Белая кость

Порт-Артур. Декабрь 1904  года.

- Нету надежды, нету... Никакой... Причаститься бы ей... – сестра со слезами на глазах комкала платочек у рта. - Слышите меня, Павел Денисович?

Косицкий не слышал. Пустыми глазами смотрел на горящую жаром дочь. Та лежала тихо, казалось, не дышала...  Всё обрывалось внутри, всё. Гулко в мозгу пульсировало, отчего? Отчего я, не кто-то другой? Чем прегрешил, что Господь бьёт так сильно? Наотмашь, да по роже, по роже!

Без сил опустился на табуретку и сжал кулаки у глаз.

Дочура моя...  счастье... Жить бы и жить... За что? За что ей тифозный барак!..  вослед за женой... Будь оно всё проклято!..

- Пойдёмте, Павел Денисович, - сестра положила ему руки на плечи, - не годно-с вам тут долго оставаться...

Но он не мог. Не мог! Не мог фельдфебель русской армии подняться. Ноги...  Нет их, куда-то под табурет свалились... Не может он встать...

Ну что ты на меня, сестра, так смотришь? Это же дочь моя! Как я уйду отсюда?.. И куда?..

- Пойдёмте... – умоляла сестра.

Косицкий поднялся. Тяжело поднялся, будто придавленный  тысячепудовой  гирей...  Вытер слёзы, вздохнул. Барак в темноте, только у Вареньки свеча горела на столике. А вокруг стоны, стоны... Он наклонился, откинул прядь волос над правым ушком  и поцеловал. В солнышко. В родимое пятно, которое обожал...

Смяв в кулаке фуражку, распахнутый  толкнул дверь... Брызнули в лицо тысячи игл...  Ветром чуть не сорвало шинель... Косицкий придержал подол. Глотнул морозного порт-артурского воздуха и пошёл в темноту...

Напрямки, через блошиный рынок, до штаба рукой подать. Минут семь ходу.

- Священника! Сейчас же! – вспомнились слова сестры милосердия. - Может, успеем причастить... Который из них?..  Сергия  надо! Он тут, в трёх шагах... Через двор за рынком мигом дойду...

Небо вдруг озарилось, бухнуло что-то с адской силой...  Косицкий, подрубленный, упал. Тупая боль налилась в шее и пошла кинжалом  по позвоночнику...

Последнее, что в зареве вспышек видел – снег. Который становился бордовым,  съёживался и таял...



Где-то под Ростовом. Ноябрь 1919 года.

Суета к обеду поднялась  невероятная. С полудня, как пришло известие, унтера начали  носиться ужаленными. Состояло известие в том, что гетман отправлял в помощь полк сердюков, которые должны были к ужину прийти с Ростова. Их предстояло как-то расквартировать. В части среди интендантов поднялась паника. Второй цейхгауз решено было полностью освободить, перевезя всю амуницию в первый. Телеги, как муравьи, сновали туда-сюда, разбивая комья серой грязи. Полным составом, от вольноопределяющихся до вахмистров, в мокрых от пота шинелях,  грузили и разгружали бочки, ящики, тюки, стеллажи и всё возможное, чего только не наскладировалось за последние годы. 

Каптенармус Панкратьев от волнения красный, как семафор,  едва успевал сверять по гроссбухам перевезённую утварь. Матерился с нечеловеческим усердием, и дело спорилось.

К пяти паника сошла на нет, гомон и свист кнутов затихли. Измотанных лошадей развели по стойлам, телеги сгрудили на пустыре за банями.

Телеграф в кабинете генерала Скворцова отстучал, что сердюки минули Кущёвскую. Часа через полтора, ве́домо, ожидались.


- Абриколь есть абриколь!  - Лунёв, довольный собой, выпрямился над столом. - Самый красивый удар. Видели бы вы, Павел Денисович, как исполнял его мой отец! Ахнули... Господа, вы позволите?

Офицеры расступились,  он прошёл вдоль длинного борта к дальней лузе и, присев, оценил. Шары стояли выгодно.

- Свояк в середину... Правый винт...

Удар был хорош - прицеленный, точно исполненный. Дужка лузы скрипнула кожаной прослойкой и приняла шар внутрь.

- Браво! Браво, Виталий Семёнович!.. – офицеры зааплодировали.

-  Проиграть вам, господин полковник... Не зазорно-с!  Тем более в сибирку... - Косицкий поставил кий в стойку и вернулся.

