мог бы послужить для вампира дневным убежищем. В нижние я не надеялся заглянуть, но в верхний… Он был слишком высоко. Имело ли смысл притащить тележку из помещения рядом, водрузить на неё тачку и взгромоздиться на это шаткое сооружение самому? Зная, что я заинтересовался подвалом, здешние обитатели могли создать из своих кроватей видимость обыкновенного штабеля ящиков, а пока найти временный приют в другом месте. Но неужели этих существ так много? От такого подозрения меня почти парализовало отчаяние.
- Тут словно специально для тебя приготовлено твоё любимое развлечение, - сказал Генрих. – Не такое увлекательное, как на большой свалке, потому что нет возможности провалиться сквозь гнилые доски в самый центр помойки, но зато поломать себе руки, ноги и что-нибудь ещё более ценное ты можешь и здесь. Полезешь наверх? А вдруг и там покоится какая-нибудь кошка или крыса со вспоротым брюхом? А ещё приятнее будет найти протухшую мумию.
Мне было очень стыдно, однако при упоминании о мёртвых животных и намёке на дурно пахнувшие простыни во мне возникло непреодолимое желание заглянуть в верхний ящик.
- Если ты так хочешь, то могу и слазить, - небрежно согласился я.
Сначала мой друг веселился, видя, как легко я передвигаю тележку без двух колёс и тяжёлую тачку, а меня так лихорадило от возможности найти доказательство, что ящиком пользовались, что у меня словно удесятерились силы, но потом, когда он увидел, на какое шаткое сооружение я намерен влезть, он испугался.
Не рассчитывай, что я позволю тебе покалечиться! – запротестовал он. – Это безумие!
- Я взлечу сюда более ловко, чем мартышка, - похвастался я.
- И сразу же слетишь, - увещевал меня Генрих. – Если тебе до зарезу нужно копаться в помойках, то хотя бы выпрями тележку и поставь понадёжнее тачку. Дай я помогу. Пойдём, найдём что-нибудь… Вот эту штуковину подсунем под один угол, а эту… нет, эту – под другой. Ну и силён же ты! А для меня такие упражнения утомительны.
Он не учитывал разницы в нашем душевном состоянии. Он всего лишь помогал мне в моей прихоти, а я был полон решимости бороться с существами из другого мира.
- Теперь, пожалуй, можешь попробовать, - всё ещё испытывая сомнения, разрешил Генрих. – Возможно, эта конструкция выдержала бы даже меня, да только я не удержусь на такой конструкции, а падать с неё будет гораздо болезненнее, чем в тот раз.
Он привычно похлопал себя по месту ушиба.
Я полез наверх.
- Не так ловко, как мартышка, - сделал наблюдение мой друг, - но ловчее, чем орангутанг.
Он стоял, задрав голову, и на всякий случай придерживал обеими руками тачку.
- И что там?
Но я ещё не сдвинул зацепившуюся за что-то крышку. Она поддалась, когда я изо всех сил стукнул по её ребру снизу вверх кулаком. Если бы в ящике притаился вампир, у него бы в животе заурчало от вида крови, потому что я здорово содрал себе кожу, а такие раны обычно сильно кровоточат.
- Ты что, успел всадить кол в пышущего здоровьем мертвеца? – спросил Генрих. – Или сам истекаешь кровью?
- Чуть поцарапался, - объяснил я.
- А я гляжу: передо мной на тачке капли крови. Хорошо, что не на мне. Слезай, я перевяжу тебе рану носовым платком.
Это было дельное предложение, о котором я не подумал.
- У меня есть свой, - ответил я, обматывая им руку. – Теперь порядок.
Я с волнением приоткрыл крышку и посветил свечой в образовавшееся отверстие, но ничего не увидел. Тогда я сдвинул крышку почти наполовину и оглядел внутренность ящика. На первый взгляд он казался пустым, но после очень тщательного осмотра я обнаружил комочек птичьего пуха и запутавшийся в нём волос, похожий на человеческий. Он был средней длины и мог принадлежать как женщине, так и мужчине, и, как потом выяснилось, был рыжеватого цвета, то есть не принадлежал ни барону, ни Марте, ни Генриху. Не знаю, были ли волосы у Фрица, а если были, то какого цвета. Хоть я и видел его без маски, но моё внимание было приковано к отсутствию у него лица. И всё же мне казалось, что место, где должны были находиться волосы, не отличалось цветом от всего прочего.
