Игнат

всегда с каплей грусти, пронизывающий и испепеляющий в тебе всё грешное и пустое. Таким глазам, ни при каких обстоятельствах, не возможно соврать. Олюшка была не человеком ! Она была Ангелом олицетворяющим собой истинную Любовь ! Единожды с ним встретившись, навсегда забудешь обо всем мирском и бренном !
- Любимый, ты скоро поступишь в институт и скорее всего забудешь про меня. Новые друзья, новая жизнь, но помни, у тебя теперь есть человек, который тебя всегда будет ждать, - Оля пронзительно смотрит на меня и, одновременно с этим, нерешительно, тянется ко мне своими нежно-розовыми губами. Мы сливаемся в страстном поцелуи, растворившись в летней ночи.
На следующий день я уехал в Ленинград ...
...
Игнат открыл глаза и увидел прямо перед собой большую, высотой в три этажа, арку, за которой была шумная, полная жизни, улица. Дедушка вышел на неё и сразу же оказался в нескончаемом потоке, куда-то бегущих, разноцветно одетых, людей. Обрывки фраз, смех, шум работающих двигателей и начинающаяся жара, от всего этого Игнату стало не по себе и он, увидев у стены, сильно выступающий, козырек, сел в его тени прямо на горячий асфальт, положив перед собой пустой пакет. В нескольких метрах от Игната стояла рекламная тумба с плакатом, на котором было написано "1941 - 1945 Помним и Любим ...". Игнат закурил, прикрыв рукой глаза.
...
Сорок первый год. Двадцать второе июня. Шесть утра. Нева, играющая сотнями своих бликов, ласкает гранитную набережную, радуясь белым ночам. Я, с несколькими своими одноклассниками, стою около спуска к воде. Мы весело смеёмся, вспоминая выпускной, и пьём белое, сухое вино.  Мимо нас пробегает встревоженный и чем-то напуганный мужчина. Пробежав несколько метров, он останавливается и быстро возвращается к нам.
- Что вы тут делаете ?
- Дядя, а у нас выпускной, имеем права, - отвечает ему мой, сильно захмелевший, друг.
- Я вас еще раз спрашиваю, что вы тут делаете ? Три часа назад на нас напал немец, понимаете ? Война ! Всем по домам, быстро - и мужчина, с искаженным лицом, приседает.
Я с шумом влетаю домой, на кухне, молча и мрачно, сидят родители ...
...
Июль того же года. Жара уже несколько дней. Я бегу вдоль знакомой, с тугим течением, реки и мечтаю лишь об одном, застать дома Олюшку.
Я иду по огромному, с цветными пятнами, полю, касаясь руками его мягких и пушистых колосьев. И вдруг в моё сердце входит острая, тонкая игла, от чего становится почти не возможно дышать. Я останавливаюсь и резко оборачиваюсь. Олюшка стоит на окраине поля, держа в руках платок. Она сегодня красива, как ни когда.
- Игна-а-а-ат, - Олюшка бежит в мою сторону, я бросаю свои вещи и, как ветер, устремляюсь к ней. Мы, как две стихии, сталкиваемся и начинаем неистово друг друга целовать, шепча друг другу слова любви. Олюшка на мгновенье замирает, слегка отстраняется и смотрит мне прямо в глаза, от этого взгляда я сразу же покрываюсь липким, холодным потом и перестаю дышать.
- Любимый, обещай мне.
- Конечно, Олюшка, но что обещать ?
- Обещай всегда помнить меня - и она, уткнувшись лбом в мою гимнастерку, плачет как ребёнок ...
...
Игнат просидел под этим козырьком около трёх часов, а когда солнце оказалось в зените и тень исчезла, он, причитая и кряхтя, встал. Ноги затекли, стали деревянными и не слушались. В пакете, за всё это время, появилось лишь несколько монет низшего достоинства. Старик вздохнул и медленно пошёл по Невскому проспекту в сторону аничкова моста. Он, облокотившись на чугунную ограду моста, стал смотреть на воду. Небольшие, мягкие волны равномерно заполнили собой всю поверхность реки Фонтанки, лишь бело-голубые прогулочные катера, время от времени, нарушали их покой. В какой-то момент, Игнат, заметил, что волны и во все пропали, а река превратилась в белое, в трещинах, зеркало, сплошь покрытое сугробами. Сильный, обжигающий ветер унёс Игната ...
