постанывала, Олеся.
Стас прошёлся вдоль стен, не решаясь подойти к девушке. Воды не было. Теперь она была нужна как никогда.
Он подошёл, помочился на руку и омыл лицо подруги. Девушка перестала стонать, невидящим взглядом уставившись в потолок.
Прошёл час.
Фрагмент четвертый
На стенах запертой комнаты для вскрытий висели забавные плакаты о технике безопасности в работе с почившими, как-будто создатели этих "шедевров" наглядно-просветительского искусства могли предвидеть, что покойники оживут как библейский Лазарь и начнут вспарывать брюшину патологоанатому.
Также в комнате имелось окошечко в складское помещение, где хранились инвентарные инструменты. Пол был застелен стоптанным линолеумом, флюоресцентные лампы дополняли загробный вид всего этого склепа.
Олеся лежала на полу. Стас накрыл труп девочки своим комбинезоном. Сама девочка не вторгалась в его мозг, предпочитая отдых, если он вообще доступен вне тела.
- Это расплата за грех, - тихо произнесла Олеся. Её лицо было мокрым от слёз, уши покраснели, волосы взлохматились. Она видела лишь свет, словно попала в мир иной, где ей предстояли умилительные встречи с почившими родственниками.
- Что за грех? - Стас стоял у трупа и задумчиво оглянулся к Олесе.
Олеся прошлась ладонями по уродливому лицу.
- Я соблазнила мужчину, когда мне едва стукнуло четырнадцать. Я лежала в маминой спальне с младшим братом, а дядя, брат отца, смотрел хоккей. Мне стало интересно, как он будет общаться со мной в интимной обстановке. Я чувствовала, что нравлюсь дяде. Убрав со своего плеча голову Саши, я выскользнула из постели и в трусиках и майке пошла к дяде Гене. Он пил пиво, его выводили из себя оплошности отечественных спортсменов, и когда он обернулся ко мне, во взгляде его была опустошённость. На столе у него лежала нарезанная кровяная колбаса и стояла банка маринованных огурцов. Мы обменялись смущёнными улыбками, а потом он с животной настойчивостью принялся целовать моё тело. Я тогда уже была не девственницей. Дядя Гена спросил об этом, я сказала правду. Он засмеялся и громко сказал: тогда все пути открыты. Я не поняла, о чём он. Он принялся раздевать меня догола, и увидев своё отражение в зеркале, я поняла что очень красива. У меня уже была грудь, бёдра набирали окружность, талии мог позавидовать любой режиссёр детских фильмов. Я вскликнула, когда дядя Гена надругался надо мной. Он вспотел как бегемот, что-то несвязно бормотал, его член, небольшой и горячий, был как сталь.
- Он был педофилом?
- Я давно подозревала его в этом: он подглядывал за мной, когда я заходила в туалет или мылась в душе. Такие люди привлекают к себе внимание. Он работал в милиции, у него всегда и во всё время была "крыша". Говорили, что он частенько измывался над задержанными, требовал с них крупные суммы денег или наркотики. Одного инвалида он едва не забил до смерти. Его много раз предупреждали, что устроят над ним самосуд, но он был как шакал и ничего не боялся.
Стас прихлопнул комара. Произошло странное: комбинезон спал на пол, словно девочка могла шевелиться. Стас подошёл к трупу и потрогал его. Кожа была влажной и горячей, как-будто в этом теле, когда-то веселящемся и бодрствующем, а нынче погружённым в вечность, ещё теплилась жизнь.
- Ты всегда мучилась из-за этого опрометчивого поступка? - спросил Стас.
- Я загоняла его в подсознание. Учась в медвузе и читая Фрейда, я задавала себе вопрос: почему я смогла так странно не задумываясь испортить свою жизнь? Секс в 14 лет - это безумие; это всё равно что пролежать ночь в кладбищенском гробу под уханье филина. Дядя Гена с той поры безбожно запил, резал вены, а потом попал в больницу с раком костного морга. Я прокляла его и своё желание стать взрослой. Мамины ночные смены я не трогала своей виной. Секс в 14, Боже, что же циничнее можно придумать?!
