Пожар Латинского проспекта.5 глава

Свет её карих глаз был ярче студийных софитов. Мы шли в медленном вальсе. И в каком-то шаге я сделал невольный заступ — явно не попал в такт:

— И если уж я танцую… С любимой своей… Партнё…

— Ну, хватит, Алексей! — резко оборвала Люба, строго, почти зло взглянув на меня. — После поговорим.

— Всё! Всем спасибо, до свидания! В субботу, как обычно, здесь практика, —напутствовал на прощание Артём, — в два часа я вас жду!

Практика, как мне объяснили, было двухчасовое занятие, обобщающее всё пройденное. И стандарт, и латинская программа — всё вместе, и всего понемногу. Но мы не ходили по субботам — уроки у Любы заканчивались в половине второго.
               
— …Мы с тобой — партнёры! И только! — на ходу к остановке она прижимала к груди кулачок в чёрной перчатке. — И это вот второе дно меня начинает доставать! Думаешь, я ничего не замечаю, не вижу? Но в нашем случае, мы — всего лишь партнёры! И ничего другого между нами быть не должно!.. И не будет! Понимаешь — ты ставишь меня в дурацкое положение!

Можно бы на сей раз было Любиному автобусу уже и подъехать. Само собой, он нынче не
спешил!

— Люба, но я тебя ревную…

Она удивлённо взглянула на меня.

— Не к Сергею — нет! Какое я право имею к нему ревновать?..

— Да я бы тебе и не позволила!

— К кому-то третьему.

— Но, — задумчиво покачала головой она, — ревность — это плохое чувство. И не всегда, Алексей, мы имеем на это чувство право… Да — даже на него! Ведь это — как ты ни крути! — обратная сторона любви…

Автобус всё не ехал. А говорить чего-то было надо.

— А у тебя моя книжица ещё живая?

— Да, — думая про что-то своё, кивнула Люба. — Дома. С пиратиком.

Она имела в виду обложку, где на чёрном полотнище вместо перекрещённых костей трепетали два рыбных скелета — сам рисовал. Заглавная повесть была основана на реальных событиях, когда наша банд-вахта, под напористым моим началом, укрывая в трюме, продавала дармовую рыбу. Так что Джон Сильвер меня бы по плечу похлопал. Снисходительно: «Вырожденец!»

— Пойду я уже в море скоро, — верил сам себе я, — а партнёром тебе, если что, Паша вон есть!

А самому от одной этой мысли скулить захотелось!

— Да много ещё кто есть, — просто и задумчиво отозвалась она.

— Слушай, кстати!.. У меня ведь фотографии ни одной твоей нет, а?..

Тут, конечно, нарисовался её автобус.

Как бы там ни было, а от прощального поцелуя Лёху и нынче не отлучали!
               
* * *

Гаврила просолённым был пиратом:
Сокровище добыть — то дело лишь одно!
Второе: чтоб надёжней его спрятать —
Как ни крути, нужно оно — двойное дно!

Рыбу-то, кстати, ту — проданную, а потом в прозе воспетую,
я так и скрывал: под двумя рядами коробов…
               
* * *

— Что-то произошло?.. Ну, я же вижу!

Что произошло? Что нынче, скажите, творилось? Словно из далёкой юности смятенно нахлынули вдруг забытые чувства; несерьёзные, святые в своей наивности обиды. Глупое, но всемерное отчаяние отверженности. Самым же страшным было не то, что совладать с эмоциями и чувствами, обуздать их в одночасье я не мог, а то, что унимать эту осеннюю бурю чувств я вовсе не хотел.

Святая моя жена спешила прийти на помощь:

— Слушай, ну появился у тебя в душе этот комочек тепла, ну и пусть он там живёт — не надо его гнать.

Не буду!

* * *

До встречи с ней я был счастлив своим миром, не сомневался в его правильности — даже на Ушакова не смогли трёх его китов поколебать. А теперь она внесла в него смятение.

А третьим тем, к кому ревновал, был, конечно, мир внешний, сильный и агрессивный, с напрочь сбитыми теперь ориентирами и перевёрнутыми вверх ногами устоями. С которым, даже не пытаясь ладить, в открытых я был нынче «контрах».