- Благодарю вас, Павел Денисович. Позвольте  угостить?

- С удовольствием!

Лунёв щёлкнул половому и жестом пригласил Косицкого за дальний столик.

- Можно пенять на всё – на возраст, погоду, подагру, времена... Но мастерство... Оно потому и мастерство, что его не пропьёшь!.. Кстати, о временах... – усаживаясь, он повертел пальцами вокруг. - Как это радостно, что в нашем захолустье сохранился райский уголок. Иначе б мы тут окончательно спились...

Косицкий улыбнулся. Полковник был прав – чудный уголок безмятежности. Тёплый, уютный, особенно промозглыми ноябрьскими вечерами...

...когда всё трещало по швам.  Когда красные били по фронтам, когда корпус падал за корпусом, когда выдержка и самообладание остались только у старой гвардии. Она, старая гвардия, - белая кость, голубая кровь - ещё держала в узде младших офицеров. А те – унтеров, а унтеры – солдат... Но приход страшной трагедии стал лишь вопросом времени.

Лунёв будто читал его мысли.

- Вы улыбнулись  грустно, Павел Денисович... Не сто́ит.  Жизнь прекрасна сюрпризами и часто меняет гнев на милость. Не считаете? Ведь она не разучилась улыбаться.

- Как Зеленову?

- Да бросьте, штабс-капитан! – полковник отмахнулся, - Тряпка, кадет, баба  ваш  Зеленов...

- Знаете, Виталий Семёнович, мне иногда кажется, пустить пулю в лоб – большое мужество.

- Увольте-с... И слышать не хочу!  На мой взгляд, трусость, только трусость. Нервы у Зеленова не выдержали... Нервы-с! Мы все сейчас на них. У каждого...
слышите, у каждого на кону жизнь!  И вы, и я, - губы полковника сузились, - смотрим в глаза близким и не знаем, что обещать... Но мы должны смотреть! Без тени сомнений. Мы – те, кто будет драться до конца...

- L'honneur l'exige...

- Правильно! Правильно вы, Павел Денисович, сказали - того требует честь!.. Выпьем!

Чокнувшись, выпили. Лунёв  достал портсигар.

- Ко времени вы помянули Зеленова, - он усмехнулся, прикуривая. - ... каламбур, однако... Так вот, вчера Сергей Петрович известили, что во вторник ожидают нового адъютанта.

- Правда? – Косицкий удивлённо поднял глаза. - И кто же?

- Некто Верещагин...  Андрей Васильевич.

- Верещагин?.. Почему меня не ввели в курс дела?

- Павел Денисович, не волнуйтесь. Его проверяла контрразведка. Всё чисто. Из Ростова с сердюками придёт рапорт, сами убедитесь.

- Но...

Лунёв сделал вид, что не замечает:

- ... с положительными рекомендациями прибывает... Весьма положительными.

-  Один?

- Отнюдь, - полковник хитро сузил глаза и заговорщически прошептал. - С супругой-с. Говорят, весьма премиленькая...

* * * * * * * * * * * * * * *

- Вот, господин поручик, прибыли-с! – есаул с фамилией Шкарды-Барды хлопнул по двери. - Гостиная. Спальня справа...

- Спасибо, - Верещагин улыбнулся, - дальше мы сами.  Только помогите, голубчик, вещи занести.

- Слушаюсь!

Верещагин зашёл внутрь.

- Ну, что ты замерла? – махнул жене. - Пройди, осмотрись.

Мария Николаевна робко вошла и огляделась.

- Мило...

Прошла к окну. Отдернув ситцевую занавеску, пальцем провела по подоконнику и, улыбаясь, показала след на перчатке:

- Андрэ, ваша первая надобность – влажная тряпка!

- Я извиняюсь, барышня, - пыхтел Шкарды-Барды, внося саквояжи, - господина поручика ожидают-с...

- Неужели? Кто посмел? – подняв брови, наиграно удивилась Мария Николаевна.

- Господин полковник Лунёв и штабс-капитан Косицкий.

- Это из контрразведки... – Верещагин  бережно расшнуровывал какой-то пакет, - ...Павел Денисович. Передай им – буду через десять минут.

- Слушаюсь! – есаул щелкнул каблуками и вышел.

Андрей посмотрел на себя в зеркало. Провёл пальцем по щетинистой щеке.

- Машенька, где мой несессер?..

