Агнесс

- Это что, шутка?.. – она, не отрываясь, смотрела в глаза.

Я чувствовал себя предателем, ничтожеством, тварью... Окаменевшей тварью, которая знает, что делает.

- Ты за э́тим пригласил меня?

Теперь она знала, что, да. Я искал нужные слова, чтобы объяснить... Искал. Но их не было... Просто промямлил что-то и застыл. И отвёл глаза. В окне отражались столик, где мы сидели, свечи, другие столики, разговаривающие люди. Мягкий гул голосов накатывался на стены, на огромные окна, за которыми шёл снег, отталкивался от них  и возвращался, обволакивая зал.

Я не сказал того, что она́ бы сочла главным. Это – не правильно, но в этом  казалась сила. Которая, надеюсь, есть и у неё. Я так подумал тогда. Сейчас всё кончится. Она встанет, выйдет, и я больше её не увижу...


Снег продолжал падать большими пушистыми хлопьями... На улице я закурил, задрал голову и замер, растворившись мыслями в белой пелене.

- Красиво, не правда ли? – рядом со мной раздался голос.

Я обернулся. Интеллигентный старичок в пальто с каракулевым воротником и каракулевой же пилотке, сунув руки в карманы, стоял, смотрел на снег и, как я секунду назад, улыбался.

- В такой снег всё только начинается. Всё только начинается... - он приподнял пилотку. - Доброго вам вечера...

...и пошагал прочь.



Бо-о-м... Часы пробили половину. Полседьмого...  Они приедут к восьми. Если, конечно, не опоздают... Глеб позвонил с утра, старался казаться спокойным. Получалось слабо, но я подыграл, не замечая его возбуждение.

- Пап, мы будем к восьми. Что-нибудь взять?

- Нет, - с прижатой к плечу трубкой я кинул взгляд на бар. Батарея была ещё внушительной. - Еду́ закажу к восьми.

- Ок. Будем вовремя.

Мы. Я улыбнулся... Интересно, как её зовут?

Их было три. Или четыре?.. Миленькие, светленькие, всегда так влюблённо смотрели на него... Но потом что-то не складывалось...  Глеб каждый раз переживал, копался в причинах, искал моего сочувствия... Естественно, получал. Но, между нами говоря, бо́льше я сочувствовал девушкам. Ему ещё рано переживать. Мне так кажется. Если вообще бывает рано–не рано... Пусть решает не спеша, я приму любой выбор.


Приветливый женский голос в телефоне повторил заказ и адрес.

- К восьми, - уточнил я.

- Да, да, к восьми. Желаю приятного вечера, - и трубка замолчала.

Ещё час двадцать... 

Позвонить Ольге? Сказать, что Глеб сегодня ужинает у меня? Не один... Не буду. Начнёт опять колкости отпускать. Материнская ревность... Потом, как-нибудь... Умная баба, но не язык – жало какое-то. Сама же от этого мучается... Позвоню послезавтра, поздравлю с днём рождения. Тогда и поговорим...

Послезавтра... Взгляд упал на календарь. Красный квадрат давно уже замер на цифре восемь...



- Сегодня восьмое?!..

Зал был битком, но её чуть слышный вопрос, разрезал гул голосов. Я обернулся - Простите?.. -  и утонул...  в двух бездонных голубых озёрах, обрамлённых камышами-ресничками.

Она почему-то испуганно протянула мне телефон:

- Сегодня восьмое?!.. 

На экране все числа месяца блёкло поникли вокруг жирной восьмёрки.

- Нет смысла врать, - начал я слова утешения. - Да, восьмое! 

- Простите, я отвлекла вас, – она смутилась и стала глазами искать выход.

Это было не просто. Мы год готовили презентацию, и, кажется, переборщили с гостями. Но в ту секунду я был этому рад.

- Ни в коем случае, – я слез с барной табуретки. – А почему вы спросили?

Она была ещё в своих мыслях:

- Это кошмар...

- Там, - я кивнул на телефон, – дата страшного приговора? Вас ждёт участь Марии Габсбург-Лотаргинской?

- Кого?!

- ... более известной, как Мария-Антуанетта.

- Нет, что вы! – она рассмеялась. – Я завтра  должна сдать рассказ... Нет, нет... ничего страшного...

Я смеялся вместе с ней. Иначе было невозможно. Она была обаятельна до... Не знаю, как назвать эту степень...

