Анна Андреевна редко спускалась на кухню, предпочитала давать указания через старшую горничную. А тут сама вошла и, строго взглянув на Авдотью, велела ей собираться:
- Быстро! За доктором! Ольге плохо.
Девчонка, накинув шалешку, бросилась за доктором, жившим на соседней улице, понимая, что случилось что-то жуткое, непоправимое – такое страшное, такое побледневшее лицо было у барыни.
Доктор провел у постели Ольги Николаевны всю ночь. Барыня находилась там же. Больная то криком исходила, то скулила, как обиженный ребенок. Слуги, собравшись в кухне, тихонько переговаривались. И Лизка, новая горничная, вдруг заплакала и призналась, что по настоятельной просьбе Андрея Ивановича, мужа молодой барыни, она целый месяц подсыпала в чай Ольге Николаевне какой-то желтый порошок. «Ольга Николаевна ждет ребенка, это витамины, которые нужны ее организму», - объяснял молодой супруг служанке.
- О боже, – рыдала Лизка, - а вдруг я отравила Ольгу Николаевну!
Авдотья в ярости врезала девице по хлюпающему носу. Та икнула и смолкла.
Под утро Ольга Николаевна успокоилась. Доктор, озабоченно хмурясь, велел запрягать дрожки.
- Если приступы повторяться, немедленно присылайте за мной, - прощаясь, сказал он Анне Андреевне. - Очень, очень серьезное положение!
- Вот беда! Андрея-то Ивановича в городе нет, уехал еще вчера по делам службы, - проговорила барыня, расплачиваясь с доктором.
- Хотя… Может, и хорошо, что его нет, - сказала Анна Андреевна, когда за эскулапом закрылись двери.
Сжав губы и потирая виски, она так ходила из угла в угол не менее часа, а потом вызвала Федьку:
- Поедешь…
Авдотья крутилась неподалеку, но не смогла расслышать, что Анна Андреевна прошептала на ухо кучеру. Федька был ее доверенным человеком, рабски преданным, готовым умереть за госпожу, и любой каприз ее выполнял с блеском. Потому и прощала барыня ему мелкие шалости да баловство с девками.
Федор поклонился и вышел.
- А, чтоб тебя! – вырвалось у Авдотьи.
Вскоре в окошко она увидела, как кучер запрягает жеребца…
***
Закручинилась Авдотья, подперев подбородок кулаком, - настолько яркими были воспоминания, словно она очутилась в теле худенькой влюбленной девчонки, глядящей в окно на своего любимого. Вот Федор оглядывается, замечает ее и небрежно сплевывает под ноги. И тут к нему бежит от барского крыльца горничная Лизка, виснет на шее, целует, не стесняясь…
- Злыдня!
Авдотья выругалась и кулаком треснула по столу.
Верка изумленно на нее поглядела и даже отодвинулась с опаской:
- Ты чего?
Кухарка невесело улыбнулась:
- Да я не тебе. Вспомнилось вдруг…
Верка часто закивала. И уставилась на Авдотью, ожидая продолжения истории.
- Ну так вот… Уехал Федор, значит. А ночью Ольга Николаевна так занемогла, что снова за врачом послали. А дождь! Я вся вымокла, пока до него бежала, да зря! Дома его не оказалось, уехал куда-то. Вернулась я назад, барыня меня больно по щекам отхлестала, - кухарка всхлипнула, заново переживая ту ночь. – Будто я виновата! Ну дак с Анной Андреевной не поспоришь. Я плакала вот тут, у печки, хорошо помню, долго плакала! Под утро барыня заходит сама не своя и велит мне немедленно убрать в комнате Ольги Николаевны.
- Зачем? – удивилась Верка, она даже моргать перестала от любопытства.
- Грязно там было, жуть! Пол кровью заляпан, - пояснила Авдотья. – Ольга-то Николаевна спала, только бледная, как снятое молоко. И во сне стонала. Тяжко так! Я пол мыть начала, а Анна Андреевна Лизке сунула в руки корзину и что-то тихонько сказала. Та аж позеленела от ужаса, но куда деваться? Взяла и быстренько так ушла.
- А что в корзинке-то?!
- А вот не знаю. Лизка про этого не рассказывала. А через неделю Лизку отдали замуж за Федора, и они уехали. Ходил слух, что Анна Андреевна назначила Федьку управляющим другого своего поместья, да еще и денег им с Лизкой дала. Недаром он был ее любимцем! Эх, какого мужа я упустила!
- Нет, ты скажи, что дальше-то?
- А что дальше? Нарожала Лизка ему деток, как иначе! А я вот…
- Да ты про Ольгу Николаевну!
- А… Ольга Николаевна на поправку пошла и родила через неделю после той ночи девочку. Таню. Как раз о младенце объявили, когда Федька с Лизкой свои узлы собирали. Наверно, барыня на радостях Федору денег отсыпала. А как же! Праздник такой! Нянькой к Тане приставили Варвару, ее Федор из деревни привез, раньше-то она за Людмилой Николаевной ухаживала.
- Погоди! – Верка искоса глянула на Авдотью. – А… кровь?! У меня мать повитухой была, я знаю, что…
- Знаешь – молчи! – рявкнула кухарка.
Дверь кухни отворилась. Неспешно вошла Варвара.
- Беседуете…
Авдотья покраснела.
- О чем?
