Франц Киммунг

Немцы вошли в деревню в начале сентября. Жители, уже много наслышанные об условиях жизни в оккупации, приготовились к самому худшему; половина их уехала на восток. Но никто даже не предполагал, что эта деревня не понесёт никаких потерь. 

Отец мальчиков Яши и Пети был коммунистом, и эсэсовцы, отыскав в его доме документы, которые подтверждали это, допросили его жену; она сказала, что он на фронте. Не поверив ей (он не ушёл бы на фронт без документов), они подозвали к себе младшего Петю и, показав ему кулёк конфет, пообещали отдать его, если он покажет, где отец. Мальчик, который ещё не умел разговаривать, молча указал в угол дома, под скамью. 
Солдаты убрали ковёр, открыли дверь погреба и вывели оттуда отца мальчиков. Его увели в неизвестном направлении. 

...Ночью Яша тащил по улице плакавшего и сопротивлявшегося Петю. В руке он сжимал верёвку. Притащив его на заброшенную бойню, он перекинул верёвку через перекладину и завязал узел, силой заставил брата встать на табуретку, накинул ему петлю на шею. 
- Это тебе за то, что нашего папку немцам сдал, скотина, - сказал Яша. 
Петя громко завизжал в истерике, и Яша выбил у него из-под ног табуретку. 
Но тут раздался шорох, и малыша кто-то схватил. Петя вздрогнул: его держал на руках молодой эсэсовец Франц Киммунг, услышавший визг. Мальчишки в деревне любили общаться с ним - он уважительно относился к жителям, был незлобивым человеком, заступался за тех, кто нарушал правила, которые установили здесь немцы. Он любил поговорить, часто говорил о том, что все гитлеровцы сейчас находятся под гипнозом и поэтому злодействуют, а сам он уже вышел из этого состояния и осознал, насколько мерзка война. 
- Ты с ума сошёль? - сказал он Яше, снимая петлю с Пети. Он едва привёл задыхающегося мальчика в чувство. 
- Он нашего папку выдал... - ответил тот. 
- Он же не понималь, что делает, он ещё совсем кляйн... маленький. 
Киммунг убедился, что Петя уже нормально дышит, и велел:
- Идите оба домой, schnell! За фат... за отца не вольнуйтесь, он жив и здоров! - Франц подозвал к себе Яшу и сказал: - Ваш отец останется жив, он вернётся. Никому ни слова о том, что я тебе сказал это. 
***
 У коменданта Дункера, который остановился здесь на несколько дней, и у его солдатов стали пропадать продукты. Они устроили засаду и поймали Федьку, парня лет четырнадцати с окраины деревни. Он говорил солдатам, что у него болеет мать, у них нет еды, но солдаты не слушали его. Комендант распорядился выпороть его и расстрелять за деревней без лишнего шума. Он хотел доверить это дело своим солдатам Йозефу и Курту, но Франц сам вызвался расстрелять Федю. Комендант одобрил этот порыв. 
Франц шёл, подталкивая Федю прикладом автомата. Они прошли уже через деревню, через лесок, и Федя дрожал: он не мог представить, что тот человек, с которым он каждый день разговаривал, как с другом, сейчас застрелит его. И бежать было нельзя: Франц тут же достанет его пулей. Он уже готов был просить, умолять Франца сохранить ему жизнь. Возле той полянки, где должен был производиться расстрел, Франц остановился:
- У тебя есть родственники в другой деревня? 
- Нету... 
- Всё равно беги в другой город или деревня, - сказал Франц. - Не показывайся здесь. Сейчас же беги, Фьёдор. Mutter будет в порядке. Беги сейчас же! - он подтолкнул остолбеневшего от удивления и радости мальчика в спину, и тот бросился наутёк через лес. 
Франц с той поры отдавал свой паёк голодающей матери Феди. 
***
Пока было тепло, Франц по вечерам обычно гулял по деревне или, собрав вокруг себя детей, садился на камень возле колодца, брал на руки малышей (к беспокойству их родителей и эсэсовцев, которые видели, что Франц открыто общается с детьми) и рассказывал им о себе, иногда подшивая детям одежду или мастеря что-нибудь. Родители останавливали детей, которые сами бежали к нему. Франц получал постоянные выговоры от начальства. Как-то мейстер Штиллер напрямую спросил его, за кого он - за русских или за СС. "Я за мир", - ответил Франц. Ему перестали доверять. 
Жители деревни много знали о нём. Он родился в Кёльне в 1921 году в семье инженера. Обучался в Кёльнском университете, когда его призвали в армию. "Трудно в это поверить, но когда-то я тоже был под гипнозом, я сам рвался в армию Гитлера, - рассказывал детям Франц. - Я очень жалею об этом. Увидев, как наши солдаты зверствуют здесь, я пытался отравиться, но мне промыли желудок. Я понял, что мне во что бы то ни стало надо ещё жить, чтобы хоть как-то спасти людей в этой мясорубке". Он рассказывал о пришествии нацистов к власти, о том, как в детстве представлял, что будет служить им, о "Ночи разбитых витрин" и о многом другом. 
Франц любил сидеть с детьми возле колодца, не догадываясь о том, что здесь и будет его последнее пристанище... 
***
В конце октября немцы устроили застолье в бывшем здании школы - они отмечали день рождения Дункера. Там собрались все, кроме нескольких рядовых. 
...Здание школы было объято пламенем; немцы в горящей одежде пулей вылетали оттуда. "Partisanen! Partisanen!" - кричали они. Несколько человек погибло от ожогов. 
Возле здания были пойманы несколько подростков, которых немцы и обвинили в поджоге. Они были арестованы, их допрашивали, но никто не сознался в том, что участвовал в поджоге, даже когда немцы стали пытать их. В деревне знали, что эти ребята - партизаны. 
Улики были - у двух партизан рукава были в бензине. Эсэсовцы поместили всех в сарай на краю деревни. Штиллер через несколько дней приказал их расстрелять. 
Франц, который тяжело болел, пришёл к Штиллеру и сообщил, что ребята невиновны - то Франц сам уронил сигарету возле здания. "Но ты болел, - возразил тот. - Тебя даже поблизости не было". Франц ответил, что шёл поздравить Дункера, но внезапно ему стало так плохо, что он повернул обратно, бросив непотушенную сигару. "Я достоверно знаю, что эти ребята невиновны, - сказал Франц. - Я не знаю, за что вы их арестовали. Я видел, что они просто проходили мимо и ничего такого не замышляли. Я готов даже поклясться в этом. И каюсь в том, что так получилось. Вы должны судить меня, раз так вышло". 