- Меня зовут Лиза, - опять смущённо она протянула руку.

Я взял её ладонь в свою, и... мы просидели всю ночь... которая сжалась до мгновения, какой-то секунды... Секунды порыва, экстаза... Рассказ  родился сам собой, мы просто говорили о себе.

- Перенести тебе его на бумагу? – спросил я на прощанье.

- Нет, - ямочка на щеке сводила с ума, - редактор поймёт, что я вру. Спасибо! И... я позвоню.


Она позвонила через три дня. Через три самых бесконечных дня...

- ... мне нравится город, где ангелы ночью не спят,
        Читая Исакия древнюю тайную книгу...
        Любой перекрёсток беспечно, изысканно свят,
        Храня снегопадов невинную, в общем, интригу...

- Ты в Питере!

- Как ты догадался?..

- Я боготворю Снежного Рыцаря.

- Приезжай. Пожалуйста! Я хочу тебя увидеть!..

Я прилетел, и белые ночи исчезли. Они пропали, растворились, не стало их...

- Не так, не так, - возражала она. – Ночи не пропали, поверь! Они все, они навсегда стали белыми...

Я соглашался. Мы гуляли, а она читала мне свои стихи, рассказы, которые публиковал издатель... Мы придумывали сюжеты новых... мы говорили, смеялись... занимались любовью... опять говорили и снова смеялись...


Перед отлётом я набрал офис.

- Ты там живой, Казанова? – Денис издевательски хмыкнул.

- Какой сегодня год? – обожаю этого циника.

- Не помню. Но за те десять лет пока тебя не было, купили новый кулер... – было что-то необычное в его интонации. – Слушай, тут... Короче, я не посмотрел, что это тебе конверт и вскрыл его...

Он говорил минуту-полторы? Я не помню. Я помню только, что пустыми глазами смотрел на Литейный... Какая-то девочка... зелёный велосипед... собака на поводке... голуби... стало тихо...

- Что? – белая, как полотно, Лиза стояла сзади.

- Нет, ничего... – я плохой актёр, но в ту секунду, сделал, что мог.

- Господи, - она обняла меня, - я так испугалась.

- Нет, нет, всё нормально, - этих мгновений хватило прийти в себя.

- Если ты думаешь, что я смогу дышать, не видя тебя...

Брякнула эсэмэска такси.

- Поехали, - она отстранилась, стараясь не смотреть мне в глаза.


Б-о-о-м... Восемь.  За окном валил густой мягкий снег. В такой снег всё только начинается... Почему старик сказал так? Это неправда.

- Пап! – донеслось из прихожей. – Мы дома!

У сына был свой ключ, и я поспешил. Глеб уже вошёл. Мы обнялись. Он махнул рукой:

- Ну что ты замерла? Проходи!..


- Пятьдесят на пятьдесят... Больше добавить нечего. Простите. Вчера до ночи сидели... Пытались сами разобраться... Но, если честно, ждали Виталия
Сергеевича...

- И? – уже стало легче.

Пятьдесят на пятьдесят... Но главное – не это. Главное – есть причина, которая понятна. Пятьдесят на пятьдесят...  То ли операбельна, то ли нет... Есть шанс?.. Нет? Я улыбнулся. Честно говоря, уже было неважно, что сказал Виталий Сергеевич. Но вопрос остался.

- Он тоже не знает. Какой-то редкий случай.

Редкий случай... По мокрому окну заскользил вниз жёлтый кленовый лист. Ему будто хотелось напоследок тепла. Он не насытился им за лето... Своими огромными пальцами он обнял тёплое стекло и шептал, не отпускай меня, не отпускай... Осень жизни не для всех приходит вовремя...

- Мне ждать?

- Следующие три месяца мы будем наблюдать.

- Спасибо. Тогда до встречи.

Я не буду говорить об этом с Лизой.



И сейчас я не буду с ней говорить... Я старался не смотреть на неё. Глеб шутил, рассказывал смешные истории. Он и Лиза... Он и Лиза в кино на идиотской комедии... Он и Лиза на роликах. Она падает, он бросается под неё... Он тонет в крови... Она находит пластырь и спасает его...

Я растворился в сыне на вечер, как наркоман растворяется в диком зелье. Только не поднимай глаза! Уйди, уйди в другую реальность. Оставь ей эту! Она должна найти новое счастье...  Но наркоман не знает, как может жечь взгляд!


