Пожар Латинского проспекта.5 глава

Разберёмся мы как-нибудь.

— Разберутся, — спокойно уверил Татьяну вовремя подключившийся Артём.

Он был профессионал своего дела.

Татьяна, готовившая было шубейку на плечи, опять повесила её на вешалку.
Вот, знать, как грозен был ликом один персонаж! Сидел он теперь, сняв куртку и плетёнки обув, как оплёванный. Сам виноват — нет бы порадоваться за партнёршу-то, восхититься! А теперь — что делать-то? Развернуться, в сердцах хлопнуть дверью и уйти обиженно? Да не по-мужски это будет, никак не по-мужски! По отношению к той же Любе — как она одна останется? Как эту дурацкую твою выходку хотя бы Татьяне — моей — объяснит? Ну, сходила она в субботу одна, «оттянулась» по полной — так это ж потому, что ты под ногами не путался! Что она — права не имеет: вы только партнёры! Протанцевали занятие и — adios amigo*: всё по латине!

Вот только звонил же я ей в субботу… За полчаса, получается, до занятия.

Звезда появилась, как ни странно, ещё до начала. Вообще-то правильно — были осенние каникулы. Стремительно, как всегда, впорхнув в зал, она со счастливой улыбкой кивнула через стойку Артёму с Татьяной, всем- всем, и приблизившись, радостно мне. И тут её взор, наткнувшись на хмуро-булыжную мою физиономию, в тот же миг погас, улыбка испарилась, и даже плечи, — как расправленные к полёту крылья, опустились — сломались. Даже сгорбившись чуть, она поспешила пройти мимо.

Ну, вот зачем? Зачем, спрашивается, человеку счастье омрачать?

Любимому человеку.

Но ничего с собой поделать я не мог — сволочь!

* * *

— Не кисни! — слегка тряхнула мою руку Люба.

Я не пытался в этот вечер стараться, как впрочем — отдайте должное! — не подумал даже специально на ноги партнёрше наступить. Невзначай выходило.

Татьяна, с особым нынче вниманием снующая от пары к паре, радушно улыбалась нам всё занятие: переживала, держала ситуацию под контролем, посильно её исправляла — как уж получится.

И всё-то из-за одного какого-то!..

К счастью, всё прошло благополучно. И только на выходе, пропуская партнёршу вперёд, зануда затянул:

— Ты, говорят, в субботу так здорово танцевала!
……………………………………………………………………………………………………………………………………………….
*До свидания, друг (исп.)
               

— Уже застучали! — обернувшись, задохнулась праведным гневом Люба.

— Люба, да дело-то не в этом…

— Этот, конечно, в очках! — кивая себе головой, не слышала она меня. — Ах, нет, он бы не успел — у них же занятие с семи.

Вот доставалось-то дядьке ни за что, ни про что ото всех!..

— Люба! Не про то я сейчас. Ты — совершенно свободный человек и можешь ходить сюда, когда хочешь.

— Конечно, — немного успокаиваясь, с определённым вызовом сказала она, — я вольна в своих решениях и могу поступать, как хочу!

— Вот-вот, — с облегчением выдохнул я, — поэтому единственное, о чём я хочу тебя попросить! Если я тебе мешаю, если  путаюсь здесь под ногами, так…

— Совсем не то! — не стала дослушивать она. — Да, я не сказала тебе, что пойду — я сама до последнего момента не знала, пойду ли. Зачем было тебя дёргать? Я же знаю — ты бы всё бросил и примчался. Целый день из-за пары часов разорвал, потерял. — Она досадливо качнула головой.

— Давай пройдём одну остановку?

— Давай, — не могла сейчас отказать она.

— А тот партнёр — в субботу, — он хорошо танцует?

Она поразмыслила мгновенье.

— Он хорошо слышит музыку. Он в себе уверен. Нет, конечно, он тоже ошибался, но он не боялся ошибиться. Потом, он высокий, сильный такой! Когда мы танцевали венский вальс — мы же там всё прошли: и румбу, и ча-ча-ча, танго, и медленный с венским вальсы, — я думала, что он сейчас меня просто оторвёт, как пушинку, и понесёт.

— Они давно занимаются? — Я ещё не сдавался вовсю душившей меня жабе.