- Что ты там застрял? – спросил Генрих. – Надеюсь, ты не сбросишь на меня вонючие простыни?
- Здесь их нет.
- И то хорошо. А что есть?
- Птичий пух.
- Только пух? А самой птицы или её скелета нет?
- Нет.
Я ещё раз осветил внутренность ящика. Не так-то легко исследовать длинный ящик, если стоишь на краю тачки, зная, что она не так уж прочно держится на тележке. Мне приходилось подниматься на цыпочки, чтобы протягивать свечу как можно дальше к углам.
- Здесь что-то застряло между досками, - объявил я, не сдержав торжества.
- Что? Скорее прекращай свои глупости, а то на тебя страшно смотреть!
- Не смогу вытащить: слишком маленький кусочек и слишком далеко. Похоже на обрывок тёмной ткани, но я не могу его пощупать. Может, это что-то другое.
- Ну и чёрт с ним! – взвыл Генрих. – Слезай, пока я не свихнулся от страха. Ты же вот-вот упадёшь.
- Я держусь за ящик.
- Сверзишься вместе с ящиком, да ещё обрушишь на себя все остальные. И на меня тоже.
Я был охвачен охотничьим азартом, поэтому сначала обрадовано подумал, что смог бы при таком происшествии осмотреть остальные ящики, и лишь напоследок засомневался, что у меня сохранилась бы физическая возможность что-либо осматривать.
- Спускаюсь, - предупредил я.
Как всегда спуск оказался более трудным делом, чем карабканье вверх. Хорошо, что Генрих подал мне сначала одну руку, а потом и другую, иначе без его поддержки мне пришлось бы прыгать с довольно большой высоты.
- Сочувствую твоей матери, - сказал он. – Наверное, в детстве ты доставлял ей много волнений.
- Я всегда был тихим, спокойным и рассудительным мальчиком.
- Значит, ты только теперь, став взрослым, начал… гм… подвергать себя опасности окончить жизнь на свалке? – ехидно спросил мой друг.
- Такая возможность предоставляется не каждый день. Надо пользоваться моментом.
Я отвечал ему в тон, но мне было не до шуток. Комок пуха с человеческим волосом, что-то тёмное в щели ящика, сами ящики, непонятно зачем сюда принесённые и аккуратно поставленные друг на друга, мёртвая кошка с разодранным горлом и ни малейшего следа крове возле неё. Сколько новых загадок!
- Пойдём поскорее отсюда, - попросил Генрих. – Почему-то мне здесь не нравится. Как-то не по себе. Да вдобавок я боюсь, что ты опять что-нибудь учудишь.
Если уж ощущает тревогу он, не верящий в существование живых мертвецов и до этого озабоченный лишь состоянием замка, то это подтверждает, что помещение с ящиками особенное. Но я хотел убедиться, что понял его правильно.
- Тебе из-за меня здесь не нравится? Боишься, что я всё-таки опрокину на себя ящики? – спросил я небрежно.
Но на этот раз он не был расположен веселиться и ответил непривычно серьёзно:
- Этого я, конечно, тоже боюсь, но ещё… Никому другому я бы в этом не признался, но тебе можно, ты не станешь думать обо мне дурно. Меня как-то вдруг охватила тревога, не сразу, как только мы вошли сюда, а потом, причём именно внезапно. Сам видишь, а тем более, я вижу, что здесь нет ничего страшного, но ничего не могу с собой поделать. Ощущал когда-нибудь, как в ожидании чего-то неприятного внутри тебя словно что-то сосёт? Вот так и у меня сейчас. Может, это сигнал, что пора выбираться из подвала? Вдруг сердце чует, что, если мы набредём ещё на какую-нибудь свалку, ты там сложишь голову?
