прошептала свое мнение:
- Опять хмырёныш Колесников со второй конной крестьянской армией прискакал?
- Не-е. У Балдейки пальмовое масло к голове, наконец, прибилось. Сейчас роптать будет, - спокойно, с достоинством сказал дед и погладил слепую по плечу.
- А, чего орёт, если он не Колесников? - возмутилась бабушка.
- А, чего ему ещё делать?
- Не орать!
- Он не умеет. Не Колесников ведь.
- Тоже верно. Тогда пусть орёт, если не Колесников, - нашла единственно правильное решение бабушка.
Дядя Балдей выслушал стариков, внял, уронил руку, но не лихо, а как-то поэтапно, мелкими порциями и скромно повторил:
-Доколе, Синоптик, доколе?
- Здра-авствуйте, на вас! - взъелся я на Дядю Балдея: - Ещё и баня не упала, а мне уже шьют вторую ходку - за лесом. Сердобольнее надо быть! В чём дело?
- Я и говорю: доколе врать будешь? Надо же такое ляпнуть: Сухой Кошачий Корм! Представляете, империалисты сезонно собираются в стаи у набата деревни, идут в поля вылавливать мышей, сушат их и скармливают кошкам. Скажи ещё, что они там кошек на поводке срать водят в специально отведённые места.
- Вообще-то, кошки без посторонней помощи ходят в лотки с наполнителями, а некоторые приучены к унитазу. Тебе рассказать, что такое унитаз? Это - не дырка в полу. На него еще надо взобраться умеючи. Без навыка не у каждого получается с первого раза.
- Синоптик считает нас болбетками деревянными - по десять копеек за штуку. А, ведь когда-то подавал пусть большие, но последние надежды. Сложно представить, я помню его ещё женихом. Тихим, скромным провинциальным притворщиком, но не брехуном и фантазёром.
--------------------------------
Мне, в отличие от Дяди Балдея, вспомнить себя женихом не представлялось сложным. Тем более, что это было два года назад. Я был трезвым и угрюмым, судя по свадебным фотоснимкам. А, невеста, наоборот, радостная и опьянённая успехами, достигнутыми ею в суровой, конкурентной борьбе. Одной рукой победительница удерживала меня, как заслуженный трофей, другой прижимала к груди букет цветов. В её выразительных глазах фотограф поймал и зафиксировал хвастливый вопрос:
"Вещь? Люди, скажите, вещь? Ну да, есть кое-какие недостатки. Но мы быстро и где надо -почикаем; куда надо - вставим; что надо - перевоспитаем и как надо - отшлифуем, вынесем, выпьем, выедим, отгрызём. А в целом, пусть бэушная, но - Вещь!Правда же?"
У меня сильно болел зуб мудрости - последний глашатай, предупреждавший меня о том, что совершать нелепые поступки не только вредно и расточительно, но и опасно для всего организма.
Однажды я уже был женат, но видимо, чего-то не понял. Таким и отразился на фотокарточке - печально задумчивым на всю ширину флюса с наплывшей на него щекой.
Дядя Балдей, обтирая свою потную ладонь о мою пясть, одарил меня тогда замысловатым поздравлением. Он торжественно произнёс:
- Решение смелое! Отдать себя в жертву - не каждый сподобится. И мне ничего не остаётся, как поздравить и пожелать могучего терпения, крепкого здоровья и нечаянной удачи. Мне Егор Борисович овцу обещал, если я откажусь от поздравительного слова. Так и сказал: "Молчи! Овцу дам! А, то ещё спугнёшь!" Но для меня мое торжественное напутствие дороже даже двух овец и даже двух с половиной, может быть. Потому что правдивое слово бесценно.
Два года назад я и без напутствия Дяди Балдея был достаточно напуган. Невеста ко дню бракосочетания уже три месяца носила в утробе нашего ребёнка.