— На два месяца больше нас. Но разница ощутимая — налицо. Он очень хорошо двигается!

И внезапная догадка осенила меня: это был он — тот мачо: «Не как вон тот, Буратино»!..

— Но, — наклонив голову, промолвила Люба, — он очень заносчивый. То у него рука заболела, то нога. В общем, второй  час я танцевала одна.

Ну, это немного меняло дело — не всё так плохо, вернее — не такая уж она плохая, чтоб совсем… Гаврила даже духом малость воспрянул!
               
— А как думаешь — мне, вообще, возможно так научиться танцевать?

— Лёша! Там была одна пара — у них всё в танце двигается! Если бы я на них оглядывалась, так мне вообще бы надо было сидеть, со скамейки даже не вставать! Надо заниматься, и всё получится!

— Да, — кивнул я, — всё будет хорошо!

— Всё уже хорошо!
               
Как в романе «Мастер и Маргарита»: «Всё будет ослепительно хорошо!»…

— Твой автобус… И знай — никто тебя не застучал. Все просто с дружным восторгом сообщили, как здорово ты танцевала, вот и всё… Счастливо!

А партнёр-то субботний — мало того, что индюк надутый, так вдобавок ещё и дурак набитый. Коль не «чухнул» счастья своего — с такой танцевать! Лошара! Если момент такой, счастливым случаем дарованный, прохлопал. А теперь — бабушку свою весели!

И впрямь: «Не из каждого полена можно сделать Буратино»!

* * *

— Как дела? — обернулась с подушки Татьяна. — Чего ты такой?

— Не-не, нормально всё.

— Да на тебе лица нет!

Не переодевшись в домашнее, я бухнулся в кресло, тупо уставившись в мерцавший в темноте комнаты телевизор.

— Нахимова в субботу, оказывается, на танцпол пошла, а меня даже не предупредила!

— Не по-партнёрски, конечно, — сочувственно вздохнула Татьяна.

— Да ладно, жил же я без неё столько времени!

Татьяна подняла глаза:

— Ты что — точно, что ли, влюбился?

В её вопросе не было и тени упрёка — лишь искреннее удивление. С долей разочарования, быть может, чуть.

Я не ответил.

— Сёмка срубился уже — хотел тебя дождаться.

Чего мне, дураку, ещё в жизни надо?
               
— Слушай, Тань, а чего она вообще туда пошла?

— Кто — Нахимова? Она говорит, что это для неё отдушина. И от школы, и от дома. Правильно — в однокомнатной-то гостинке им, конечно, тесно. Но я, зная Нахимову, думаю, что там ещё что-то есть. Может быть, расширить круг общения…

— Личного?

— Ну, ты же понимаешь: любое общение — личное… Ну а так, как одна она пойти не
могла, ей надо было от кого-то оттолкнуться.

Ага! Значит, всё-таки мебель!

— А чего она одна тогда не пошла?

— Ты что — ты Нахимову не знаешь! Как это так: она, да без партнёра придёт?! А вдруг кто-то хотя бы усомнится, что она может быть одна!

— А чего не с Серёгой?

— Ну, ты ж понимай: Серёжа-то тоже, так как он её любит очень, боится в её глазах упасть — а ну как у него не получится?

— А Серёга как на танцпол смотрит?

— Он считает: «Опять приключений на задницу ищешь?» Серёга — он такой домашний!
Помолчали. Но я не унимался.

— А чего она вообще от жизни хочет?

— Да как все мы, — пожала плечами Татьяна, — чтобы всё в жизни было хорошо, в семье благополучно. Чтоб было счастье…

— В жизни личной?

— Слушай, забодал! Сам у неё спроси! Боюсь только, не ответит. Потому что сама не знает. Зато я знаю точно — она очень неспокойна, ей постоянно нужно куда-то бежать, что-то делать. Она даже спит мало. Её постоянно удивляет, как это я могу днём спать?

— Сиеста — святое дело! — В святом этом деле и сам был
я грешен.

— Но ты ведь не бросишь, нет?

— ?..

