Палиндром или оборотень законник.Гл.4

действовать на опережение всех этих взрывных эмоций Верно. Для чего он спокойным голосом принимается успокаивать его поползновения на нервную выразительность себя (не надо забывать о том, что ему также нужно срочно выяснить степень опасности этой Лизы).
– И что есть? – спрашивает Верно Простота. Ну а Верно ведёт себя, ни лучше и ни хуже, а так, как обычно ведут себя люди оказавшиеся в таких, с растревоженными чувствами, сердечных обстоятельствах – он путано, а местами безумно излагается.
– А ничего. Ведь это как оказывается, тоже своего рода наполнение. – Маловразумительно выразился Верно. Но Простота, как бы путано и безумно не выражался Верно, должен его во всём понимать и даже выражать заботливое участие.
– Без конкретики не соглашусь. – Простота умело подводит Верно к фактам.
– А всё банально. – Спокойным голосом, что уже хорошо, заговорил Верно. – Встреча. Понимание друг друга и многое из того, что будет против нас сейчас и в будущем. Нескончаемая уверенность в себе и своих чувствах, и непременное желание преодолеть все препятствия и невзгоды на своём пути. Что родило в недрах моей трусливой души своё предусмотрение. – Верно тяжко вздохнул и озвучил то, что вызвало у него такой тяжёлый вздох. – Я решил подстраховаться. – Сказал Верно, пристально посмотрев на Простоту.
Верно ли было то, что прочитал в его взгляде Простота – когда изменяешь главному принципу, на котором построен фундамент ваших взаимоотношений – жить без оглядки и вопреки – то жди, что сбудется именно то, чего ты не хочешь, чтобы случилось и против чего ты выстраиваешь свою защиту – то, пожалуй, да. Ну а Верно, ответно прочитав по лицу Простоты, что был им понят, продолжил свой сбивчивый рассказ:
– И я как бы в шутку, – но я прекрасно осознавал, что это не шутка, – выдвинул ей условие. – Очень тихо проговорил Верно, чтобы сказанное им доозвучивалось Простотой через своё домысливание услышанного – видимо Верно и сам не хотел слышать вслух то, что сделал. – Если инициатором расставания будет она, – как сейчас помню, я, нахмурившись, на неё тогда так(!) посмотрел: мол, смотри у меня, не инициируй.  А она естественно, решительным взглядом ответно решила отстаивать независимость своего взгляда на меня – в смешливом недоумении захлопала весь воздух вокруг себя своими опахалами ресниц. – Верно от этого памятливого воспоминания больше чем вздохнул, после чего продолжил свой трагический рассказ.
– В общем, если такая, что за фантастическая и  невероятная вещь произойдёт, – из-за чего я, уже на подступах к озвучиванию этого моего условия, был обвинён в своё неверие в крепость наших чувств, – то она должна будет мне озвучить такую причину, которую я не смогу предугадать. Для чего всё это было нужно, и что бы было в том случае, если бы я угадал или же наоборот, не угадал, то я уже и сам толком в этом не разберусь и не смогу дать ответа. Возможно, что всё это тогда воспринималось нами как странная игра на чувствах. – Сделал оговорку Верно, задумчиво глядя куда-то сквозь Простоту. – После чего мы весь вечер, с простительными перерывами, так уж и быть, с позволения Лизы, потратили на составление того страшного списка, который учитывал бы в себе все те всевозможные причины, которые я, после составления этого списка, не смог бы предугадать. Для чего составлялся этот список, не скажу. Может, чтобы дать шанс? Но кому и чему, то это тоже ушло от нашего внимания. – Взгляд Верно прояснился и он, как будто видя перед собой тот составленный ими список, начал зачитывать его.
