Мы из сто семидесятой! Повесть. Глава 21

                                                                                               


                                                                                            ВЕКО




    Ну как Нине Федоровне не надоест спрашивать нас об одном и том же! Только совсем недавно мы откровенно ответили ей, чтобы мы сделали, будь в нашем распоряжении волшебная палочка. Так нет, сегодня она опять за свое.
    - Мне, ребята, очень хочется знать, как вы относитесь к вашей школе. То, что вы ее любите, я не сомневаюсь, но вот как любите, что испытываете, какие чувства она в вас вызывает... Ведь школа - это воспоминание на всю жизнь! Правда?
    - Неправда!
    - Не хотелось бы прожить с кошмаром всю жизнь!
    - Мы не испытатели!
    - Кто? Кто это сказал? - учительницу словно пружиной подбросило со стула. - Кто произнес такие ужасные слова?
    Она медленно прошла по рядам, пристально всматриваясь в наши лица.
    Ну, этим нас не проймешь! Нам и не такие взгляды приходилось выдерживать. Вот у Ганнибала Ильича, например, взгляд как у василиска, так и хочется закутаться в белую простыню и самому идти на кладбище. А уж если Юлий Цезаревич посмотрит, так и идти никуда не хочется, единственное желание - умереть на месте и сразу.
    Славка честно ответил учительнице, что относится к школе, как к капусте.
    - Как к морской капусте? - спросил Сережка.
    - Как к кислой! - сказал Славка. - От нее челюсть сводит.
    После таких слов, огонек, горевший в глазах учительницы, как-то сразу померк, и стало ясно, что она стремительно теряет интерес к теме.
    Но теме не дала заглохнуть Майка Борисова, сообщив всем, что уже с раннего утра она вся дрожит.
    - От холода? - спросил Сестренкин.
    - Да, утром прохладно, - согласился Вовка Брусникин. - Надо закутаться в одеяло, чтобы стало потеплее.
    - Я дрожу от нетерпения...
    - А, есть хочется, - догадался Славка. - У меня тоже так бывает. Так заколотит - зуб на зуб не попадает. Кажется, слона бы съел! Встаю я тогда, значит, иду к холодильнику, нет - бегу, достаю...
    - ...Так хочется в школу - учиться!
    - Она не в себе, вы ее не слушайте, Нина Федоровна! У нее жар!
    - Надеваю пальто...
    - Не позавтракав? - ужаснулся Славка.
    А Светка Панина заметила:
    - Пальтишко-то у тебя легкое, я видела. От холода в нем не спасешься. Я тебе дедушкину телогрейку одолжу напрокат. Она теплая.
    - ...и бегу к школе.
    - Это вместо зарядки, - объяснил всем Тарлович.
    - По дороге я покупаю цветы...
    - Коржики, коржики надо покупать, пончики... - застонал Славка.
    - ...и с песней иду...
    - Ты еще гармошку с собой таскай!
    - А чего поешь-то?
    - Из "Евгения Онегина", наверное...
    - Прихожу где-то за час до звонка и жду...
    - Чего?
    - Да чокнутая она, чокнутая, я же говорил!
    - Митьку она ждет из параллельного... Такой же тронутый.
    - Жду, когда прозвенит звонок...
    - Это трогает, - сказала учительница, и губы у нее задрожали.
    - И когда он, наконец, прозвенит, переступаю порог со слезами на глазах.
    Учительница не выдержала, и две слезинки скатились из под ее очков.
    - Удивительная девочка, просто удивительная, - прошептала она.
    - Мне за тебя тревожно, Борисова! - сказал Лисицкий. - Тебе надо переступать порог другого заведения - психооздоровительного!
    - Да, за ней нужен глаз да глаз!
    - Вот там за ней и присмотрят!
    - Не смейте обижать вашего товарища! - вступилась за Борисову учительница, смахивая слезинки. - Какая бестактность! Вам бы с нее пример брать... Э-э-х... - Нина Федоровна глубоко вздохнула, с сожалением посмотрела на нас, затем обернулась к Борисовой и сказала: - Отлично, Майечка! Можешь садиться.
    Учительница еще минуту-другую смотрела на нас и осуждающе молчала, а потом проговорила:
    - Я даже не знаю... Вы вообще чего-нибудь, или кого-нибудь любите? А? Животных хотя бы...
    - Любим! А как же! Даже очень! - согласно закричали мы.
    - Каких именно? Какие животные вас окружают? Расскажите...
    - Я люблю птицу, - сказал Славка, - утяток там всяких, гусяток, индюшек люблю - дичь одним словом.
    - А я люблю животных, которые меня не окружают: рыбу красную, лангусты, креветки, паштет...
    - Паштет - это не животное, - возразила учительница.
    - Это одно из будущих его состояний, - сказал Сережка.
    Нина Федоровна тяжело вздохнула.
    - А еще я люблю кота Ероху, - добавил Славка.
    - А я котов не люблю, - сказал Сабельников. - Они как затянут свою мяучью песню... прямо тоска!
    - А я свою кошку, Прудоню, люблю! - сказал Сашка Прохоров.
    - Почему же вы так ее назвали?
    - Сейчас расскажу, - охотно ответил Сашка. - Взяли мы ее в переходе метро. Знаете - там часто продают котят, да и бесплатно отдают. Она такая маленькая была, беспомощная, с кулак величиной, не больше. В общем, уговорил я маму. Принесли мы ее домой, она сразу - шмыг под тумбочку, ведет себя тихо. Я пошел искать плошки, миски. Вдруг мама кричит: "Ага, напрудонила уже!" А потом вбегает папа, да тоже как закричит: "Откуда здесь лужа взялась?" Мама опять как закричит: "Не задавай глупых вопросов!" Вот и назвали Прудоней. Она хорошая, наша Прудоня!
    - А я люблю свою собаку Дикую Гаврилу, она тоже хорошая!
    - Ну, расскажи, Боря, про свою собаку, и почему ты ее так назвал?
    - Тут такая история вышла, - начал я. - Пошла мама выбрасывать мусор. Ну, открывает дверь на лестничную площадку, и как закричит: "Я же говорила, я же говорила, что нам кого-нибудь подбросят!" И опять: "Я же говорила, я же говорила!" Ну вот и назвали ее Гаврилой. Дикой Гаврилой она стала в тот день, когда сперла у папы кусок мяса. Папа как закричит: "Это возмутительно! Это дикость! В своем же доме меня куска мяса лишают! Может, завтра у меня и колбасу отнимут? Может, мне в буфете питаться?" А мама как закричит...
    А учительница как закричит:
    - Все! Довольно! Хватит!
    И тут у меня в первый раз задергалось веко. Надо же было мне посмотреть в это время на Варьку Полякову.
    - Ты что это подмигиваешь, - говорит она мне, и улыбается.
    Я красноречиво промолчал, что должно было означать - дура ты и есть! Но она только глупо хихикнула, и целый урок стреляла глазами в мою сторону.
    Потом, на перемене, я ненароком мигнул Светке Паниной. Та закраснелась, тоже захихикала и сказала:
    - Ну что ты, Просиков, и совсем у меня ранец не тяжелый.
    В буфете Варька сидела напротив меня. Скоро она подошла к нашему столику, где кроме меня сидели Славка и Сережка, и положила  в мою тарелку свою котлету. Мне стало неловко.
    - Бери, дурачок, не отказывайся, - возбужденно зашептал мне в ухо Славка. - Я съем!
    Я молчал.
    - Он стесняется. Давай, Варька, я возьму.
    Та пожала плечами, но котлету оставила.
    Мне казалось, что все, находившиеся в буфете, смотрели в мою сторону. Мое лицо превратилось в пылающий костер.
    На следующем уроке меня засыпали записками:
   
