Все его так и звали – кто за глаза, кто и прямо в глаза. Он обиды не показывал. Правда, у меня, как у бывшего примерного пионера и комсомольца, как, ёлки-палки, у интеллигента, язык не поворачивался называть его иначе, как Василием Петровичем.
Впрочем, физиономия его (ряха, морда?) была действительно круглой, наглой и постоянно нетрезвой, так что прозвище своё он, можно сказать, заслужил.
Он вечно шатался по нашему дачному посёлку и вечно кому-то чего-то подправлял, подремонтировал. Мог сколотить и скамейку и наладить душ. Мог и говно вычерпать из летнего сортира… Вообще мог по видимости всё – давали бы на поллитра.
Он был совершенно безобиден, и молодое поколение его любило.
Однажды вечером я возвращался с речки. Это был конец августа, поэтому темень была уже непроглядная, особенно у заборов, под кустами.
- Эй! Поди сюда! – услышал я из особо тёмного угла. Васька-морда шевелился пол забором. Что-то звякало.
- Прими-ка, а то до дома не донесу, - он вытянул две бутылки по 0,7 «Сибирской» водки (был тогда такой, особо крепкий, по 45 градусов, напиторк) и четыре банки китайской дефицитной тушёнки. В мешковине он нашаривал ещё что-то, но я его остановил.
- Откуда, дядя Вася?
- Завтра узнаешь! – победно ухмыльнулся он своей обычной наглой улыбкой (я уже к тому времени присмотрелся в темноте и стал кое-что различать)… Я замотал подарки в полотенце и пошёл домой – идти было совсем недалеко, через полянку.
Назавтра, конечно, я всё узнал. Дело в том, что каждый год в конце августа в нашем магазине проводили ревизию. Каждый год обнаруживали недостачу, заведующего (как правило, это были отставные военные) с треском снимали, но не судили, потому что недостача всё-таки была не слишком большой. В этом году заведующий решил схитрить (кто его знает, может, и знаменитый фильм подействовал) Сигнализация была испорчена, а участковый, по совместительству сторож, впал в запой. Дяде Васе разрешено было взять сколько сможет унести. Он пожадничал и еле дотащил мешок до кустов у забора – всё уже высыпалось. Отсюда и мне перепало. Я с товарищами честно оприходовал подарки, и, ей- Богу, никакая совесть во мне не шевельнулась. Трофей так трофей…
А на следующий год был май. К очередному юбилею всем выжившим фронтовикам вручали орден Отечественной войны II степени. Я встретил Василия Петрович в автобусе, когда он ехал из военкомата. На левой стороне пиджака болтались медали «За отвагу» и «За победу над Германией», на правой стороне был привинчен новый орден. Голубые выцветшие глазки Василия Петровича смотрели более значительно, чем обычно (а может, мне и показалось) Впрочем, он, как и всегда, был не очень трезв.
