Сотворение любви - Глава 12

хотя при ее характере и внешности матроны ей больше пристало бы иметь роскошную грудь необъятного размера, чтобы прижимать к ней детей, мужа и друзей.

- Ну вот, теперь ты все знаешь, – вздохнула Карлотта и в заключение добавила, – не знаю, захочешь ли ты и дальше ходить со мной в Прадо.

Я перестал ходить с ней в музей, но только потому, что через несколько недель оказался по уши загружен учебой, и мне пришлось отказаться от большинства своих занятий, не имеющих отношения к университету. Возможно, впрочем, что признание Карлотты тоже сыграло свою роль. Меня не отталкивала ее сексуальная ориентация, скорее, наоборот, но желания взять ее за руку у меня больше не возникало. Не знаю, почему, но после своего признания Карлотта стала для меня еще более желанной. Может, оттого, что я представлял ее вместе с другой женщиной, а может, оттого, что мне казалось подвигом завоевать ее, и я не мог проиграть эту битву. Если бы мне не удалось покорить Карлотту, я приписал бы это ее лесбийским наклонностям, а в случае удачи я лопался бы от гордости за свое обаяние: еще бы, в меня влюбилась даже лесбиянка! Однако у Карлотты мои прикосновения вызывали только досаду, и я отлично понимал, что они ей неприятны. Я казался себе назойливым упрямцем, расточающим комплименты женщине, которая не радовалась им...

И вот теперь, придя в музей вместе с Кариной, я вернулся к былой традиции, выбрав три экспоната из мысленно составленного мною списка. Сам не знаю зачем, возможно, чтобы покрасоваться и поразить ее, я принялся рассуждать о ханжеском лицемерии картины “Сусанна и старцы”, сюжет которой был почерпнут из Библии. Картина неприкрыто осуждает похоть двух старцев, но, осуждая этот смертный грех с одной стороны, с другой она потакает тому же самому сладострастию посетителей мужского пола. И в самом деле Сусана в негодовании старается прикрыть наготу от старцев, но в то же время демонстрирует свое тело другим, скрытым от нее, соглядатаям, то есть нам, стоящим перед картиной людям.

- Мы, мужчины, те же самые старцы, – поясняю я Карине, – останавливаемся перед картиной, чтобы полюбоваться телом Сусаны, когда она думает, что прикрыта одеждой.

Затем я отвел ее к скульптуре Вальмиджана “Лежащий Христос”.

- Я уже и забыла, что в музее есть скульптуры, – призналась она. – И вообще, я была здесь редким гостем и смотрела только картины, да и то, когда была студенткой.

Я завершил экскурсию у картины Ривера “Портрет бородатой женщины”. Карина смотрела на нее уже без особого интереса, скорее даже с нетерпением, словно поход в музей был выпрошенным у меня предлогом для встречи, а теперь он слишком затянулся, откладывая наш разговор о ее сестре.

- На самом деле… – начала она, едва мы сели за столик ресторанчика “Корреос”, единственного пришедшего мне на ум местечка, куда я мог отвести Карину после Прадо. ( Ресторанчик был связан с моей юностью, с бесшабашным и беспечным Самуэлем тех времен, когда я не задумывался о будущем и не задавался вопросом, каким я буду, когда снова сяду за тот же столик лет через пятнадцать; насколько разочарования, мечты, трагедии и комедии изменят меня, и что останется во мне от того молодого паренька, каким я был тогда?) – На самом деле ты прав, это я тебя поцеловала. – Карина ненадолго прервалась, заказала себе бокал вина, подождала, когда я тоже закажу себе вино, и официант-эквадорец отойдет от стола.

- Раньше единственными иностранцами в баре были туристы, – довольно громко пробормотал я, а чтобы Карина не решила, будто я тоскую по тем годам, когда официантами были испанцы, или что меня раздражают иммигранты в подобном респектабельном заведении, тут же пояснил, – но я ничего не имею против иностранцев.

