маслом, и в случае с йогуртом на себе продукты испытать стремились все поголовно, чтобы в послевкусии отблагодарить признательными показаниями также поголовно:
- Редкостное говно - ваше масло! - пронзительным сипением, похожим на предсмертные всхлипы простуженного петуха, известил Коммунистик всё население центральной части села, проживавшего у площади Павших Героев. Тоска, хмельная немощь и жалость к себе взывали его к глубокой исповеди с обязательной слезой на лице, застрявшей и отсвечивающей крупным и чистым кристаллом верности и патриотизма возле мотни мешка под глазом.
- Мы, прогрессивное человечество колхоза имени "Путь Владимирыча", окончательно и бесповоротно отравленные империалистическим пальмовым маслом право-троцкистского толка, клянёмся своими высокими показателями в труде не допустить чего бы то ни было и чего бы это нам не стоило! - сурово отрыгнув, прокашлял Коммунистик с высокой трибуны во вступительном слове. Его пронзительную речь услышали и подхватили три петуха по левую сторону площади и один позади, но очень далеко и невыразительно. Значит,наступило время утренней дойки. Требовательно замычали коровы. Коммунистик услышал и провозгласил:
- Наши доярки своими высокими надоями дадут отпор любому