Стас подошёл к ней и погладил её по лбу. Олеся легла на бок. Одна из ламп потухла. В полутемноте они долго молчали, до полноты полные воспоминаниями.
Фрагмент пятый
Ужасно хотелось пить и есть. Олеся понемногу приходила в себя. Её мир наполнялся тихой музыкой заживающих ран.
Стас локтем выбил стекло в окошечке подсобки, достал флягу с водой и булку подсохшего хлеба. Они кое-как удовлетворили свои естественные потребности (жажду, голод), но спокойствия так и не почувствовали.
- Странно, но я опять слышу голоса, - пояснил своё беспокойство Стас. - Жуткие жёлтые напряжённости; я ощущаю как мои полушария и мозжечок лихорадит от этих слов. Возможно, для кого-то это норма вещей, но для меня - мозжедробилка.
На лекции в вузе Адольф Степанович Венгер, безбашенный старик с грязными оттенками глаз, вдалбливал нам, сонным и полуобморочным этими мучительными парами, что мир совсем не то, что мы видим глазами, слышим ушами и чувствуем обонянием. "Мир познаётся душой, а не импульсами от мозга, - твердил Венгер, посапывая. - Мир больше чем просто объект, он познаётся гениями, сходящими с ума". Тогда мне хотелось ржать во всё горло, а теперь я задумался. "Гении, сходящие с ума". Что такое гений? Может, это всякий больной человек, считавший от мира лишней информации? Она была столь неперевариваема, что мозг слетел с катушек.
- Ты рассуждаешь как перфекционист, - улыбнулась с болью Олеся.
- Я пытаюсь нащупать нить того, почему мы здесь. Мы заперты, отрезаны от мира, и всё потому что это смысл послания нам от мира. Возможно, мир говорит нам: настало время оглядеться и собрать разбросанные камни, почувствовать - для чего вы пришли в это ощущение жизни, зачем вам дано тело, требующее того- то и того-то, и душа, жаждущая истины. Без истины невозможно жить. Без одного истинного слова вся жизнь бессмысленна. Этим словом может быть "Бог", "Вселенная", "любовь", "семья", "гениальность"... Но никак не "пустота". Мудрецы говорили, что пустота - это смерть. Но и за смертью что-то должно быть. Мы окончим здесь свои дни, ведь к нам никто не придёт - я ухожу в отпуск с завтрашнего дня, я подписал все документы и трупы повезут в другой мозг.
Олеся часто заморгала и впервые после полученных ран осмысленно посмотрела на Стаса. Она увидели, что у него стали появляться седые волосы на затылке. Модная стрижка ему совсем не шла. Уши торчали как у слона, но он был по-своему красив. Стас чем-то ей напоминал отца.
- Ты очень умный, - сказала Олеся.
- Когда каждый день видишь смерть, поневоле становишься философом.
- Ты считаешь меня отвратительной и легко доступной? - вкрадчиво произнесла девушка.
- Это твоё тело, кто я такой, чтобы влезать в чью-то жизнь. Дядя Гена не от тебя стал педофилом и садистом, его произрастил мир. Я хотел бы спросить: что для тебя значат мужчины?
- Они опора и наслаждение. Я обожаю сладкое!
- Но считаешь это грехом?
Олеся испуганно заморгала глазами:
- У всех русских это в крови. Некоторое мессианство. Борьба с грехом - наш смысл жизни...
- ...но греха от этого не становится меньше, - добавил Стас.
Олеся встала и подошла к нему, обняла, как обнимала всегда своего отца - трепетно, с некоторой щепетильностью. Ей стало казаться, что она потеряла ощущение времени, будто умерла. Но умереть такой молодой?! Но разве смерть смотрит на возраст? Она просто и легко отсекает жизнь.
- Тебе нравиться быть обнажённым.
- Я до 15 лет был нудистом.
- Ты хотел бы детей?
- Я не задумывался об этом. Не было времени.