Говорила Варвара негромко и вроде как ласково, но Авдотья затряслась всем телом, словно до ужаса боялась Танину няньку. Верка недоуменно переводила взгляд с кухарки на Варвару и обратно.
- Много выболтала?
- Да что ты! Ты ж меня знаешь, - заискивающе сказала Авдотья. – Вот чай пьем, хочешь?
- Таню я потеряла, - сказала Варвара, словно не расслышав кухарку. – Не забегала сюда?
- Да вон же, спит, - махнула рукой Верка.
- Негоже это, ребенку здесь почивать, - нянька подошла к Тане, которая крепче зажмурилась, чтобы не открылся обман, подняла ее на руки.
- А ты, - Варвара строго взглянула на служанку, - меньше болтай, да больше работай. А будешь глупые вопросы задавать, так и задохнешься от любопытства.
Верка фыркнула недовольно, но кухарка больно ткнула ее в бок.
- С Варварой лучше не спорить, - прошептала она, когда нянька с Таней на руках вышла из кухни, - она знаешь кто? Ведьма. Остерегайся ее. И не спрашивай меня больше ни о чем.
Ночью, ворочаясь в постели, Авдотья корила себя за то, что проболталась Верке. Не надо бы знать девке и половины того, что она наплела: «Но ведь главное я не сказала», – утешала себя кухарка. Наконец она забылась тревожным сном…
Приснилось ей, как ранним-ранним утром, когда еще весь дом спит, она идет открывать дверь вернувшемуся Федору. Но кучер не один. С ним невысокая женщина в темном платке и с большой корзиной, закрытой полушалком. «Варвара, иди на второй этаж, Анна Андреевна ждут», - тихонько говорит Федька. Женщина смотрит на Авдотью пристально, глаза у нее холодные, черные. Из корзины доносятся странные звуки: то ли мяуканье, то ли хныканье. Авдотья удивляется, хочет спросить, но кучер, схватив ее за руку, больно сжимает и шепчет: «Молчи, ты ничего не видела и не слышала…» Авдотья всхлипывает, а Федька вдруг наклоняется и целует ее прямо в губы. Влюбленная дурочка забывает обо всем на свете, а Федька уже тащит ее во двор, в конюшню… «Проклятущий!» - застонала во сне женщина и проснулась. Долго лежала, пытаясь унять томление и застарелую обиду: «Ведь не собирался на мне жениться. Обо всем уже с Лизкой сговорился и у барыни согласия спросил. А меня…». Авдотья тихонько заплакала.
Перед глазами возник образ Варвары, и в груди кухарки поднялась злость, смешанная с ужасом: «Гадина! Извела ребеночка моего…». Авдотья уже и не помнила, – или не хотела помнить? - как спустя три месяца после отъезда Федора она валялась в ногах у Таниной няньки, заклиная ее: «Избавь! Я знаю, ты можешь!». Как Варвара сказала ей жестко: «Избавлю. Только детей у тебя больше никогда не будет. Это твоя плата за грех». Вечером в тот же день нянька принесла Авдотье кружку отвара и велела выпить все до капли…
***
- Дорогая моя, сегодня у нас гости, - сказала тетя за завтраком.
Таня осторожно промокнула рот салфеткой, как учила ее мама, и только потом спросила. Больше из вежливости, ей было совершенно неинтересно, кто навестит Людмилу Николаевну.
- Кто к нам придет?
- О, тебе понравятся! Полковник П… - давний приятель моего покойного мужа, он часто навещал нас с Григорием Александровичем. Он много путешествовал и знает массу невероятных историй. А второй… гость… мой личный друг. Он художник и когда-то рисовал мой портрет по просьбе Григория Александровича. В нашем городе он проездом, но обещал зайти поздороваться, - принялась рассказывать тетушка. – Жаль, что тебе не довелось познакомиться с моим супругом. Григорий Александрович был меня гораздо старше, но зато при чинах, и в нашем доме всегда было много гостей. Ах, это были замечательные времена!
Людмила Николаевна даже раскраснелась от воспоминаний. Она, конечно, промолчала о том, что брак с ненавистным ей отставным генералом навязали богатые родственники по батюшке, опекавшие овдовевшую Анну Андреевну. Что сама она согласилась на него только чтобы вырваться из глухой деревни, куда сослала ее мать. И что под венец Людмила Николаевна шла, уже зная: ее любимого нет в живых. А еще это была изощренная месть матери и сестре: пусть, глядя на ее благополучную богатую жизнь, полную веселья и балов, киснут от зависти в их затхлом провинциальном городишке. То, что веселый Григорий Александрович оказался пьяницей и игроком, в конце концов промотавшим именье, Людмила Николаевна тоже не стала рассказывать девочке. Ни к чему дитя эти признания. Незачем знать, что свои последние дни бравый генерал провел в глухой деревне, доставшейся его жене в приданое, и умер глупо – утонул по пьяни в мелкой речушке, которая и грудному младенцу до пупка. Пусть никто не знает! Все вокруг уверены, что жизнь младшей дочери Анны Андреевны – сплошной праздник, пусть так и будет.
Людмила Николаевна поправила задрожавшей вдруг рукой выбившийся из прически локон и улыбнулась племяннице.
Девочка смотрела на нее внимательно и строго, совсем не по-детски, кажется, она чувствовала тетушкину браваду и ложь.
[justify]- Ах, заболталась я, - засмеялась