--------------------------------
Брехуном я, конечно, считался знатным. Просто так тёща прозвищем Синоптик зятя не одарила бы. Но так называть меня разрешалось только очень близким родственникам. И Дядя Балдей не хуже других знал, что за фривольную оговорку по Фрейду мог запросто словить головой тёщину чугунную сковороду для жарки цыплёнка табака, накрытую рифлёной пудовой крышкой. Как-то раз он пытался после третьего стакана ради эксперимента храбро наброситься на меня. Но драки не увидел. Не успел. Лишь на третий день очнулся и долго всех уверял в том, что оказался насквозь прожжённым шаровой молнией, подкравшейся к нему со стороны затылка.
Пытаясь в очередной раз напугать меня, дед Пердяк с некоторым сожалением констатировал:
- Балдейка не знает, какая тяжёлая рука у моей внучки, твоей жены, Синоптик.
Я знаю! Прецеденты были. У неё кость широкая. После ласкового подзатыльника язык обычно вываливался наружу и синяки под глазами сигналили об очередной черепно-мозговой травме. Долго привыкал к её нежным чувствам. У меня семь копий больничных листов, как грамоты за спортивные заслуги, в рамочках висели на стене рабочего кабинета.
Только я хотел рассказать Дяде Балдею про то, что древних египтян за убийство кошки казнили через пытки и позорное отрубание головы, только набрал воздуха в лёгкие и живот, только испробовал первые гласные звуки на дребезжащей гортани, как из соседней залы вошли в кухню жена и тёща.
Жена сзади обвила мою шею руками, слегка сдавила, прижала к себе приёмом, запрещённым в классической греко-римской борьбе, и сказала:
- Какой же ты у меня неизлечимый дурачок. Дядя Балдей измывается и подстрекает тебя к высказыванию очередной глупости. А ты ведёшься, как детсадовец. Знает он всё про кошек и на унитазе приходилось ему сиживать не раз.
А тёща была более конкретной. Она сказала:
- Балдей, хватит пить! Лучше расскажи зятю, что стало с Дуськой! - и для проформы растолковала мне: -Дуська - это кошка, которую Балдею родственники завезли на пару недель, пока они отдыхают в Феодосии. Денег ему оставили, корма сухого, туалет с тряпичным домиком. Всё пропил за неделю. Корм сожрал, домик продал Петяне...
- Ты же знаешь, что я уже год совсем ничего не ем, только закусываю, - попытался слабо перечить тёще Дядя Балдей: - А, Дуська, сука такая, не пьющей оказалась, презрела в моём лице компанию, то есть всё время нагнетала антагонизм в сложные отношения между городом и деревней. Я Дуськиным кормом не брезговал, закусывал, втянулся и считаю, что более сбалансированного питания человечество еще не придумало, а она даже рюмку не допила. Ну, и кто Дуська после этого? Выпустил её во двор. Думал, погуляет, надышится пьянящим воздухом, вернётся голодной. Какой там! Наши деревенские коты голоднее оказались - живо её оприходовали. Всем селом слушали ночь напролет её дикий ор. Коты снасильничали, а утром Дуську где-то закопали. Я предложил Чебасику (участковому): "Давай, выловим всех котов, осудим по 117 УК РСФСР и кастрируем!Это ж какой положительный пример будет для всех детей села, района, а, может, и области?" Думает. Закрылся у себя дома, никому дверь не открывает, наверно, разрабатывает стратегию и тактику избавления от насильников.
Я вспомнил, что участкового милиционера Чебасика мы обошли стороной, в смысле - забыли дать ему вкусить для опробации пальмового масла. А он мог легко поверить, что его, неугомонного носителя закона и порядка предумышленно презрели и задумать в отместку какую-нибудь жуткую пакость.
Я предложил Дяде Балдею по дороге домой занести Чебасику ломоть пальмового масла.
Он глянул на меня негодующе:
- Культурно выпроваживаешь? Я хотел было заночевать с этой вкуснятиной, - кивнул он на банку: - И, вообще, нечего изводить деликатес на кого попало. Если бы моя корова доилась таким маслом, я прижался бы к её вымени и не выпускал бы вечно. Короче, наливай, хозяйка!