Мария Николаевна не ответила. Она смотрела в окно стеклянным взглядом. Пальцами до белых костяшек сжимая перчатки...


Смоленск. Пару недель позже.

- Это провал! Провал! Вы понимаете? Как вы могли!

- Спокойно, Егор, спокойно... – Гузеев трясущимися руками достал папиросу, - ...чего кричать-то? Остынь!

- Я остынь?!.. – Егор вскочил, что аж стул с кожанкой грохнулся об пол. - Как можно было не знать, что Косицкий там?!

Он принялся расхаживать вдоль стола, от нервов сотрясая кулаками воздух. Остальные сидели, вжав головы. Каждый стук каблука Егора раздавался пушечным залпом.  Гузеев нервно затянулся.

- Давайте по цепочке пройдём, товарищи. Юцевич, дай подробности.

На стол легла объёмная папка. Химическим карандашом на титуле были выведены три буквы. «Оса». Положив сверху ладони, Юцевич тихо начал:

- Последние данные от неё доставили вчера курьером. В целом, ситуация нормальная. Её муж – Верещ...

- Мы знаем, кто муж! – нетерпеливо перебил Егор.

- ... приступил к должности. Скворцов принял его хорошо. Оса пока обустраивается по дому, заводит знакомства среди местных. Связной – Горец, работает половым в ресторации Давыдова. Что касается операции «Визит», пока без изменений. Генерал Карманов планируется в часть с проверкой в начале декабря...

- Какова надёжность сведений?

- Пока косвенная. Муж Осы говорил, что командование завинчивает гайки, дисциплина усилена. На следующей неделе ожидают доставку из Одессы люисовских пулемётов и бронеавтомобиля. Кажется, «Ромфель».  Из переданных сведений пока всё.

- Нет, не всё! Не должно быть всё! – Гузеев зло затушил папиросу. - Есть что о Косицком? 

Юцевич вздохнул:

- Контактирует с ним Оса. Ну как же иначе, товарищ комдив?.. Но она держится.

И замолчал. Егор стоял, слегка раскачиваясь, руки в карманы, буравил глазами папку на столе.

- Какие шансы у Осы остаться в живых?.. когда с Кармановым будет всё... – пробасил он, не поднимая глаз.

- Небольшие, Егор... – Гузеев тяжело кинул взгляд. - Молиться - больше не молимся, но придётся...


Где-то под Ростовом. Те же дни...

- Здравствуйте, Мария Николаевна!

- А, это вы, Виталий Семёнович! Я вам рада...

- Гуляете? – Лунёв  глубоко вдохнул носом.  - Редкий вечер! На удивление... Вы позволите?

И  галантно предложил руку.

- Благодарю. Вот, на променад вышла... Хочу вдоль леса пройтись, подышать. Составите компанию?

- С превеликим-с...

Дома́ отступили, оставшись позади. Брусчатка как-то сама собой утонула в грунте широкой дороги, которая, блуждая между уснувшими акациями, вальяжной лентой стелилась  из городка к лесу.

- Ну, как вам тут, у нас? Скучаете по столичной жизни?

Мария Николаевна задумчиво улыбнулась.

- Как вам сказать? Жене офицера не принято огорчать начальника мужа... – и лукаво стрельнула глазами.

- Дипломатично, - одобрительно кивнул Лунёв. - Вы, я успел заметить, натура весьма дипломатичная...

- Когда это вы успели заметить, Виталий Семёнович? При вашей работе...

- Да что вы! О вас много судачат. Та́к вот-с....

- Что-то конкретное?

- Да. И исключительно в восторженных тонах. Даже иногда удивляюсь, как вам все благоволят. Это ваше врождённое?

Мария Николаевна рассмеялась:

- Всё - врождённое, не находите? Вот вы...

- Интересно... – Лунёв приостановился.

- И работы непочатый край, и успеваете всё и вся видеть вокруг. И слышать. Так и вижу вас на портрете в Зимнем. На белом рысаке, под генеральским
вальтрапом с вензелями... - Мария тонкими пальцами рисовала в воздухе картину.

Лунёв прыснул:

- Да вы ещё и с фантазией, барышня!

- Нет, нет, правда! Виталий Семёнович, вы ж на погонах до жезлов фельдмаршальских дойдёте, так работать.

- Полноте вам! Просто служба, ничего более...

Темнота густела.

- Видите, Арктур зажёгся... – Лунёв перчатками