...Франц лежал в тёмной сырой комнате, на сухой соломе, и никак не мог повернуться - в тело будто впивались тысячи иголок. Из носа и рта всё ещё шла кровь. Франц знал, что к нему применят физическую силу - поджог, пусть и по неосторожности, - преступление серьёзное. Ребят отпустили. "Хорошо, что я их спас, - думал Франц. - Им ещё жить да жить, а меня так и так расстреляют". 
***
Колонна пленных шла на расстрел. Здесь было несколько красноармейцев, но больше было мирных жителей, согнанных с деревень. Было много партизан, были здесь евреи, были коммунисты, стахановцы. Женщины держали на руках плакавших от ужаса детей, успокаивая их, но сами уже были на грани безумия от страха.
"Это твой последний шанс, Франц, - сказал Штиллер. - Не расстреляешь этих людей - мы сами тебя расстреляем". Он уже не верил Францу и сам не знал, зачем посылал этого юношу на задание. 
Франц и его сообщники Шлиман и Шнайдер должны были согнать всех пленных в глубокий ров и застрелить их. Франц с бьющимся сердцем вёл пленных. Он подошёл к евреям, что шли впереди, и занёс над одним из них руку, и тот отшатнулся, подумав, что Франц хочет ударить его, но в ту же секунду почувствовал что-то металлическое в связанных сзади руках. Лезвие! Пленник, изловчившись, стал перерезать верёвку, потом перерезал верёвку другому пленнику и отдал лезвие тем, кто шёл в колонне сзади. Франц, шедший рядом, заслонял их от Шлимана и Шнайдера. Пленники уловили взгляд Франца, который показывал глазами в сторону рощи. 
Он подошёл к Шлиману, попросил закурить. Шлиман дал ему прикурить. Они стали сгонять в ров пленных, и тут бежали те, кто успел перерезать верёвку. Шлиман и Шнайдер не попали в них из автоматов; Франц тоже стрелял, но целился чуть в сторону, не в убегавших. 
Страшно ругаясь, Шнайдер прикладом заталкивал женщин, стариков и детей в ров. "Успокойся, мой маленький, скоро всё будет хорошо", - говорила одна женщина малышу, который, рыдая, прижимался к её груди. Была ещё одна женщина с младенцем, который спал, и мать осторожно сползла в ров, держа его на руках. 
- Надо бы их раздеть и обыскать одежду, - сказал Шлиман, когда все пленники были во рву. 
Франц возразил, и, когда Шлиман стал оскорблять его и подстрекать, чтобы он сделал первый выстрел в пленников, подозвал того к себе и, достав большой нож с широкой рукоятью, всадил его Шлиману в шею. Тот обмяк  и повис на руках Франца, кровь залила Францу одежду. 
Шнайдер, который был шокирован этим, позабыв про пленников, сказал:
- Я сейчас же доложу Штиллеру, чем ты занимаешься, вместо того, чтобы исполнять свои обязанности! Тебя сегодня же расстреляют как последнюю скотину!
Повернувшись, он побежал к деревне. Франц дал по нему очередь из автомата, и тот, затрепетав в воздухе и скорчившись, неловко и неуклюже повалился на землю. 
- Никогда не берите пример с этих двоих, - обратился Франц к пленным, которые настороженно и удивлённо смотрели на него. - Что вы на меня так смотрите? Вы ведь говорили, что всё будет хорошо, - обратился он к женщине с ребёнком, протягивая ей руку. - Быстрее все отсюда! Чтобы спустя минуту вас здесь не было! - он указал на восток всё ещё не верившим в происходящее пленникам. - Туда, туда! Там не оккупированные деревни! - Франц вытаскивал из рова стариков. - Там вам помогут! Уходите сейчас же! 
Бывшие пленники, оглядываясь на него, бежали на восток... 