— Надеюсь, танцы ты не бросишь? Ну, даже если у вас там что-то не так выходит — есть же, говоришь, девушки без партнёров. Тебе это так на пользу! Посмотри — у тебя даже и осанка выпрямилась, и походка изменилась. Да и сам ты — другой стал… В конце концов, ты ведь не из-за неё ходишь, нет?.. Ты пойми — это же к тебе там уважуха, раз тебе всё рассказали!

Я шумно потянул носом воздух.

— Ну ладно, — заключила, наконец, Таня, — сами вы там разберётесь.. Главное — ты не бросай!
               
  — Не брошу, Тань, не брошу…

* * *

Как там:

«Ту, что вдохнула жизни силы,
По жизни не оставлю никогда я».

* * *

Странно, откуда ему было взяться — этому сну? Но в последние года полтора-два он снился мне часто. Татьяна уходила от меня к другому. Которого знает то ли давно (иногда — до нашего с ней знакомства) — и всё это время чувства теплились незаметно, то ли познакомилась вот-вот — и страсть вспыхнула всесжигающим огнём. И тогда я подскакивал в ночи, ища её и сгребая в объятиях поверх одеяла.

— Ты чего?!. Спи, спи, не волнуйся — всё хорошо! Это всего лишь сон.

И вправду — этого не могло быть! С тех пор, как я покинул родительский дом, ничего более прочного и верного в моей жизни не было.

А засыпая, я неизменно раскаивался: почему я во сне люблю её, ею дорожу гораздо сильнее и больше, чем в реальной жизни?

* * *

Среда была моим другом. Всегда. Я верил, что и сегодня она меня выручит. Не «попомнит обидки» — за то, что заслонилась она теперь долгожданными и сумасшедшими вторниками с четвергами.

В помощь мне нынче была и работа — ручная, оставлявшая моей бестолковке возможность думать и о своём: всегда я свой труд за это ценил.

До захода солнца (вот так!) надо было принять решение. Правильное — как дальше быть?

Итак, бросить танцпол немыслимо: Таня расстроится, повиснет между ней и Любой дурацкий вопрос. Да и ты-то — ты! — как сможешь теперь без вторников своих и четвергов прожить, — уж не криви душой! Открыли тебе, убогому, новый мир, так не
будешь же ты полным идиотом («Лошара!» — Слава бы сказал), чтобы эту дверь с треском захлопнуть! С Любой только надо как-то «разрулить». Красиво и деликатно (muy — muy delicado, как на Гран-Канариа говорят).
               
Шлифовальной машинкой я точил декоративный столбик из двух обломков газоблока, оставшегося у Сани от строительства бани. Столбик, который вкруговую надо было обложить мелким камешком (по замыслу, красным, с белой, змеёй по нему вьющейся
полоской), должен был скрыть мой «косяк» первых дней — когда просчитался я сзади на один кирпич. Вписывался он туда неплохо, безусловно, добавляя колорита, разбавляя своей круглой формой острые углы и занимая своё, в общем, место (а может даже, становясь центром экспозиции — стержнем) на задней части мангала.
               
Меняем минусы на плюс! Только не во всём…

Если действительно партнёрше своей ты — обуза, а сказать об этом, тебя же щадя, она не решается (хотя Татьяна по этому поводу как-то всхохотнула: «Нахимова? Она тебе — не переживай! — всё сразу выложит, не постесняется… Да ещё при всех!»), тогда надо «свалить по-тихому», но по-мужски. «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить». Скажем, в другую группу другого дня — почему нет? Выход! И все тогда останутся при своих: волки сыты, овцы целы, мавры «в потерях».

Молодец, однако, Гаврила: «По жизни не оставлю никогда я!» Отвечает мужичина «за базар»!

Но ведь, наверное, она так захотела.

Отложив в сторону заготовку для столбика, я выудил из кармана телефон. Надо набрать и отправить это sms. Заставив себя не думать сейчас о том, как смогу теперь жить без ожидания вторников — четвергов, без оглядки во время разминки на танцполе на белую дверь: «Сейчас войдёт она!» Не трави себе душу воспоминанием о том, что не будет больше вечерних провожаний с непременным поцелуем её в уголок губ (и живот — не скули — она тебе больше не ущипнёт: два раза ведь осчастливила!): снявши голову, по волосам не плачут.

Хоть и храбрился он, душа паскудно ныла,
И стыден был