- Хватит брехать! У тебя нет коровы! - отшибла тёща руку Дяди Балдея, протянутую к бутылке.
- Уй, вы гляньте на неё! Я же о другой корове!
- У тебя нет жены, - так же невозмутимо тёща забила крышкой банку с пальмовым маслом и отодвинула её к краю стола.
- Но была же! И не одна! Целых четыре штуки только в одном ряду.
- Уточни, в каком, на какую букву?
- В шестом, на букву Е, третья слева.
Тёща, загибая пальцы, вслух посчитала:
- Евгения, Елена, Евдокия... Дуська! - догадалась она.
- А то?! Лифчик был у неё восьмого размера! Я бы в него портативную маслобойню встроил, производил вкусный продукт в промышленном масштабе и продавал по цене топлёного масла, не ниже. Женщина! Она же, прежде всего, хороша тарой. Продукт всегда свежий и в меру твоего усердия взбитый. Сколько об этом было написано поэм, сколько сонетов и эпитафий! В общем, хозяйка, не дашь закусить пальмовым маслом, я обижусь и повешусь на входных дверях вашей веранды.
Неохотно стемнело. Подобралась осторожно космическая тишина и залила собой луг в низовье. Лишь пугали скрипом ржавых качелей голодные совята.
Жутко захотелось поговорить за рюмкой кваса о мистически составляющей политэкономики социализма или пожаловаться Всевышнему на Петяню, регулярно запускавшему своих кур в соседские огороды, не взирая на многочисленные предупреждения и жалобы Фюлеров на жёсткое мясо Петяниной беспородной птицы.
Скоро, сломав от темени глаза, вернулась на кухню к Егору Борисовичу половина соседей из всех, ранее отметившихся на презентации заморского масла.
Коммунистик с порога предъявил тёще гнусную и ничем не оправданную жалобу на тёщу. Он сказал, просительно протянув руки к банке:
- Нас заранее не уведомили, что в заданной системе координат масло должно быть использовано в качестве закуски.
Фюлер, Партизан и Десантник подтвердили:
- Да, в системе координат парадигма такова: если всякое говно запить качественным полугаром, то оно уже и не говно вовсе, а правильная закуска.
Уже за полночь крадучись подтянулись Такоть, Шмуль, Наступика и чуть позже участковый Чебасик. К тому времени тёще, жене и слепой бабке командными голосами удалось передислоцировать нас дважды - в яблоневый сад и затем - на кромку села, в картофельное поле. Там и было место всем дегустаторам, поскольку томная беседа о политике, бабах и музыкальных произведениях Стравинского в исполнении Мравинского незаметно перебродила, вывалилась квашнёй за край миролюбивых выяснений - кто кого больше уважает - и приняла форму крикливого спора о высоких материях по насущной проблеме: "Мутагенное и пестицидное влияние региональных злаковых и прочих плодо-овощных культур на интеллектуальный уровень недоумевающего народонаселения".
После научно-технических обоснований было решено общим собранием оставить в местном агро-промышленном комплексе сахарную свёклу, картофель, рожь, подсолнух, клевер и просо. Остальные возделываемые культуры пустить под плуг и пары засеять пальмами, полбой, топинамбуром, спаржей и брюссельской капустой.
Коммунистик, то хитро подмигивая, то устремляя сконцентрированный взгляд за горизонт Млечного пути, настойчиво требовал развивать в сельском хозяйстве выращивание ячменя, хмеля и начать строительство птицефабрики.
- Вы думаете, почему у меня умище такое огромное, неохватное и, не побоюсь сказать, непостижимое? - решился прикрыть он свое требование не убиваемыми аргументами и заодно раскрыть всем глаза на мистерию здорового питания и правильного обмена веществ: - Потому что живу и завтракаю я строго по-ленински. По утрам Владимир Ильич выпивал кружку пива и заедал глазуньей из яиц. Считаю, что без этих великих продуктов питания хрена лысого мы бы пережили, а не Великую Октябрьскую Социалистическую революцию! Так бы скучно и прозябали: без света, без лампочки Ильича. Нам под