* * *
— Слушай, Тань! А что такое эпатажный?

— Вызывающий, дерзкий. Возьми — в словаре посмотри! А ещё лучше — у Нахимовой своей спроси: это её любимое слово!

«Своей»!..

* * *
Разлук Гаврила не боялся,
И выходные не терял.
Он к миллионам подбирался,
Он в Барселону зашагал.
               
Назавтра начинались ноябрьские праздники. Покинув тепло полупустого нынче утреннего автобуса, я, припомнив прошлогодний ноябрь, усмехнулся студёному ветру в лицо…

— Слышь, Альвидас, а у вас чего — нет, что ли, праздника-то: победы над этими — польско-литовскими — захватчиками.

— Да какие там захватчики? — отмахнулся непревзойдённый дизайнер. — Шли, шли, полем-лесом — всё брошенное, нигде никого нет. До Москвы уж почти и дошли, как вдруг два мужика пьяных русских спохватились. Проснулись. И — за дубины! Какие уж тут захватчики?
               
И по голове ему было дать никак нельзя: «Пока Альвидас здесь работает, — веско заявил однажды Михаил Александрович выносившим замыслы самосуда Леше-с-Витей, — он неприкосновенен».

Вот и возьми его, генерального подрядчика, голыми, без дубины, руками! Хорошо он, великий дизайнер и прораб по совместительству, здесь устроился!

До поры (по ушаковским, правда, меркам весьма недолгой) Альвидас был на реконструкции, как он это называл, дома богом. Хозяин доверял ему всё — идеи, работы, деньги. Пока не начались вдруг неприятные вещи. То у Альвидаса выкрали с заднего сиденья автомобиля портфель с бесценными его эскизами и шестью тысячами хозяйских долларов на материалы в придачу. То вместо обещанных (и вбитых в смету) матёрых литовских каменщиков на кладке забора появились парни от сохи из окрестных сёл. И, главное, месяцы, отведённые на реконструкцию дома, плавно, явственно и неотвратимо собрались в годы.

А тут ещё появившийся на хозяйстве Гриша, затеяв бумажную ревизию, не свёл дебет с кредитом на какую-то сотню тысяч рублей — мелкие Альвидаса расходы: на мороженое с бензином.

От финансовых потоков деятеля отлучили. Гриша, дабы дело не впало в полную от иностранного работодателя зависимость, стал активно искать через друзей и знакомых стоящих специалистов. Так что выдающемуся творцу чужих идей остались только свои эскизы. На ходу начертанные одолженным у Лёши-с-Витей карандашом на обороте инструкций, на штукатурке, а то и палкой на земле (было и такое!).

Схема же «развода» богатеньких Буратино держалась у дизайнера в голове, не меняясь от клиента к клиенту. Какими-то несчастными судьбами жертвы связывались с Альвидасом,
которого доброжелатели рекомендовали настоятельно. Тот обещал хозяевам высочайшее, безупречное качество, отменных мастеров и полнейший эксклюзив. Благоразумно умалчивая про сроки и всячески задвигая этот вопрос в тень. Зато, не забывая напомнить, что потратиться придётся, так как у него, ввиду всего вышеперечисленного, плюс евросоюзная принадлежность, расценки выше существующих в регионе, да, пожалуй, и в Европе всей.

Обрадованные тем не менее хозяева («Пойдёт теперь дело!») доверчиво отваливали «кучу бабок» вперёд. Получив солидную предоплату, прощелыга дальше мыслил примерно так: «Неужели из этой большо-ой стопки денег, что уже в моём кармане, не могу я себе, любимому и непревзойдённому, отжалеть ма-аленькую большую её половину?». Что, не терзаясь совести угрызениями — по её отсутствии, — и делал: «А там разберёмся».