Сказав это, я почувствовал себя круглым дураком. Слова невольного оправдания, наоборот, могли лишь укрепить подозрения Карины в моей ненависти к иностранцам. Точно так же мы не верим словам тех людей, кто утверждает, что не имеет ничего против гомосексуалистов или негров. К счастью, Карина не обратила на них особого внимания и продолжила разговор.

- Прямо сейчас я не смогу тебе сказать, зачем я это сделала, но могу признаться, что несмотря на свои упреки благодарна тебе за то, что ты ответил на мой поцелуй. Знаешь, может это прозвучит и глупо, поскольку Клара мертва, но мне кажется, что ты предал сестру, поцеловав меня, а если бы ты этого не сделал, тогда предательницей оказалась бы я.

Я молча кивнул, давая Карине понять, что внимательно слушаю ее, и не собираюсь прерывать.

- Я очень много думала над причиной своего поступка, поскольку целовать мужчину не в моем стиле, даже если я хорошо его знаю, а целовать того, с кем почти незнакома, и подавно. Мне всегда было очень трудно самой сделать первый шаг, взять инициативу в свои руки. Мне кажется, я слишком сильно боюсь ошибиться, боюсь отказа, но именно к тебе, давнему любовнику сестры, я шагнула первой. Думаю, вернее, не думаю, а точно знаю, что хотела сблизиться с человеком, с которым сестра втайне от нас жила последние годы, хотела узнать, как ей жилось с ним, понять ее чувства и его отношение к ней. Знаешь, по-моему, я просто не могу смириться с уходом Клары, потому и говорю с тобой. Я ищу ее не только в твоих рассказах о ней, но и в тебе самом, поскольку, узнав тебя получше, я смогу понять, что она искала, чему радовалась, и что делало ее счастливой. Честно говоря, в последнее время сестра не выглядела счастливой, но хочется думать, что она была счастлива с тобой. Мне не нравилось, что она рассказывала о тебе, и я открыто выражала ей свое недовольство, а иногда даже советовала бросить тебя. – Карина немного помолчала, а затем продолжила. – Я думала, что это из-за тебя сестра была несчастна, хотя, скорее всего, несчастной она была из-за всего остального. Мне и в голову не приходило советовать ей бросить Алехандро, работу и все прочее. Я вела себя точно так же как в годы ее юности, когда хотела вытащить Клару из среды панков, не задаваясь вопросом, что она там искала, чего ей не хватало в обычной жизни, и что заставило ее ходить по лезвию ножа. Я видела опасность только в ее уходе из дома, а не в семейной обстановке, от которой она хотела сбежать. Вот, собственно, и всё. Теперь ты отчасти знаешь, почему я тебя поцеловала, но меня интересует другое, и я не уйду отсюда, пока не получу ответ, хотя ты можешь не разжевывать мне всё досконально. Я не собираюсь снова встречаться и разговаривать с тобой – не велика потеря, как я понимаю, не так ли? – но мне нужно знать, почему ты поцеловал меня?

- Я скучаю по ней, – быстро ответил я, больше ничего не добавляя. Внезапно я понял, что безумно устал от этого фарса, выход из которого будет еще большей театральщиной. У меня не было желания сочинять байки, благодаря которым Карина продолжит наш разговор и захочет время от времени встречаться со мной. – Я скучаю по ней, – повторил я, не собираясь вдаваться в дальнейшие объяснения, поскольку из этих четырех слов и так все было ясно. Довольно глупо скучать по человеку, с которым никогда не был знаком, но мне ужасно хотелось, чтобы Клара была с нами в этом баре, хотелось послушать ее разговор с сестрой, узнать ее жесты, ее голос. Я тоскую по ней, как тоскуют по счастливому детству, которое уже никогда не вернется. Я тоскую о неуловимом предчувствии того, какой могла бы быть, но никогда не будет, наша жизнь.

