Нового соседа зовут Арслан или Бишьпишмак, а может, Махмуд или Зиятдин. Я плохо запоминаю звучные имена основного населения Среднерусской полосы и Приволжского федерального Халифата. Извините, с Исламом как-то не задалось.
Впрочем, и у соседа с вероисповеданием не всё просто и понятно.
Вроде, вёл он себя как истинный мусульманин, когда его привезли после операции в палату в сопровождении зрелой, игривой фельдшерицы, мощной санитарки и тощей, изможденной забором крови и мед.братом Арнольдом, лаборантки.
Он еще не отошёл от наркоза, но уже, полностью захваченный идеей организации высокопроизводительного труда, в приказном порядке раскидывал всем задания: "Ты ложишься со мной в койку! Ты исполняешь танец живота! А ты наливаешь мне коньяк!" В общем, тюркское подсознание проявилось во всей красе.
Помнится, тогда еще от лица всего прогрессивного человечества, страдающего флегномой, я попросил разрешения вставить красное словцо и сказал:
"Не верьте басурманину, пожалуйста! Он с врачом коньяк оприходовал ещё до обеда!"
"Какой он мусульманин? Он даже не обрезан по-человечески!" - с печальным сожалением в 120 килограммов выдала мне врачебную тайну тучная санитарка, которая должна была исполнять по разнарядке танец живота.
8.
- Тюбетейку сними! Нечего выпендриваться и парить себе плешь. Ты почему от циркумцизии отказался? Струсил? - стыжу я соседа: - Если бы убедил, то хирург заодно и крайнюю плоть мог запросто обрезать. И Аллах на это намекал, когда вживлял тебе опухоль в мошонку. Вот, теперь вся больница знает, что ты как был, так и остался махровым язычником. Кому теперь молиться будешь?
Он терпеливо сносит мои упрёки, чтобы выждать удачный момент и попросить снова рассказать, какого грозного баскака в нем пробудило подсознание за время наркоза.
Ему, скромному и тихому татарину это очень важно слышать.
"Стыдно-то как! Ох, я и отчаянный, ох и отчаянный!"- качает он зелёным плевком на макушке. Но самому совсем не стыдно, а даже приятно, что родовой ген батуры и баламошки на нём не скончался.
- Какому ещё-то мне Богу молиться, если Бог один - Аллах! - после мучительных раздумий и подсчётов в столбик вдруг заявляет он.
- Ошибаешься, не один. Аллах - искаженное иудейское имя Эллохим. А Эллохим на древнееврейском - слово во множественном числе, то есть боги, - покушаюсь я оскорблениями на чувства правоверного язычника.
- Пойдем, покурим, - объявляет он временное перемирие. Знает, засранец, что святое не перешибить никаким религиозным и концессионным дрыном. И мы степенно начинаем подготовку к сокровенному таинству, к мистерии затяжек магического дыма производства зоны "Горелово", квартала 2, Волконского ш,7, что находится в Ломоносовском районе Ленинградской области.
Альтернативы у нас нет. Всё отнял Президент, ради процветания кооператива "Озеро". Гореловский табак хуже говна. Не добавляют уже в него ни коньяка, ни салями. Сплошная химия. Все сигареты отдают плавленным полиэтиленом высокой плотности, низкого давления. А курить надо! Я сорок три года курю с одним перерывом в три дня. И эти три нелепых дня втесались в мою жизнь сдуру, под давлением общественности и по тайному сговору родственников. Нюхать, видите ли им надоело. Но я же никого не принуждал нюхать. "Запах тем и хорош - отойди и не нюхай" -говорил один классик.
У соседа стаж чуть больше - курить он начал ещё октябрёнком в пионерском лагере "Орлёнок" - и тоскует, естественно, глубже по настоящей "Приме", "Яве" в мягкой пачке за 30 копеек, "Солнцедару" и старому приятелю, который на спор выпивал бутылку водки одним глотком, хитро оттянув кадык на горле двумя пальцами, и туда же следом забрасывал живого бычка из Херсонского лимана в качестве десерта.
