Сотворение любви - Глава 1

свиной колбасы теперь кажутся какими-то жалкими, старыми. Они предвещают похмелье и омерзительный привкус во рту. Я прислоняюсь к перилам террасы и снова смотрю на южную часть города на другом берегу реки. Где-то там, в матовом свете утренней зари, угадывается окраина города, там заканчиваются здания, и начинается пустошь.

Пронзительно звонит телефон. В это время мне никто не звонит. Телефонный звонок выводит меня из себя, и я решаю не брать трубку, потому что в эту самую минуту рождается утро, и в месте его появления происходит взрыв. Оранжевая вспышка поджигает облака, делая их похожими на театральный занавес в огнях рампы. Этот звонок мешает мне погрузиться целиком в свои мысли, но на губах моих застыла благостная улыбка. Думаю, со стороны все могло бы показаться каким-то простодушно-наивным, но это всего лишь проявление спокойствия и умиротворения. Отсюда, с террасы, мне отлично виден Мадрид от Холма Ангелов с одной стороны до горного массива Сьерра-де-Гуадаррама с другой, на востоке виден Вальекас. [прим: Холм Ангелов – географический центр Испании, находится в 10 км к югу от Мадрида, в окрестностях Хетафе; Вальекас – один из мадридских районов] И только северо-восток скрыт от меня какими-то высоченными зданиями. Видны мне и различные скаты крыш. При свете дня, когда солнце стоит в зените, они смутно напоминают картину Сезанна. Видны и башни, и колокольни, и антенны. Виден и этот рассвет, которому только предстоит достичь своего апогея и в логичном своем завершении стать, в частности, предвестником Иеговы или Зевса, или еще какого-нибудь другого громогласного божества.

А телефон снова и снова трещит, ежеминутно передергивая этот миг и нарушая картину. Я уже смотрю на все не так, как раньше – удовлетворенно, спокойно, почти трогательно и расслабленно – теперь я жду следующего громкого звонка, все того же резкого “дзинь”, который звучит весьма пронзительно из-за неисправности телефона, а у меня не хватает терпения поменять звонок на более приятный.

Я спускаюсь в поисках телефона. Вероятно, кто-то из моих друзей что-то забыл – сумку, а, может, ключи от машины – и теперь возвращается за ними. Кто бы то ни был, скорее всего, он сядет пропустить последний стаканчик “бурбона”. А, быть может, это Алисия, которой вздумалось прийти и разделить со мной кровать, уняв мою дрожь, вызванную предрассветной сыростью. Хотя я не хочу заниматься с ней любовью в эти утренние часы с чумовой, будто набитой ватой, головой, но мне чертовски нравится мысль спать с ней в обнимку, прижавшись лицом к ее затылку и положив руки на ее обнаженный живот. Я снова не спеша поднимаюсь по лестнице с радиотелефоном в руке. Наверняка телефон перестанет звонить, прежде чем я поднимусь на террасу, и мне не придется отвечать. Так и произошло, но после короткого затишья телефон затрещал снова. Там, наверху, под открытым небом, во вселенской предрассветной тишине, звонок звучал еще пронзительней и был еще неуместнее.

- Да.

- Самуэль?

- Да, это я.

- Это Луис.

Воцарилась тишина, и я успел подумать, что это не кто-то из моих друзей. В моем мозгу прозвучал сигнал тревоги, такой же, какой звучит, когда ты в полночь слышишь приближающийся вой полицейской сирены или скорой помощи и понимаешь, что это может быть неожиданным предупреждением о том, что в любую секунду порядок вещей может нарушиться. Раньше все шло по накатанной колее, и я приноровился к монотонности дней: по утрам я ел однообразный завтрак, по вечерам шел спать в одиночестве, зная, что за день не произошло ничего примечательного. Но вот этот звонок незнакомца в пять или шесть часов утра может возвещать только о важной перемене, которая, возможно, перевернет всю жизнь. Того, что было, уже не будет, и книга, которую мы читали, превратится вдруг в историю, полностью отличную от той, что мы ожидали. Впрочем, хочется верить, что это будет ложная тревога. Мне был незнаком номер, высвечивающийся на экране, не узнал я и голос. У меня не было близких друзей по имени Луис, и я ничего не испытывал ни от долгого молчания сначала, ни от чьих-то всхлипываний потом, ни от высмаркиваний кого-то, с кем приключилась беда. Я не стану ничего узнавать, потому что непонимание вот-вот разрушится, и этот человек извинится, повесит трубку и снова станет набирать номер, чтобы начать разговор, свидетелем которого я уже не буду.

- Что случилось?

- Я сожалею, Самуэль, очень сожалею.

- Мне кажется, Вы ошиблись, – говорю я, но мое убеждение рушится, потому что я вдруг осознал, что этот человек назвал меня по имени.

- Клара. Сегодня вечером. Совсем недавно. Черт, ты не представляешь, как я сожалею.