Карина взяла меня за руку и ласково погладила пальцами по ладони. Я заметил, как повлажнели ее глаза, но не удивился этому. Она снова уселась поудобнее, но не для того, чтобы сподвигнуть меня на дальнейший разговор. Карина думала, что понимает меня, объясняя мой поцелуй нашей близостью и желанием переспать с ней. Именно так расценила она мои слова, не подозревая, что моя тоска всего лишь выдумка. Карина считала, что я не смирился с потерей Клары и цеплялся за то, что она сможет заменить сестру. И вновь два многозначительно молчавших человека почувствовали себя очень близкими, хотя на деле были безумно далеки друг от друга. Я не стал прояснять возникшее между нами недоразумение, чтобы не раскрылся мой обман. У Карины имелись свои жизненные принципы: она не терпела проявления слабости и, скорее всего, отдалилась бы от меня, словно для нее было лучше, если бы я и в самом деле сделал ее сестру несчастной, нежели плел бы сказки о мнимых отношениях с незнакомой мне Кларой.

На улице, перед дверьми бара, Карина по-родственному прижалась ко мне и крепко обняла. Я чувствовал тепло ее тела и наслаждался прохладным вечерним воздухом, звуками едущих по дороге машин и прикосновением ее волос, щекочущих мое лицо. Я был взволнован, но не собирался плакать, мне это ни к чему. Я всегда был сухарем, которому незнакома огромная, всепоглощающая океанская страсть; занимаясь любовью с женщиной, я никогда не сливался с ней полностью. Некоторые люди утверждают, что оргазм – это маленькая смерть, когда мы неосознанно теряем свою личность, полностью растворяясь и теряясь в чем-то безмерно огромном. Растворяясь, я не теряю себя, напротив, мои чувства обостряются, и я просто отдаюсь вихрю наслаждений, почти забывая о находящейся рядом женщине. Как и сейчас, обнимая Карину, я, как никогда сильнее, ощущал себя самим собой.

Карина мягко отстранилась от меня; ее глаза были все еще влажны от слез. Она провела пальцем по моим губам, – то ли прося ничего не говорить, то ли лаская, а может, и то и другое, не знаю, – и неторопливо пошла вверх по улице Алкала. Карина шла гораздо медленнее обычного; ее шаги были неторопливы, а тело впервые казалось мне нежным, податливо-мягким и слабым. Казалось, она сама не знала, куда бредет, и не скрывала это.



Домой я пришел возбужденный, словно только что преодолел препятствие, отделявшее меня от желаемого. Зайдя в подъезд, я заметил, что из прорези почтового ящика торчат наружу разные скрученные и донельзя измятые бумаги, словно ящик был забит ими доверху, и последние конверты и рекламные проспекты в него запихивали с трудом. У меня не было ни малейшего желания просматривать содержимое ящика, но пришлось очищать его от рекламы. Открыв дверцу, я обнаружил какой-то пакет. Он едва поместился в почтовом ящике и закрывал добрую часть прорези. Пакет был адресован не мне, а некоей Алисии Рамирес; ни этажа, ни номера квартиры на нем не было. Я невольно подумал о своей соседке – не ей ли был адресован этот конверт? Вместо того, чтобы оставить пакет на подносе, куда складывают все ошибочные отправления, я принялся изучать все остальные ящики, надеясь найти имя адресата рядом с указателем этажа и квартиры. Однако решить проблему с налета мне не удалось, и я продолжил свои изыскания, но теперь уже не торопясь, внимательно читая имена, написанные на каждой карточке. Неожиданно я наткнулся на имя, которого до сих пор не замечал. Впрочем, я никогда не обращал внимания на имена своих соседей, с которыми не потрудился познакомиться, живя в этом доме, словно иноверец или инопланетянин. Вряд ли я узнал бы кого-нибудь, встретившись с ними на улице, разве что ближайшую соседку и актера из квартиры на верхнем этаже, чье лицо было мне знакомо еще до того, как он поселился здесь. Мое внимание привлекло имя Самуэля Кейпо, живущего на