– Оказался не тем человеком, за кого приняла. Не оправдал возложенных на себя надежд. Не знала, что он можно быть таким жадным, и на этом ещё и преуспеть. В общем, предприимчив до жадности. – Здесь Верно улыбнулся. Видимо вспомнил, в каких смешливых муках рождались все эти его характеристики (у него тоже имелись на свой и на её счёт дельные предложения, но он не стал их озвучивать, чтобы не усугублять своё итак достаточно хрупкое положение – Лиза, как оказывается, хорошо умеет подмечать и находить в человеке все его самые ненадёжные качественные характеристики и больные точки).
– Изменчивым во взглядах на посторонних красоток нежного возраста, не витать в облаках, мыслить приземлённо, оказаться неблагодарной скотиной типа козла, или тупым, скучным, типа барана чудаком на букву «м», и т. д. и т. п. – Продолжил свой рассказ Верно:
– Кажется всё перебрала, – вздохнула Лиза и, пристально посмотрев на меня, обратилась ко мне: А теперь дело за тобой. Только попробуй (здесь Лиза молниеносно сверкнула глазами) придумать такую причину, которую я бы не предусмотрела и которым смогла бы оправдаться. – Я же в свою очередь внимательно на неё посмотрел и, взяв в руки ручку, обратился к ней. – Только чур меня не мучить вопросами о том, что я написал, и не слишком об этом задумываться.
– И не подумаю. – Лиза незамедлительно дала ответ, вздёрнув вверх свой иногда слишком любопытный нос.
– Вот и держи своё слово. – Проговорил я и, не сводя с неё своего взгляда, принялся вписывать на листочек свою выдуманность. После чего я, всё также держа под контролем своих глаз взгляд Лизы, вкладываю этот листок бумаги в конверт, зачем запечатываю его, кладу на стол и только после этого, делаю небольшую передышку для себя – отпускаю взгляд Лизы. Ну а Лиза, как, впрочем, и я, сразу же переводит свой взгляд на конверт и начинает смотреть на него пронзительным, с долей ненависти взглядом – эта горечь, по её мнению, позволяет ей рассмотреть в объекте её наблюдения скрытые характеристики. На мой же вопрос: «Так ты и на меня с этой долей ненавистной горечи смотрела, когда в первый раз встретила?», – она такое заявила, что я до сих пор в недоумении и не знаю, что было бы лучше. Чтобы она на меня так горчично смотрела или же так, как случилось. Ведь я для неё, как выясняется, как самая открытая книга, и во мне нет никакой загадки, требующей от неё включения такого мотивирующего на меня взгляда.
Но смотри, не смотри, конечно, если ты не обладаешь экстрасенсорными способностями, – а за Лизой вроде бы такого не было замечено, – то через плотный конверт ничего не прочитаешь. Ну а чтобы Лиза в своём не знающем разумных пределов любопытстве, не пошла дальше и заодно на какую-нибудь хитрость, то я с помощью печати, своей и Лизиной подписи на конверте, окончательно запечатал конверт. И теперь конверт невозможно было незаметно друг от друга вскрыть и заменить его содержимое. И для того чтобы его вскрыть, нужно было, чтобы исполнилось два наиважнейших условия – Лизу обнаружила запечатанная в конверте причина, и она показалась ей достаточно убедительной, чтобы быть мне озвученной. Ну а чтобы конверт по каким-нибудь независящим от нас причинам, а ещё больше по зависящим от нас причинам, не был утерян, то он поутру был отвезён в один из банков, где был и помещён на ответственное хранение в одну из ячеек.
– У каждого свои ценности. И чем это не ценность. – Усмехнулась Лиза, вкладывая конверт в банковскую ячейку. – Ничем не хуже, чем ничего незначащие безделушки и бумажки с нулями на них, ценность которым только и придаёт наше представление о них. И чем больше на этой бумажке нулей, то тем почему-то больше значит эта бумажка. Не странно ли? – задалась вопросом Лиза. – Что-то в этом определённо есть. – После небольшой задумчивой паузы сказала Лиза.
