Близнецы

ТР (транспортный рефрижератор) «Шквал», ошвартованный в Камышовой бухте Севастополя, готовился к выходу в очередной рейс. На вахте у трапа стоял матрос Тимур Ненароков, курсант мореходки, проходивший производственную практику в СУОР – Севастопольском управлении океанического рыболовства.

  Порт окутывала довольно прохладная для этого периода года в Крыму, мартовская ночь – наружный термометр показывал минус три градуса. Ненароков, кутаясь в вахтенный тулуп, вспомнил, как его кореш – моторист Мишка, тоже курсант, но только с Одесской мореходки, обзывал вахтенных у трапа – «тулупы с ушами» и ухмыльнулся: прозвище «маслопупы» для членов машинной команды компенсировало все обидные кликухи, придумываемые машиной для палубы.

  По носу и корме «Шквала» стояли два траулера, на них также в дневное время велась подготовка к выходу на промысел: доукомплектовывались экипажи, завозилось снабжение, промвооружение, провизия, проводилось межрейсовое техобслуживание. На причале – ни души, лишь на кормовом траулере, еле слышно, что-то насвистывал вахтенный матрос, также коротавший ночь у трапа. Вахта Тимуру выдалась собачья – с ноля до восьми утра и оставалось ему топтаться у трапа ещё шесть часов.

  Со стороны проходной порта послышался слабый шум, Тимур посмотрел в ту сторону и увидел чёрную фигурку человека, двигающегося в сторону причала. Снежок еле слышно поскрипывал у него под ногами.  «На такси, видимо, приехал» - подумал Тимур, так как последний автобус из города в Камышовую приходил в двадцать три часа. Тем временем, незнакомец приближался к «Шквалу». Тимур, вглядываясь в приближавшегося мужчину, вскоре точно убедился, что этот человек не из их команды. Незнакомец, подойдя к парадному трапу, помахал Тимуру снизу рукой в перчатке:
- Вахта, привет!
- Ну, привет, - ответил Тимур, - проблемы, вопросы?
- Важный разговор есть, можно поднимусь? – Спросил незнакомец.
- Ну, поднимись, - пожал плечами Тимур.

  Незнакомец ловко взбежал по скользкому трапу.
- Выручай, братан, - сказал ночной гость, доставая из-за пазухи куртки и раскрывая перед носом у Тимура удостоверение в красной обложке. «Инспектор уголовного розыска Павел...» - успел прочесть Тимур и книжечка захлопнулась.
- Понимаешь, я тут на задании...
- Не вопрос, - сказал Тимур, - но только, если стволом обеспечишь.
- Да не, - усмехнулся Павел, - обойдёмся без канонады. – Понимаешь ли, был я тут на задании, да подзадержался, ехать домой, так ни такси, ни автобусов. Пусти переночевать,а? Я ведь тоже бывший флотский, кстати.
- До которого часа? – Спросил Тимур.
- Да в шесть я свалю уже, к первому автобусу.
- Ну, тогда пошли, определю тебя в красном уголке – там тепло и мягкие диваны.
- Вот спасибо, дорогой, век не забуду, а то, понимаешь, к ночи похолодало, а я, вроде как не совсем по сезону одет.

  Тимур оценивающим взглядом посмотрел на инспектора: крепкая фигура, усатый, но курточка, действительно, была «на рыбьем меху», идя сзади за ночным гостем по коридору, Тимур отметил со спины выпуклость под курткой. «А ствол-то имеет при себе» - подумал он.

  - Располагайся, - сказал Тимур, когда они прибыли в красный уголок, - любой диван на выбор, господин сыщик, только одно условие: не курить – не сорить!
  - Будь спок, дорогой, - сказал Павел, а затем, вглядевшись при хорошем освещении в лицо Тимура, воскликнул:
- Ну и ну! А мы ж с тобой уже пересекались по жизни!
- Да ну! Чегой-то я не помню. Вроде, как не участвовал и не привлекался.
- Вспомни: Баку, пароход «Индигирка», ну!
- Да уж, был такой пароход, УС (учебное судно) «Индигирка», так почти три года назад, но тебя что-то... – Тимур пытался вспомнить, но перед лицом всплывали разные лица в синей робе, но этого парня он вспомнить не мог.