- Клара, – повторяю я и копаюсь в памяти, думая, что не хочу, чтобы он повесил трубку. Прежде чем отправиться спать, мне необходимо выслушать эту чужую историю, не мою, именно для того, чтобы она стала моей. Точно также мы читаем романы, чтобы добавить в свою жизнь какие-то события, яркие истории, не причиняющие боли. Мы думаем о них, потому что не можем соприкоснуться с ними в реальности. Я хочу узнать, кто такая Клара, чем она занималась, какие отношения связывали меня с ней, и почему я должен сожалеть об этом.

- Мы никогда не встречались, но Клара часто рассказывала о тебе. Часто, очень часто. Черт. А теперь, подумать только.

- Так что же Клара?

- Она ехала в Мадрид по шоссе из Ла Коруньи. Чтобы объехать пешехода, которому не пришло в голову ничего лучше, чем перебежать через дорогу... нужно совсем спятить, чтобы перебегать через шоссе... В общем, она хотела его объехать и не справилась с управлением.

- Но с ней все в порядке?

- Она погибла, вот что я тебе скажу. Погибла. Это просто ужасно, чудовищно. Я не могу в это поверить. Клара мертва.

Теперь молчали мы оба. Я не знал, из-за чего мой собеседник хранил молчание. Плакал ли он или сдерживал слезы, понятия не имею, но в трубке не слышались ни всхлипы, ни прерывистое дыхание. В небе стремительно гонялись друг за другом два стрижа. Хотел бы я знать, что означали эти гонки – игру, соперничество, или любовное ухаживание. Что было бы, поймай преследователь гонимого? Но, похоже, этому никогда не бывать, словно есть в стрижиной жизни неписаный закон: летящему никогда не догнать другого летуна, даже если он быстрее: заяц, сколько ни беги, не обгонит черепаху.

- Ты здесь?

Я утвердительно промычал, вертя головой и продолжая с легким внутренним волнением следить за двумя первыми утренними стрижами.

- Думаю, ты не придешь, но, чтобы ты знал, кремация – послезавтра в одиннадцать.

- В субботу.

- Да… в субботу. У тебя есть на чем записать? Я дам тебе адрес морга.

- Давай, – говорю я, мысленно беря на заметку адрес.

- Не думаю, что я приду. Я тоже почти никого не знаю. Ладно, она тебе, вероятно, говорила, какие у нас с ней были отношения, весьма отдаленные, хотя мы часто болтали по телефону, правда, в последнее время гораздо реже.

- Но, ты же недавно плакал.

- Оно и понятно, впрочем, не знаю, понятно ли, но, черт возьми, ей было тридцать лет, и я очень-очень сильно любил ее. А, кроме того, я плакал из-за тебя, из-за вас... представляю, что теперь будет…

- Даже не знаю, что сказать.

- Догадываюсь. Что тут скажешь? Разве что ты должен был бы налететь на этого сукина сына, сбить с ног, пройти по его черепушке и раздавить мозги, так ведь?

- Не знаю. Я, правда, не знаю.

- Ладно, я просто хотел выговориться, рассказать тебе... я знал, что больше никто… Ну, в общем, звони мне, когда захочешь. Понимаю, мы никогда не виделись, но какая разница? Придешь ко мне, и мы поговорим, или выкурим косячок. Или выясним, где живет этот урод, и, по крайней мере, набьем ему морду.

- Какой урод?

- Ну тот, что перебегал через шоссе. Не парься, это была всего лишь задумка, шутка, впрочем, не шутка – ярость. Черт, мне так жаль, на самом деле, жаль. Ты расскажешь жене?

- Жене?

- Извини, я болтаю чушь. У тебя же есть мой номер в телефоне? Серьезно, позвони мне, и мы поговорим. Черт, мне так жаль. Блин, ну и дела, вот так вот, вдруг.

Я оставил телефон на столе, среди стаканов и грязных тарелок. Небо изменилось всего за несколько минут. Теперь эта слабо тлеющая необъятная даль была скрыта за огромными пепельно-серыми тучами. Я снова покопошился в своей памяти, разглядывая лица, которые исчезли из моей жизни: моя всегдашняя подружка, переехавшая сначала в другой город, а потом и в другую страну, вышедшая замуж за мужика, которого я терпеть не мог. Та самая, которая глупо злилась на меня из-за простого ожидания и не разговаривала со мной. Снова и снова проходили передо мной лица и имена подружек и любовниц, этакий пожелтевший фотоальбом, заставляющий меня чувствовать себя старше, чем я есть на самом деле. Я отыскивал в памяти вырванные из жизни страницы. Я был абсолютно уверен в том, что они содержали чей-то давно позабытый образ. Было у меня и несколько эпизодических женщин, не оставивших ни шрамов, ни следов – так, короткие приключения или мимолетные увлечения. Как же их звали? Какой у них был голос, какая улыбка? Хоть я и тянул время, пытаясь восстановить свои сентиментальные истории, собрать воедино эту беспорядочную головоломку, складывая неподходящие детали, я отлично понимал, что все мои усилия напрасны: я был уверен в том, что никогда не был знаком ни с какой Кларой.