...
Синяя и безумно холодная ночь, температура ниже сорока. К такому не возможно привыкнуть. Сотни, скачущих вверх-вниз по сугробам, светящихся огней, похожих на Ангелов - это свет от машинных фар. Я стою в белой дубленки и в валенках на одном из постов Ладожской дороги жизни, а мимо меня, сутки напролет, проезжает вереница Ангелов Блокадного Ленинграда. В сторону города они везут мешки с мукой, обратно же едут полностью заполненные людьми. Эвакуация. Ночью здесь особенно страшно днем как-то повеселее, но и в разы опаснее. Бесконечные обстрелы, то с мессеров, то с земли.
Ладога замерзает не вся, оставляя множество колодцев смерти - это полыньи куда часто Ангелы и проваливаются, полные еды или людей и уже лежа на дне ещё долгое время освещают своими фарами дно. Зрелище ужасающее.
Это случилось в феврале месяце. Минус тридцать семь и штормовой, буквально сбивающий с ног, ледяной ветер. Мы установили, прямо на льду, несколько артиллерийских пушек, одна из них была моей. Задача была при появлении мессеров, сразу же открывать по ним огонь, тем самым не давая атаковать им наши машины. Очередная крупная партия ЗИСов ехала из Ленинграда, эвакуируя ни одну сотню полуживых людей, тогда в машинах сидели дети, эвакуация последних детдомов. В воздухе послышался характерный душераздирающий визг и почти сразу же появился, черный мессер. Он, опустившись, максимально низко, пролетел над нашими головами и ушёл на разворот. Они часто так делали, психологическая атака, черти. Я резко развернул пушку, в нужную сторону, и приготовился атаковать. Главная сложность была в том, что стрелять по ним надо было сразу как они появлялись, что бы они не успевали атаковать наши машины. Летят, суки ! Как же мы тогда их все ненавидели ! Я начал стрелять. Все начали. Один мощный залп и у меня из уха потекла красная, обжигающая струйка крови. Один мессер задымился и с рёвом и черным дымом рухнул прямо на лед, пробив его, он быстро скрылся в черной воде, примерно в километре от нас. Посыпались бомбы, оставляя после себя гигантские, рваные лунки. Пулемётные очереди сразу же уложили несколько наших людей. Мессеры улетели, а машины прибавили газу. Через пол часа я стоял у гигантской черной дыры, по поверхности которой, среди льдинок, плавала детская шапочка с большим кровавым пятном. Она еще какое-то время покружилась в центре воронки, набирая в себя нужное количество ледяной воды, а за тем беззвучно в ней скрылась.
...
Игнат отвернулся от воды. Мимо него всё так же неслась бесформенная, яркая и агрессивная толпа, состоящая из людей, принципиально не замечающих друг друга. Он услышал странный звук, похожий на плачь, и тут же увидел мужчин, лет пятидесяти, хорошо одетого, с аккуратной салонной стрижкой. Он медленно шел, ни кого не замечая, а в руке держал какую-то бумажку и рыдал. Игнат вновь закрыл глаза ...
...
Уже шел сорок второй год. Опять зима. Я уже третий месяц валяюсь в госпитале. На Ленинградском фронте мы в очередной раз атаковали Невский пятачок, где меня почти и убили, собирали буквально по кускам.
Молодая, симпатичная сестричка, подошла ко мне с лекарством, со стаканом воды и с каким-то конвертом.
- Игнат, возьми, это кажется тебе, - сказала она, но радости в ее голосе не было.
Я сел на кровати, взял в руки конверт, и тут же услышал, как у меня внутри оборвалась струна, а всё тело стало быстро наполняться изнутри кровью. Письмо я уже читал через толщу воды, наполнивший мои уставшие глаза и смог прочитать лишь несколько слов: "... немецкие оккупанты сожгли всю деревню ... Они не жалели ни стариков, ни женщин, ни детей ... Олюшка, со всей своей семьей, погибла ... Будь проклят фашистский ...", письмо выпало из моих рук и я потерял сознание.