Что получалось дальше? За оставшиеся деньги нельзя было нанять уже не то что дорогих — средней руки мастера отказывались за работу браться: «Людей смешить!» (Своих-то мастеров, кроме Вити-с-Лёшей, с такой политикой у Альвидаса не осталось). Тогда начинались — тоже не очень спешные — поиски специалистов по газетным объявлениям и людей с улицы. С неизбежно вытекающими нестыковками, чехардой, текучкой, сумятицей, загубленными материалами и потерянным временем. И недовольством, ясно, заказчиков. Нарастающим. Сроки, хотя бы даже и примерные, безнадёжно «тележились», конца-края не было видно, а творимая уже месяцы эксклюзивная ванная оказывалась вдруг почти точь-в-точь как на картинке глянцевого журнала из киоска на углу.

  «Не надо быстро делать, а то нам больших денег не заплатят», — то была классическая формула Альвидаса, можно сказать, его девиз, выбитый, верно, и на фамильном гербе. Общая же картина строительства и вправду представляла полный, своего рода, эксклюзив — ничего не попишешь!

Когда клиент понимал, что облапошен и влип — «попал», было поздно. Кого-то другого искать? Так ведь пару месяцев назад уже заканчивать эту бодягу полагалось! Теперь оставалось, скрипя зубами, терпеть мошенника от строительства до конца, платя ещё за отделочное такое вымогательство немалые деньги: ввиду долгостроя Альвидас умудрялся и расценки повышать и, голову всем заморочив, брать за одну работу дважды — вот здесь он действительно был непревзойдённый мастак!

При своём таком подходе к делу Альвидас благополучно здравствовал, был нагл, розовощёк и весел. Многочисленные пожелания заказчиков: «Всех (его, Альвидаса, строителей и самого его) убить и всё забрать», — так и не были осуществлены — то ли из-за нежелания связываться и мараться, то ли из-за опасения международных осложнений. Он хорошо устроился! Лёша-с-Витей, правда, рассказывали, что навешал однажды-таки дизайнеру лёгких тумаков бандюкующий заказчик — но был тот Альвидасу соотечественником. Тот самый, что на моей уже памяти, влетев во двор на Ушакова, кипя гневом, осведомился у меня, первопопавшегося:

— А где, подскажи, этот рыжий п…аст?

Вот тут я в известной степени отдавал должное бесшабашной Альвидаса отваге: с такими серьёзными клиентами работать с таким раздолбайским к делу подходом!

Но здесь, на Ушакова, не на тех он напал!..

Я с Альвидасом пересёкся по чистой случайности — у каждого ошибки случаются. Случайность именовалась роком. Называется: «Судьба покорного ведёт, непокорного тащит». Собственно, «дерьмо редчайшее», как отрекомендовывали Альвидаса знающие уже его люди, я почувствовал сразу — хватило пары фраз минутного общения. О чём тотчас и уведомил малознакомого посредника Дениску — «Деню» — в телефонном разговоре: «Здесь, с этими людьми, я работать не буду». «В какое положение ты меня ставишь, — завёл скулёж Деня, — так не делается!» — Он работал «под Альвидасом». Я был непреклонен: «Работать я здесь не бу-ду! Тем более, не сезон уже — зима на носу, всё отвалится по морозу — стопудово!» Твёрд, как камень, лежавший где-то под дождём и снегом в ожидании ушаковской участи, я оставался до первого тепла, в глубине души не  сомневаясь, что нашли они, конечно, других мастеров — кто ж столько ждать будет: не сошёлся на мне, понятно, клином свет. Хапнули, наверняка, «клещи» какие- нибудь ушлые работу эту дорогую. И удачи им, и находок творческих, и свершений трудовых! Но Деня зашёл с другой стороны, вернее — по-другому (поднаторел у начальника-то
своего, рыжего!).

— Слушай, но они именно тебя ждут. И Альвидас тебе доверяет. Он ездил туда — к Ланских, забор, который ты облицовывал, смотрел. Теперь хочет, чтобы только ты с камнем работал. Всё спрашивает: «Где Алексей? Пора уже начинать — мы же зиму
ждали»… Да, Лёха, о чём разговор — будешь не успевать, будут тебе ещё люди: ты, главное, хотя бы начни, покажи, а там подхватят. Уже и камень под тебя завтра завозить будут.
               
Вот так: правдами — неправдами (ими-то, пожалуй, больше), не мытьём, так катаньем… Втюхался — сам дурак! А цена вопроса, как выяснилось, была — пять долларов с