Процедура выхода в люди утомительна и потешна. Администрация больницы строго запретила курить как внутри, так и на всей прилегающей к зданию больницы территории. Для того, чтобы сходить и отравиться по-человечески, надо упаковать сменную обувь; верхнюю одежду компактно поместить в руках и со всем этим скарбом спуститься вниз, к охранникам; переодеться и переобуться у них на глазах; отметиться, предварительно выслушав краткий инструктаж по технике безопасности; обязательно заявить, что их, охранников, всё равно лишат премии - какими бы они чрезмерно усердными и бдительными не были - и по скользкой, узкой тропинке, вдоль сугробов, пройти еще ряд испытаний, очень похожих на те, которые устраивают отряду космонавтов при подготовке к полету в экстремальных ситуациях.
Днём всем курящим разрешен выход только через поликлинику, а это - дополнительные двести шагов до въездного шлагбаума на территорию больницы.
С соседом в обнимку мы представляем странный, инопланетный и чуть живой организм. С одной стороны этот пастозный анахронизм идет глубоко прихрамывая, а с другой - передвигается нараскоряку, неумело подтягивая зад, точно баба под коромыслом. Полюбоваться нами выходят все больные из соседних палат.
- Куда вас понесло в столь поздний час? - интересуется дежурная медсестра, не отнимая взгляда от журнала прихода и расхода пациентов стационара.
- Вера! Вера нам даёт очень много! - говорит сосед и кивает на пейджик мед.сестры.
Я читаю: "Вера Колотушкина, мед.работник больницы номер..." и признаюсь:
- Кому-то посчастливилось, а мне она ни разу не дала.
- Может, потому и не дала, что не просил? - домогается сосед.
- Потому и не просил, что боялся: а вдруг не откажет? - смотрю я в налитые чистой голубизной глаза медсестры.
- Да идите вы, куда шли, - сдается мед.сестра и указывает пальчиком на входную дверь.
Путь из хирургического отделения открыт!
Вчера случилось ЧП Вселенского масштаба: какой-то негодяй дважды зобнул окурок в открытую форточку в туалете левого крыла хирургического отделения и успешно скрылся с места преступления, со шпионской точностью рассчитав прибытие зондер-команды. Накрыть наглеца не успели. Восьмипудовая санитарка пол-дня рыскала по палатам, заглядывала мужикам в рот, нюхала, требовала от них публичного раскаяния или на худой и вялый конец - сдать ей злостного нарушителя порядка. Мужики держались стойко, временно задушив в себе каждый Павлика Морозова, хотя догадывались с каким тайным намерением одна блондинка из 217 палаты посетила мужской туалет. Не все блондинки дуры. Есть среди них и хитрые дуры.
Я сказал санитарке:
"Если бы я уважал и боялся мед.работников, как в Советское время, то наверняка оклеветал бы себя. Но в последнее время вы утратили доверие, уважение и профессионализм. Меня пытками не запугать. Делайте своё грязное дело!"
Так, в крепкой связке с соседом мы добираемся до ворот и, чтобы не преодолевать проезжую часть, сворачиваем резко влево и прячемся под камерой видеонаблюдения.
Сосед спрашивает:
- Как ты думаешь с позиции верующего: женщины - это абсолютное зло или секретный замысел Творца, данный нам в наказание за свободолюбие?
- Одно другого не отменяет. Вопрос поставлен не верно, - я кусаю на фильтре сигареты кнопку, точно ампулу с цианидом. Зубы пробивает стеклянный треск, по языку и нёбу растекается не аромат миндаля, а гнилого арбуза: - И, вообще, судачить о "вечной аксиоме" - злопакостное предприятие. Стал бы ваш эпилептик Мухаммад пророком и посланником Аллаха (слава ему в веках!), если бы не жена его Хадиджа, которая была на 15 лет старше, имела состояние ценою в 20 верблюдов и одного ишака? Сомневаюсь. В то время девочки рожали в 14 лет. Так что Хадиджа стала Мухаммаду не только женой, но и матерью. Было, кому наставить его на путь истинный, чтобы извлечь из ничего огромную прибыль комсомолке, спортсменке, бизнесвуменше и просто мудрой женщине.