Уже после войны я, совершенно случайно, узнал все подробности, и то, что сначала Олюшку пытали, подозревая, что она как-то связана с партизанами, и то, как несколько дней подряд её насиловали, а потом, избитую и униженную, вывели на снег и при всех повесили.
Помню, я тогда вновь умер ...
...
Игнат достал из кармана, мятый, серого цвета, платок, вытер мокрые глаза и громко высморкался. Ему навстречу шли два высоких, молодых лейтенанта. Они громко смеялись и постоянно заигрывали с, проходившими мимо них, девушками. У Игната всё поплыло перед глазами и он их закрыл ...
...
Берлин. Начало мая сорок пятого. Город, в прямом смысле, стёрт с лица земли, а воздух приторно-сладкий от огромного количества разлагающихся трупов. За каждой разрушенной стеной может ожидать смертельная опасность. Мы, медленно и тихо, сидя верхом на Т-34, двигаемся по одной из центральных улиц города. Мой лучший друг, Павел, сидит рядом со мной и напряженно всматривается в проемы обгоревших домов. Я же совсем расслабился и в лучах, уже почти летнего, солнца, курил и вспоминал свою довоенную жизнь. Вдруг, игривый солнечный зайчик, пробегает по броне нашего танка и останавливается на моей груди. Павел меня толкает, да так сильно, что я кубарем скатываюсь вниз. Одиночный выстрел и несколько автоматных очередей, с пятого этажа летит безжизненное тело немецкого снайпера. Я вскакиваю на танк, Павел лежит на моем месте, но без движения, положив его на спину, я вижу кровавое пятно в районе сердца. Вот так, в последние дни войны, я потерял своего лучшего друга !
Чёртова война - будь ты проклята !
...
Игнат, не заметно для себя, а он сегодня действительно был сам не свой, оказался около Катькиного сада. Он посмотрел на сахарный Александринский театр и притормозил возле уличных художники, чего здесь только не увидишь, и дружеский шарж, и классический портрет, хочешь маслом, хочешь пастелью, а  можно и обычным углём. Игнат пристроился на пустую лавочку, не далеко от творцов и закрыл глаза и тут случилось чудо, он в какие-то считанные секунды увидел всю свою послевоенную жизнь ...
...
Я стою в актовом зале Ленинградской Академии Художеств и у меня в руках диплом,
- Я исполнил свою мечту и стал художником ! Видел во сне Олюшку, она очень за меня рада ! Я всё время её ощущаю рядом. Она мой Ангел Хранитель.
Мои первые две выставки были в самой Академии, а по том, под гром аплодисментов друзей и завистников, меня приняли в Союз Художников, первого с курса и вручили ключи от просторной, светлой мастерской.
Я знаком со многими известными и талантливыми людьми. Меня постоянно приглашают на выставки и банкеты.
С восьмидесятых годов, я начал покорять Запад. Там меня познакомили с нашими гениальными диссидентами и там же мы познакомились с ней. Стройная, молодая, с пышной копной вьющихся, рыжих волос, зелеными глазами и улыбкой Софи Лорен, её звали Тата и на тот момент она была ведущим специалистом и организатором выставок и презентаций.
Я сижу в дорогом костюме, в зале, отделанном мрамором, и подписываю договор сразу на несколько выставок в разных странах.
А потом ...
Звонит телефон и мне сообщают, что все мои картины пропали и что я ... нищий.
Я лежу в больнице с инфарктом, а когда выписался, то узнал, что идти мне не куда, так как всё мое движимое и недвижимое продано с молотка за долги перед организаторами тех самых мифических выставок. Все мои друзья и приятели, как это часто бывает, пропали в ту же секунду, попросту забыли про моё существование. Всё что у меня теперь есть, так это тот самый подвал, где сегодня всю ночь будет зажигать Василич, да моя любимая Олюшка.
В этой жизни всё могут отнять и