- Так Паша я! Нас пять человек было, студентов - радистов из Таганрогского техникума, помнишь? Как тебя, Тимур, вроде? У тебя ещё корешок – азербайджанец был, Магомедов. Я его хорошо запомнил, хохмача.
- А, Паша, ну как же, помню-помню, - соврал Тимур. – Извини, не признал сразу, братан. – Ну да ладно, располагайся, а я – к трапу, а то строго тут у нас со службой: начальство – половина вояки бывшие, дракон на драконе, хотя и добрые внутри.

  Тимур вернулся на свой пост и, облокотившись о планширь фальшборта у трапа, всё пытался вспомнить Пашу, студента-радиста и, вспоминая попутно свою первую морскую практику . Тогда, на УС «Индигирка» было их, практикантов, сто пять человек: пятьдесят человек из мореходки Тимура жили в одном кубрике, пятьдесят из Бакинской мореходки – в другом, а пять таганрогских радистов – в пятиместном кубрике, под полубаком.
  УС «Индигирка» - старый пароход, 1920 года постройки, был трофейным судном, доставшимся по репарации от Германии Союзу после войны, какое-то время использовался по своему прямому назначению – перевозил генеральные грузы в своих трёх трюмах, а затем, когда всё больше времени стало уходить на его поддерживающие ремонты и всё меньше – на коммерческую работу, судно переоборудовали в учебное и передали во владение Бакинскому мореходному училищу. А так как учебных судов в стране, учитывая количество курсантов – мореходов было в обрез, то все училища любезно предоставляли свои суда друг другу, когда появлялась такая необходимость и наличие на этих судах свободных мест для практикантов.

  Трюма судна были переоборудованы: два – под кубрики по пятьдесят мест в два яруса, а один – под столовую для курсантов, а между приёмами пищи он служил учебным классом. Старое название судна было  «Страсбург», и оно то тут, то там проявлялось на элементах судна или инвентаре ( на рынде, например). Паровая машина, хоть и считается надёжной, но на "Индигирке" она часто в море ломалась, видимо от старости и, пока машинная команда устраняла неполадки, судно разворачивало лагом к ветру и, из-за его чрезмерной парусности, размашисто валяло с такой силой с борта на борт, что спать в кубриках можно было, только вцепившись обеими руками в буртики коек.
  Судовая живность в виде клопов, крыс и тараканов, поколения которых, похоже, воспроизводились ещё со времён Рейха, комфорта на данном плавсредстве его обитателям не добавляли.
  Впервые познакомившиеся со знаменитой каспийской мёртвой зыбью, салаги-первокурсники «травили», как бакланы. Средство от качки было одно – принайтовленная на корме бочка с ржаными сухарями. Тимур на своём печальном опыте убедился, что самое тяжкое состояние, когда желудок пустой и «травить» уже нечем. И поэтому он, вместе с сотоварищами, жевал, жевал и жевал в непогоду эти чёрные сухари. Они лезли назад, но все продолжали их жевать и это приносило облегчение, а вестибулярный аппарат постепенно привыкал к воздействию стихии.
  Практиканты на судне разделялись на три отделения: вахтенное, учебное и рабочее; через неделю отделения менялись местами. Вахтенное отделение несло вахту, где только можно: в порту – у трапа, на палубе, на полубаке, на мостике, на корме. Каждые полчаса вахтенный на баке «отбивал склянки» в судовой колокол - рынду. В море курсанты - рулевые и вперёдсмотрящие, менялись через полчаса. Учебное отделение в столовой-классе и на палубе изучало устройство судна, теорию судна, сигнальное дело, такелажные работы: плели кранцы, маты, выброски, учились вязать узлы, сращивать концы и заплетать огоны или гаши на стальных концах. Одним словом, учились морскому делу.
  В портах на судовых шлюпках – вельботах занимались греблей, ходили под парусом. Рабочее же отделение шкрябало, грунтовало, красило, драило крошёным кирпичом добела деревянные палубы, помогало коку, начпроду, а в случае необходимости, будущие судоводители привлекались в помощь и машинной команде.
         