- Но сейчас оно есть.
- Да, хотел бы. Много детей. Слабых, пукающих, брызжащих своей слюной.
- Они у тебя больше похожи на стариков.
- Старики и есть дети. "Все возвращается на круги своя".
- Чудные слова, но я слышу их впервые.
- Это из Библии.
- Дядя Гена говорил, что Библия написана для тюремных стен.
Стас провёл рукой по её лицу.
- Дядя Гена - конченная мразь. Сколько ему было когда он отдал концы?
- Где-то за 50. Он долго мучился.
- Он расплатился за всё. В конце пути - гильотина. Острая и безжалостная.
Фрагмент шестой
Антонида Петровна и Илья Кузьмич с маленьким Стасиком бродили вдоль скал Крымского побережья, любуясь низкими облаками. Одежды на них не было: всё та же простая человеческая нагота, вбирающая в себя энергию Солнца. Зачем лоскутки тряпиц свободным людям, отдавшим свои жизни великому Кришне, Божественной Любви?
- Тоня, как велик этот приморский край, я чувствую силы переплыть все океаны, покорить все небеса, любить тебя целую вечность! - Илья Кузьмич обнял жену и сына. Его голубые глаза слезились от счастья - там были восторги от несказанного ощущения милости Небес. - После Тибета я считал, что нет других непокорённых вершин, дающих энергию созидания, но Крым, наш русский Крым дал мне этой энергии в тысячу раз более. - Волосы Ильи Кузьмича, волнистые и густые, трепыхались на ветру.
Крым - жемчужина мировой культуры. Здесь великий греческий мир пришёл, чтобы дать здешней земле мудрость. Археологи жужжат здесь круглый год: фотоаппараты запечатлевают останки истории. Много здесь и нудистов, предпочитающих своей наготой не смущать легкоранимых граждан. Знатные красивые места, обогащённые развалинами и морем самой чистой слезы.
Стасик срывает ромашку, бежит по горячему песку и орёт что есть мочи: ура, я самый главный на этой Земле! Что это значит, не знают даже его родители.
И однажды он вернулся сюда семнадцать лет назад. У него были волосы как у отца: нечто схожее с зарослями викингов - копны русой пряди, сияющих желтизной. Стас поднимался на кряжи, у него захватывало дух от той прелестной низменности, что кормила стада лошадей и овец. Русский дух, русская отрада для сердца.
Вспоминая об этой в душном морге, Стас положил свою голову на колени Олеси и уснул. Ему снились звезды над морем, всё те же кряжи, обрывы, дикие пляжи с голыми аборигенами. Где-то рыбачил бородатый старик, где-то девочка лет 7-ми пускала воздушного змея... О, Русь, расправь свои крылья, оберни небо на себя, упейся его синевой!
Олеся перебирала чётки в руке, подарок от сестры. Эти чётки привезла из Афона тётя Жанна - крёстная Олеси. Вера в Бога - странная обязанность, считала Олеся, но быть атеистом - глупость вдвойне. Маленькой она боялась гномиков и троллей, они мерещились ей повсюду. Но после посещения православной церкви как рукой сняло - где гномы и тролли, нет их! Вот они - чудеса человеческой жизни.
Стас проснулся от ужасной встряски - где-то так бабахнуло, что затряслись стены. Посыпалась штукатурка. И дверь внезапно открылась, свежий воздух вошёл к комнату для вскрытий. Мёртвая девочка зашевелилась, из-зо рта её выпорхнула серебристая бабочка и улетела в окошко подсобки.
- Ядерная бомба, - прошептал Стас. Тело его дожало. - Накрылось человечество.
- Ты думаешь: на этом конец? - Олеся дрожала как холодец.
Парень выбежал в большую комнату, открыл дверь - туман, едкий и воняющий серой, стелился во всю высоту до небес. Стояла абсолютная тишина. "Всех эвакуировали", - пронеслось в сознании Стаса. Он до белизны сжал кулаки.
Стас вернулся в морг. Оделся, закрыл дверь.
- Вокруг ни души, -