                       
                        МОЖЕШЬ ПОНЕСТИ СЕГОДНЯ ПОСЛЕ УРОКОВ МОЙ РАНЕЦ. ТОЛЬКО НЕ ОЧЕНЬ-ТО ЗАДАВАЙСЯ!

                                                                                                                                                            СВЕТА

 
    С тем же предложением пришло еще четыре записки. Еще одна - без подписи:


                                                                      И ТЫ МНЕ НРАВИШЬСЯ ТОЖЕ!


    Было предложение вступить в дружескую переписку. Адрес: Центральный почтамт. До востребования.
    Остальные привожу в порядке поступления:


              БОЛЬШЕ ВСЕГО ИЗ ЦВЕТОВ Я ЛЮБЛЮ РОЗЫ. Я ЗНАЮ, ОНИ СЕЙЧАС ДОРОГИЕ, НО ДЕВЯТИ ШТУК БУДЕТ ДОСТАТОЧНО.

                                                                                                                                                              АЛЛА КОЛИСНИЧЕНКО


                                                            ЕСЛИ ХОЧЕШЬ, МОЖЕМ СИДЕТЬ ЗА ОДНОЙ ПАРТОЙ.
                                                            P.S.  И МОЖЕШЬ КУПИТЬ МНЕ КИЛОГРАММ ИРИСОК.