- А ваш сын плотника считался учёными мужами лжепророком и конченным юродивым. Наверно, потому что не имел мудрой жены? - обижается на меня потомок Измаила
- Юродивый - это живое воплощение Бога на Земле. Я это прочёл в одной умной книге. В ней уже на 17 странице "наш" с "вашим" крепко шли в обнимку: один, хромая на левую ногу, другой - нараскоряку.
А ещё в ней было сказано, что не надо мучиться в поисках ответов. Все ответы уже заложены в вопросах. Просто вопросы заданы в искаженной, неправильной форме. Название книги длинное: "Заимствование древними египтянами у волжских булгар татарского языка, традиций, кулинарного искусства и Строительных Норм и Правил по возведению пирамид". Извини, имя автора не помню.
Окуренное вечерней дымкой небо, подрагивает от холода и осыпается крупными хлопьями снега.
- Меня зовут Фарид Фарутдинов, - выдавливает табачной струйкой дыма из себя сосед.
-Что?
Давно случилось. Я писал эту книгу под заказ. Бабай (Шаймиев) попросил. Мы придумали тысячелетие Казани. Нужны были неопровержимые доказательства.
- Скромный творец историографии, я догадался, что мошонка у тебя не простого железнодорожника - по тому, как в ней старательно ковырялись золотые руки лучших хирургов больницы.
- Ещё по одной? - предлагает подышать дымом отечества сосед.
- Не знаю, как и сказать, чтобы не обидеть. Мне страшно: а вдруг на второй сигарете ты признаешься, что твое настоящее имя Муса Джалиль и начнешь лупить меня по нежному лицу своей Маобитской тетрадью?
Мы опять сливаемся в бесформенный сугроб, прикрыв дурацкой тюбетейкой макушку, и начинаем аккуратное движение, точно осьминог по каменистому пляжу. Сиверин, прилетевший поржать над нашей чудной походкой, презрительно плюёт нам в спину мокрым снегом.
Каждый из нас молчит о своем.
Непроизвольно считаем в уме шаги, отнимаем от общего знаменателя и, когда в остатке получаем шагов тридцать до входа в стационар, вдруг из тёмного ниоткуда вонзается в рыжее пятно фонарного света до почесухи знакомый абрис, быстро материализуется, наполняется тенью и превращается в гуттаперчевого мужа блондинки из травматологии. Здрасьте, кого не ждали!
Я спрашиваю, любуясь его перебинтованными руками:
- Война? Сирия? "Новичок"? Или Светка покусала?
- Не-е! - улыбается гуттаперчевый и вертит передо мной и соседом руками, демонстрируя площадь и степень поражения своих конечностей: - Химические ожоги, но жутко страшные. Полез засоры пробивать в канализационных стоках. Использовал одно гранулированное израильское средство и не подумал, что оно может в российских национальных фекалиях сработать, как детонатор в пластиковой бомбе. Короче, зашипело, забурлило и жахнуло похлеще Октябрьской Революции. Стою я, значит, на четвереньках, как полагается контуженному, по локоть погруженный в агрессивную среду первого класса опасности, и думаю: "Грёбаные евреи, порождение Моисеево, я же резиновые перчатки забыл надеть! Нечем теперь будет завещание написать!" Вокруг меня плавают ошмётки от гофрированного шланга и пластикового тройника, а в это время кот с испуга запрыгнул на Светку и ещё раз погрыз ей те же самые руки, что грыз неделю назад. Ну, Светку ты, конечно, помнишь? Теперь мы все вместе здесь отдыхаем: я, Светка, кот и Катька.
- Кто этот мерзкий тип? - почему-то сосед обращается к гуттаперчевому, а не ко мне.
- Это? Это бог. Простой и незатейливый бог, - спешу я уведомить