Франц долго закапывал ров. Он понимал, что сильно рискует и что любой промах может обернуться для него страшной гибелью. Но идти рука об руку с теми, кто жестоко мучает народ, он не мог. 
Вернувшись, он объявил Штиллеру, что пленные расстреляны и что у Шнайдера и Шлимана после расстрела произошла крупная ссора, в ходе которой они стали драться и порешили друг друга. Про себя Франц молился, чтобы Штиллер не проверял то место, на котором якобы расстреляли людей. Но тот был занят переговорами с каким-то вахтмейстером и, коротко похвалив Франца, занялся своими делами. 
***
Бабушка Агафья вырезала из бумаги звёздочки, ромбики и другие фигурки и вешала их на шторы и гардины. Она испекла пирог для детей. Приближался новый, 1943-й год. В её доме собралось много детишек. Они весело и беззаботно играли, и их родители даже стали забывать о страшной действительности и начинали радоваться празднику - того требовала душа. 
За час до полуночи в дверь постучали. Все были напуганы, но бабушка Агафья открыла дверь. Вошёл Франц. 
Дети с весёлым криком бросились к нему. Он прижимал всех к себе, гладил:
- Друзья мои, славные дети! Я очень рад вас видеть. 
Он присел на стул, усадил на колени самых маленьких. 
- С новым годом всех. Я желаю, чтобы в этом году эта бессмысленная, жестокая, свирепая война наконец закончилась. 
- Франц, а как у вас встречают новый год? - спросил один из мальчиков, Юрка. 
- У нас совсем по-другому, - сказал Франц. - Я ведь жил в большом городе. У нас свои символы нового года. 
- У вас тоже есть Дед Мороз? - спросила маленькая девочка Алёнка. 
- Нет, у нас Weihnachtsman, - ответил Франц. - По-вашему, это Рождественский человек. Ещё с ним Christkind. Они приносят сладости. Кристкинд - девушка, вся в белом. Как и многие