                                                                                                                    ФЕДОТКИНА Л.


        СЕГОДНЯ ЗА ЗАВТРАКОМ - А БЫЛИ СОСИСКИ В ТУШЕНОЙ КАПУСТЕ, ЯБЛОЧНЫЙ ПИРОГ, МАЛИНОВЫЙ ЙОГУРТ
        И БУЛОЧКИ С КУРАГОЙ - Я ВДРУГ ПОДУМАЛА О ТЕБЕ.
                     
                                                                                                                                                                  ЛЕНА Ц.


    Эту записку я переслал Славке. А на перемене видел, как они с Леной Ц. жарко обсуждали меняю из ресторана, недавно обнаруженное Славкиной мамой у Славкиного папы в кармане пиджака.
    Следующую записку я порвал, а написано было в ней вот что:


            И ПУСТЬ ТЫ КОСТЛЯВЫЙ (ЭТО Я-ТО?!) И БЛЕДНЫЙ КАК СМЕРТУШКА, И ЦВЕТ ЛИЦА У ТЕБЯ НЕЗДОРОВЫЙ, И ПОХОЖЕ,
            ЧТО ОДНА НОГА У ТЕБЯ КОРОЧЕ ДРУГОЙ (С ЧЕГО ОНА ВЗЯЛА? МОЖЕТ, ПОТОМУ ЧТО ХОЖУ КАК БЫВАЛЫЙ МОРСКОЙ
            ВОЛК - ВПЕРЕВАЛОЧКУ?), ЗАТО ТЫ ОЧЕНЬ РОМАНТИЧНЫЙ! ХОЧЕШЬ, Я НАРИСУЮ ТВОЙ ПОРТРЕТ. ПО УТРАМ, КОГДА Я
            БУДУ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ НЕВАЖНО, Я ТОЛЬКО ВЗГЛЯНУ НА НЕГО, И ЭТО СРАЗУ ПОМОЖЕТ МНЕ БЫСТРЕЕ ПРОЧИСТИТЬ
            ЖЕЛУДОК.

                                                                                                                                                                                            Л.Ш.


    И что эта Ширяева себе позволяет!
    А вот совсем кратко:


                                                                                МОИ УШКИ ПРОСЯТ СЕРЕЖКИ!


    Опять без подписи.
    Вконец одуревший от этих записок, я сказал учительнице, что плохо себя чувствую, мигнул ей, и попросил отпустить меня с уроков.
    - Ты и вправду какой-то бледный, Боря. Иди. - разрешила мне Нина Федоровна.
   

    Я помчался в поликлинику. Вбегаю, поднимаюсь на третий этаж, подхожу к кабинету, где принимает врач, гляжу... а там Дашка сидит, подруга дней моих минувших.
    Дашка... Да, не один песочный куличик слепили мы вместе. Давным-давно, когда мы были еще совсем маленькими,  нас связывали очень серьезные отношения. Я даже хотел пойти к ее родителям и решительно объясниться. "Они должны уступить нам свою квартиру и переехать к моим родителями, - сказал я тогда Дашке. - Так будет справедливо. К тому же я освобожу свою комнату от игрушек. А вот красивые оленьи рога, пусть ее родители оставят. На них я буду вешать шляпу, когда стану взрослым, и когда у меня будут деньги, чтобы ее купить. А если денег не будет, я попрошу, чтобы мне ее купили мама с папой. И надо, чтобы твои родители, оставили нам побольше еды!"
    И все бы хорошо, но неожиданно между нами пробежала черная кошка - тьфу! - я хотел сказать - собака. Нет, они обе пробежали! Потому что - это у меня была собака, а у Дашки - кошка.
    И я ей сказал, что так дело не пойдет - моя Гаврила кошек не любит. Дашка в свою очередь сказала, что Дезьке (ну и имечко!) собаки глубоко противны...
    Наши отношения зашли в тупик.
    И я решил остаться дома. Ну не мог же я заставить страдать Гаврилу!
    Народу к окулисту было полно, и мы с Дашкой немного поболтали. А потом мне стало скучно стоять в очереди, тем более, что она почти не двигалась. И я ушел, так и не попав на прием к врачу.
    Как назло, на обратном пути я увидел, идущую мне навстречу Тоньку Акимову. Разминуться мы уже не могли и, сближаясь, я, опережая события, крикнул ей:
    - Это я мигаю не потому, что в тебе влюблен, а потому, что у меня