– Обладатели этих нулевых бумажек, эти в своём роде нули, скорей всего также думают. В них определённо что-то есть, говорят они, глядя на себя в зеркало, хрустом новых купюр вызывая в себе оргазмические видения. – Сказал я.
– Тогда пошли скорей отсюда, – с испуганным видом сказала Лиза, – а то у меня такое чувство, что неудовлетворённость никогда не покидает этих стен, и всё время пытается заглянуть через глаза в душу. – После чего мы покинули стены банка и постарались забыть навсегда о существовании конверта, и о том, что он несёт и предполагает собой. – Тут Верно сделал глубокую паузу, чтобы перейти к новому блоку повествования.
– И вот когда наступил тот самый(!) момент, – а когда ты жизненно-заинтересован в том, чтобы этот момент жизни никогда не наступил и миновал тебя лесом, то ты его уж точно никогда не пропустишь, – и Она появилась на пороге дверей с тем самым, ни с чем другим не спутаешь и сразу всё поймёшь взглядом, то ты вдруг обретаешь то, до невероятности странное спокойствие во всём себе, что тебя жги огнём и заливай жидким азотом, то ты ничего не почувствуешь. И ты только внимательно на неё посмотрел, ничего не откладывая в долгий ящик, прямо спрашиваешь её. – Ты нашла причину?
– Она сама нашла меня. – Удерживая на мне подрагивающий в ресницах взгляд, проговорила Лиза.
– Говори. – Следует мой ответ.
– Я больше не люблю тебя. – Продравшись через внешнее ограничение, воздушную среду, своего рода так убийственно прозвучали эти её слова. Но, что интересно, так это то, что они в тот момент совсем не коснулись меня и ничего затронули во мне – я уже был готов их услышать.
И я, застыв в одном созерцательном положении, – я её в упор не видел, – принялся со всей своей хладнокровностью мыслить и расчётливо анализировать то, что она сказала мне. Где я мог бы, конечно, придраться к неточности формулировки значения слова «любовь», которое исходя из её заявления, является величиной накопительной, – использование слагаемого «больше», об этом говорит, – а не постоянной, которая как и всякая божественная сущность, характеризуется величинами нетленности и бесконечности. Но я не стал спорить и, молча собравшись, без лишних вопросов, вместе с ней поехал в банк за конвертом. Там я из ячейки достал конверт, протянув ей его на вытянутой руке, дал ей возможность убедиться в том, что он находится во всё том же первоначальном, нераспечатанном виде. После чего она берёт его в руки и начинает зачем-то прощупывать его руками, нервно теребя его пальцами рук. 
– Страшно. – Не знаю почему это сказала, блестя в глазах слезами Лиза, держа конверт в руках, так и не решаясь его вскрыть.
– Не бойся. Ты там увидишь то, что хотела увидеть. – Ни единой эмоцией не выдав своё волнение, сказал я. Ну а Лиза, с трепетом на меня смотря, возможно, что-то подобного от меня ожидала услышать и поэтому(?) ещё больше побледнела. После чего выпрямила смятый в нервном напряжении конверт и, не имея возможности скрыть своё волнение, не как она всегда поступала – аккуратно и строго по очерченным правилами линиям действовать – взяла и порывисто разорвала конвертную целостность. Откуда ею вынимается сложенный вдвое лист бумаги – конверт немедленно, за своей большей ненадобностью летит прочь, на пол – разворачивается и она, уперевшись туда своим взглядом, начинает молча читать.
Прочитав написанное, она отнимает свой взгляд оттуда, переводит его на меня и внимательно так смотрит, пытаясь по моему ответному взгляду разгадать, в чём тут заковырка. – Верно, углубившись в тот памятливый Лизин взгляд, вновь задумчиво замолчал, пока его не вывел из своей задумчивости вопрос Простоты.   
– И что она там увидела? – как-то отстранённо задался вопросом Простота. Чего, тем не менее, хватило Верно, чтобы очнуться и выйти из своей запамятливости, в