- Я без ума от неё, пап!

Мы вышли на кухню, и я судорожно курил. Глеб что-то говорил мне, я не помню. Он возбуждённо махал руками, я не помню. Я помню только свой дурацкий вопрос:

- Она же старше тебя?

- Плевать! – его лицо стало серьёзным. – За этой женщиной я на коленях поползу на край света.

Я отвернулся. Я не хотел, чтобы сын меня видел сейчас. 


Когда мы прощались, я взял её ладонь в свою... И смог только выдавить из себя:

- Как ваши рассказы?

- Спасибо, - между нами была ночь. Та самая, первая, которая сжалась до секунды, - завтра выходит номер журнала с новым.

- Как называется?

- "Агнесс". Он был написан ради одной фразы.

Я понял, ради какой...



- А вам даже идёт! – сестра улыбнулась и забрала поднос с завтраком.

Я ещё раз провёл рукой по голове. Что-что, а бреют они идеально! Надеюсь, нейрохирурги у них такие же... И вернулся в сороковой год, в маленький городок во Франции. Журнал я нашёл на столике утром...

[i]Сухая пулемётная очередь разрезала тишину... «Где-то у жандармерии», - мелькнула мысль. Теперь ждать можно было чего угодно... Руки тряслись, и чёртов ключ никак не попадал в скважину...

- Филипп! – она ворвалась в квартиру. – Филипп!..

- Сюда, сюда! – Мирей, держа на руках Филиппа, махнула рукой из гостиной. – Скорее, Агнесс!

Треск снаружи нарастал. Стрельба пошла в обе стороны...  Донеслись первые крики, с рёвом и лязганием под окнами пронеслась танкетка. За ней вторая...

- Schneller! Schneller! Laufschritt-march!.. –  отрывистые команды разбивали топот сапог.

Агнесс на ходу выхватила малыша, и втроём они юркнули в дальнюю спальню. Она с сыном – на матрац в углу, подальше от окна... Мирей, задёрнув шторы, – за шкаф... Открыв в полумраке сонные глазки, Филипп увидел любимое лицо и улыбнулся. Ещё очередь, взрыв... Стёкла затряслись в рамах...

Малыш испуганно заплакал. С открытыми глазками, не сводя взгляд с мамы...

- Ччч... ччч... – спиной и плечами укрывая маленькое тельце, она целовала и целовала его в щёчки.

Стрёкот стал затихать. Короткая очередь... одиночный хлопок... ещё один... ещё...

- Добивают из пистолетов, - прошептала сдавленно Мирей.


Филипп наконец-то уснул, положив пухленькую ручку на своего любимца, плюшевого щенка Тибо. Агнесс, ещё раз качнув кроватку, провела рукой по мягким волосикам на макушке и поправила одеяльце.

- Я схожу на площадь, - прошептала сзади Мирей, - узна́ю, что было.

Агнесс поднесла палец к губам и кивнула на гостиную. Осторожно прикрыв дверь спальни, она потянула застывшие плечи:

- Я сама.

- Вам не сто́ит, - Мирей посмотрела на неё с беспокойством. – Если это – Сопротивление, вам не сдобровать... И Огюсту будет только хуже... и Филиппу...

Сиделка была права. Немцы, озверевшие за последние дни, сейчас развяжут террор. Мирей уже в годах, трудно подозревать её в связях с Сопротивлением.

- Прошу тебя, если атаковали жандармерию...

- Да, конечно! – Мирей не надо было объяснять. Огюста уже неделю держали там, и что́ с ним вишисты и немцы могли сделать... Она гнала от себя эти мысли.


Вернулась она не скоро. В квартире был сумрак, и на цыпочках, шагнув в гостиную, Мирей включила свет. Агнес, бледная, как изваяние, смотрела на неё с дивана... Филипп сидел рядышком и, шлёпая губками, перекатывал кубики. Мирей без сил опустилась на стул и расстегнула пальто.

- Что?! Что?! – Агнес вскочила. Её трясло...

- Агнесс... – губы отказывались говорить. Мирей разжала ладонь, и на стол выкатился клочок бумаги. Агнесс схватила его, поднесла ближе к свету... Спина её ссутулилась, затряслась,  и грудь разорвалась страшным стоном...

- Это его почерк, - сквозь рыдания прорывались слова, - его... его... Боже! Как?..

Малыш поднял на неё