  Учебные тревоги по борьбе за живучесть проводились часто и в любое время суток: по борьбе с пожаром, заделке пробоин, заводке пластыря, шлюпочные тревоги. Во время стоянок в портах допускалось и увольнение на берег в дневное время, но только не более 50 процентов личного состава.

  Занятия проводили 4 помощника капитана, боцман и подшкипер, а политзанятия – помполит. За преподавание им причиталась надбавка к должностным окладам. Через три месяца, к окончанию практики, курсанты сдавали экзамен на звание матроса второго класса, после чего уезжали по домам, в отпуск.

  Курсанты – азербайджанцы в свободное время, если позволяла погода, любили собираться в носовой части судна, наяривали на своём инструменте, похожем на гармошку, лупили по другому инструменту в виде бубна и пели, как казалось славянам, что-то монотонное на своём языке.
- О чём вы поёте? - Как-то спросил Тимур своего корешка – Алёшу Магомедова.
-Наши песни – только про любовь, - отвечал тот.- Это вы поёте про Ленина, про Москву, а мы – только про любовь!
- С чего ты взял, что наши песни, лишь про Москву и про Ленина? – засмеялся Тимур.
- А то нет? Как включишь русское радио, а оттуда – типа, «Партия наш рулевой!» Потому я ваше радио не слушаю. У вас – партия рулевой, а у нас – матрос первого класса.

  В конце практики, на сдаче экзамена, экзаменаторы показали Алёше на кнехт и спросили, как называется эта штука.
- Я не могу назвать это по-русски! – заявил Алёша.
- Так назовите по-азербайджански, - сказал азербайджанец – замполит.
- А в азербайджанском языке такого слова нет! – Парировал Магомедов.

  Вспомнил почему-то Тимур и Володьку Долбилова, тихого, молчаливого парня, которого подшкипер, благодаря Володькиной фамилии, заставлял долбить об кнехт красный кирпич (кирпичной крошкой драили деревянный настил палуб). Где теперь тот Володька? Как-то незаметно отчислился из мореходки. Короче, вернулись из отпуска, а его уже нет. Сколько же народу дотянет до выпуска? – Размышлял Тимур. По его прикидкам выходило где-то две трети от учебной роты – человек шестьдесят. «Да, отсев – значительный» - вздохнул Тимур.

  Вспоминая эпизоды из своей первой практики, Тимур так и не вспомнил Пашу-радиста. Может быть он тогда был без усов? Тимур вообще довольно смутно помнил эту таганрогскую пятёрку. Учились они, похоже, уже на последнем курсе в своём техникуме, жили отдельно от Тимура и «его команды», ни в какое отделение не входили, а целыми днями пропадали в радиорубке, занимаясь своими тренировками под руководством начальника радиостанции.

  Паша – инспектор покинул судно – ещё не было шести утра, пожав Тимуру руку и ещё раз поблагодарив за оказанный приют.

  Через два дня ТР «Шквал» отправился в трёхмесячный рейс. Первым портом захода был Новороссийск. Оттуда с грузом – в Александрию, затем, через Суэцкий канал - в Красное море, где частично загрузился мороженой рыбой с промышлявших там советских сейнеров, потом - заход в порт Аден, переход, обогнув Африку, к её юго-западным берегам, там – догрузка мороженой рыбой и рыбной мукой с траулеров, промышлявших в тех краях, заходы в порт Дакар, затем – Гибралтар и, вот, наконец, красавец «Шквал», западногерманской постройки, трёх лет отроду, стоит ошвартованный у Царской пристани Севастополя. Выгрузка – в две смены, ночью перекур. Команда, кто свободен от вахт и работ,  развлекается на берегу. И опять, по закону подлости, Тимур Ненароков – на вахте у трапа с нуля до восьми. Но, как в песне