Не то его состояние передалось мне, не то он просто первым почувствовал присутствие рядом враждебной силы, я же до этого был слишком занят своими находками, но сейчас я тоже ощутил давление в груди. Меня охватывал ужас. Подумайте сами, ведь мы были одни в огромном тёмном подвале, едва-едва освещали себе пол под ногами, чтобы не споткнуться, но не могли видеть, кто притаился совсем рядом. А я знал, что кто-то прямо сейчас следит за нами, и чувствовал тяжёлый недобрый взгляд. Разумно ли дольше оставаться здесь, испытывая терпение обитателя или обитателей подвала? Они пока лишь наблюдают за нами, соблюдая свои законы, запрещающие многим из нежити, и им в том числе, нападать на людей днём, но если мы придём туда, куда не должны приходить, и увидим то, что не имеем права видеть, запреты могут быть сняты. Существо, чьё присутствие ощутил даже Генрих, не спит и способно действовать.
- Да, наверное, нам пора возвращаться к свету и жизни, - согласился я.
- Хорошо сказано, что к жизни. Здесь на меня так и веет мертвечиной.
Во мне происходила чудовищная борьба между страхом и рассудком, напоминавшем о долге перед любимой девушкой. Что мне грозит? Всего лишь смерть, может, не очень приятная и очень болезненная, но достаточно быстрая. Она не причинит мне страдания большие, чем завладевающий мной ужас. Вот что является моим настоящим врагом. Если его преодолеть или хотя бы действовать вопреки нему, то, возможно, удастся обнаружить временное пристанище вампиров. Сможет ли мне помешать то существо, которое сейчас за нами наблюдает?
- Что ты стоишь столбом и не шевелишься? – жалобно спросил Генрих. – Меня самого плохо слушаются ноги, но всё-таки надо отсюда выбираться.
«А если мне грозит не просто смерть? – подумал я. – Если моей душе не удастся отделиться от тела? Если я стану одним из тайных обитателей замка? Если мне суждено стать наполовину мертвецом, а наполовину остаться живым? Может, самим таким существам их пребывание между двумя мирами не кажется ужасным, но я, пока я полностью жив, не хочу разделить их судьбу».
У меня больно колотилось сердце, ноги подгибались, а руки и всё тело сотрясала мелкая противная дрожь. Жизнь в замке, населённом существами, противными нашей природе, сильно на мне сказывалась. У меня и чувства то неестественно обострялись, то не менее неестественно притуплялись, и мозг то удивлял меня способностью мыслить очень чётно, вникая одновременно во множество деталей, то застывал в бездействии, а физически я испытывал то прилив сил и энергии, то усталость, доходящую до изнеможения.
- Пойдём, - ответил я, стараясь думать о Марте и этим вернуть себе частицу воли. – Но не хочется возвращаться прежней дорогой. Может, впереди есть другой выход?
- Именно это я и хотел тебе предложить, - сказал мой друг. – Впереди есть ещё одна лестница, и до неё дойти гораздо быстрее, чем до любой другой. Фу, какое противное чувство! По-моему, я такого никогда ещё не испытывал. Я… как бабочка, наколотая на булавку, а коллекционер меня рассматривает.
- Нашёл сравнение! Бабочке в это время не до коллекционера с его изучающим взглядом. Она испытывает такую боль, что ни на что другое не обращает внимания. Представь, что тебя посадили на кол.
- Не продолжай! - взмолился Генрих. – Если так рассуждать, то и рыболовы заставляют страдать червяков, которых они насаживают на крючок.
- Я не занимаюсь рыбной ловлей, но думаю, что это так. Червяк извивается на крючке не от удовольствия, а от мучительной боли.
- Никогда не ловил рыбу, а теперь никогда и не буду её ловить, - заключил Генрих. – Пойдём же, а то у меня нервы так расшатались, что сейчас выскочат из меня.
Мы медленно, с опаской побрели дальше.
- Опять горы мусора, - вздохнул мой друг. – Но если рассудить, то старьё всегда сваливают ближе к входу. Никому не захочется тащить его далеко. Дядя, наверное, приказал расчистить ту каморку, где ты только что лазил, чтобы
